Тауфик аль-Хаким - Избранное
Старуха умолкла и подняла глаза к небу, тоскуя по сладостному детству. Наступило молчание. Но Санния прервала его, весело крикнув:
— Идемте к роялю! Сюда!
Она провела всех в гостиную, в которой находилось уже известное читателю окно с деревянной решеткой, выходившее на улицу Селяме и кофейню Шхаты. Это была комната средних размеров, богато, по-европейски обставленная, с креслами, диванами, настольными электрическими лампами. В углу, как раз напротив распахнутого настежь окна, стоял черный рояль.
Санния с легкостью газели подбежала к инструменту и, не ожидая, пока все усядутся, гибкими пальцами прошлась по клавишам. Полились быстрые веселые звуки, похожие на пение птиц. Потом она обернулась и сказала Мухсину, скромно усевшемуся в дальнем углу комнаты:
— Почему ты сел так далеко, Мухсин-бек?
И указала на кресло около себя.
— Пожалуйте сюда, прошу вас, эфенди!
Мухсин мгновенно вскочил и пошел к ней, словно медиум, подчиняющийся гипнотизеру.
— Вот это другое дело, — с улыбкой сказала Санния. — Теперь мы можем начать. Напой мне мотив этой старинной песни.
Подпевая вполголоса, она проиграла одной рукой какой-то мотив, затем резко повернулась к матери и Заннубе, все время болтавшим не закрывая рта.
— Пожалуйста, слушайте! Мы начинаем! — крикнула она.
— Начинайте, да поможет вам Аллах! — воскликнула Заннуба. — Мы слушаем. — И она гордо добавила, обращаясь к матери Саннии: — Сейчас ты услышишь Абд аль-Хаммули.
— Неужели? — изумленно воскликнула старуха. — Такой маленький, имя Аллаха над ним, и уже умеет петь песни Абды?
Санния жестом предложила ей помолчать и, взглянув на Мухсина, сказала:
— Ну, Мухсин-бек!
Мальчик вздрогнул, но, не смея ослушаться, поднялся и встал у рояля. Держа руки на клавишах, Санния смотрела на него, очаровательно улыбаясь.
— Скажу тебе откровенно, Мухсин-бек, особенно на меня не полагайся, — сказала она.
Ее голос показался ему музыкой. Он почувствовал, как кровь горячей волной бросилась ему в лицо, голова у него закружилась. С отчаянной отвагой он укоризненно сказал:
— А где же твое обещание, Санния-ханум? Значит, ты надо мной подшутила?
Санния засмеялась. Ее уста походили на волшебную чашу, они опьяняли без вина.
— Уверяю тебя, — возразила она, — я вовсе над тобой не подшучивала. Начало этой песни очень трудное, и я его не разучила как следует. Прошу тебя, начни ты, Мухсин-бек.
Мухсин растерялся. Он испуганно раскрыл рот и снова закрыл его, не издав ни звука. Санния нетерпеливо взглянула на него и, чтобы придать мальчику смелости, принялась наигрывать на рояле мотив песни.
И вдруг Мухсин запел. Сначала его голос немного дрожал, потом стал ровней, тверже и разнесся по комнате, сильный, глубокий, богатый множеством оттенков.
Заннуба не столько слушала, сколько смотрела на мать Саннии, стараясь угадать, нравится ли ей пение Мухсина. Убедившись, что старушка удивлена и пение пришлось ей по душе, Заннуба начала гордо покачивать головой, жестами выражая непоколебимую уверенность в талантах своего племянника.
Мать Саннии действительно была поражена голосом и искусством мальчика. Она внимательно слушала.
Девушка тоже слушала Мухсина с радостью и наслаждением. Восторженно улыбаясь, она устремила взгляд в пространство и про себя повторяла слова песни. Ей и в голову не приходило, что певец думает о ней, с чувством произнося стихи из песни Абды:
Твой стан — эмир ветвей,
Я не преувеличил,
А роза твоих щек —
Султан цветов.
Любовь — одни лишь горести!
О сердце, берегись
Разлуки и расставанья —
Таков удел того, кто слишком смел.
Глава пятая
Когда Мухсин и Заннуба вернулись домой, уже наступил вечер. Мальчику казалось, что нет и не может быть на свете никого счастливее его.
Даже боль от ушиба начинаешь чувствовать лишь через некоторое время. Ошеломленный и ослепленный встречей с Саннией, Мухсин тоже ощутил всю силу своего счастья, только покинув ее. Какой прекрасный сон! Разве бывает наяву все, что случилось сегодня? Он, не смевший надеяться даже на то, чтобы издали любоваться Саннией, был у нее, говорил с ней. Ведь до сих пор он видел ее только украдкой, через замочную скважину, вместе со своими родичами, когда девушка однажды пришла к Заннубе.
Это случилось два месяца тому назад. Была пятница, веселый, довольный «народ» собрался в столовой. Вдруг прибежал Мабрук и, подмигивая, сказал, что у Заннубы гости, «…а одна из них — такая красотка!..» И он поцеловал кончики своих пальцев.
Все вскочили и под предводительством юзбаши Селима поспешили к запертой двери. Они по очереди приникали к замочной скважине, отталкивая друг друга и стараясь подавить веселый молодой смех. Заглянув в комнату, все были поражены: такой красавицы они никогда еще не видели!
С того дня, узнав, что к Заннубе пришла соседка Санния, все бросались к замочной скважине. Так Мухсин впервые узнал о ней. Он вместе с другими подбегал к двери, любовался ее лицом и поклонялся ему.
А теперь — куда родичам до него! Он только что был у нее, сидел с нею рядом и, может быть, даже заслужил ее одобрение. Теперь он будет часто ее видеть, она сама попросила его научить ее петь по всем правилам искусства, а ее мать присоединилась к ее просьбе. Неужели все это случилось в один день, между полуднем и закатом солнца? Какое счастье, какое волшебство!
Мухсин чувствовал потребность поделиться с кем-нибудь своей бьющей через край радостью. Но с кем?
Вспомнив о шелковом платке Саннии, который он постоянно носил при себе, как правоверный носит священную книгу, он решил все рассказать ее платку.
Душа его жаждала уединения. Ему хотелось уйти куда-нибудь далеко, остаться наедине с собой, чтобы целовать этот драгоценный платок и долго-долго беседовать с ним. Но все уже вернулись из города и ужин был на столе…
Погруженный в свои сладостные грезы, Мухсин не слышал шума и суматохи.
Искали Мабрука.
Селим и Абда то и дело сердито поглядывали на дверь. Покручивая усы, Селим говорил:
— На него совсем не похоже опаздывать к ужину! За всю его жизнь это случается первый раз.
Абда молчал, только нервные порывистые движения рук выдавали его раздражение.
Заннуба с скрытой тревогой поглядывала на своих разгневанных братьев. Время от времени она говорила, пытаясь их успокоить:
— Ведь ужинать еще рано! Куда вам торопиться? Си Ханфи спит. Я сейчас ходила его будить, но он даже глаз не открыл, только крикнул, что пусть хоть небо обрушится на землю, он все равно не встанет и не пошевелится.
— Аллах всесильный! Вот лежебока! — презрительно воскликнул Абда.
Все помолчали, потом Селим обернулся к Заннубе и подозрительно спросил:
— А ты случайно не знаешь, куда ушел Мабрук?
Уклоняясь от ответа, Заннуба встала и быстро подошла к Мухсину.
Абда уже заметил, что Мухсин сидит один, забившись в угол.
— А ты, Мухсин, проголодался? — спросил он. — Аллах! Что это ты сегодня все время сидишь в одиночестве и помалкиваешь?
Селим снова многозначительно произнес, обращаясь к Заннубе:
— Не пошел ли Мабрук опять по делу? Например…
Заннуба сделала вид, что не слышит. Решив отвлечь мысли братьев, она ласково потрепала Мухсина по плечу и с гордостью в голосе сказала:
— Имя Аллаха да хранит Мухсина! Сегодня он своим голосом свел с ума всю семью доктора Хильми. Старая госпожа, мать Саннии, клянется, что это второй Абд аль-Хаммули. А сама Санния-ханум, которая так прекрасно играет на рояле, попросила учить ее петь.
Мухсин испугался и огорчился. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом так скоро. Тем более сейчас.
Сообщение Заннубы произвело эффект. Услышав ее слова, Абда очень удивился. Он подозрительно поглядел на Мухсина, поняв наконец причину его необычайной молчаливости и жажды уединения. Селим тоже заметил по лицу мальчика, что с ним произошло что-то оставившее в его душе глубокий след. Он покрутил усы и кашлянул.
— Машалла! Прекрасное ремесло! Теперь ты будешь есть мед. Учитель пения! Интересно, сколько же за это платят, си Мухсин? — ехидно спросил он.
Мухсин поднял глаза и сурово посмотрел на Селима, не удостаивая его ответом. Это еще больше рассердило братьев и укрепило их подозрения. Абда обернулся к Заннубе и раздраженно крикнул:
— Твоя милость водит его петь к чужим людям! Только этого еще не хватало!
Затаив гнев, Мухсин спокойно спросил:
— А тебе какое дело?
Абда вспылил.
— Что ты говоришь? — закричал он. — Какое мне дело? Думаешь, ты уже большой? Ты еще ребенок, мальчишка, и приехал сюда учить уроки, а не обучать пению. В этом году тебе предстоит экзамен на аттестат зрелости. Клянусь Аллахом, если бы твои родители узнали…
