Джон Стейнбек - О мышах и людях
Он замолчал. Потом заговорил тихо и уверенно:
– А что, ежели Джордж не приедет? Ежели он забрал свои пожитки и больше никогда не вернется? Что тогда?
Наконец до Ленни дошел смысл.
– Как это так ? – спросил он.
– Я говорю – а что, ежели Джордж уехал нынче в город, а там – поминай как звали. – Горбун, казалось, торжествовал. – Что тогда? – повторил он.
– Не может быть! – крикнул Ленни. – Джордж нипочем этого не сделает. Мы с ним давно вместе. Он вернется… – Но он уже поддался сомнению. – А вы думаете он может не вернуться?
Горбун усмехнулся, злорадствуя над его отчаяньем.
– Никто не знает наперед, чего человек может сделать, – сказал он невозмутимо. – Иной раз он, положим, и хотел бы вернуться, да не его воля. Вдруг его убьют или ранят, тогда уж он никак не сможет вернуться.
Ленни мучительно пытался понять его слова.
– Джордж этого не сделает, – повторил он. – Джордж осторожный. Его не ранят. Его ни разу не ранили, потому как он очень осторожный.
– Ну, а вдруг он не вернется. Что ты тогда будешь делать?
Лицо Ленни исказилось от напряжения.
– Не знаю. А к чему вы это? – крикнул он. – Это неправда! Джорджа не ранили.
Горбун пристально поглядел на Ленни.
– Хочешь, я скажу тебе, чего тогда будет? Тебя схватят и упекут в психушку. Наденут на тебя ошейник, как на собаку.
Глаза Ленни вдруг помутились, в них сквозила ярость. Он встал и грозно шагнул к Горбуну.
– Кто это ранил Джорджа? – спросил он.
Горбун сразу осознал опасность. Он отодвинулся.
– Я просто так говорю – а вдруг его ранили, – сказал он. – Джорджа никто не трогал. Он цел и невредим. Он вернется.
Ленни стоял над Горбуном.
– Зачем тогда говорить – а вдруг? Никто не смеет говорить, что тронет Джорджа.
Горбун снял очки и потер ладонью глаза.
– Садись, – сказал он. – Джорджа никто не трогал.
Ленни с ворчанием снова уселся на бочонок.
– Никто не смеет говорить, что тронет Джорджа, – повторил он.
Горбун сказал терпеливо:
– Может, теперь ты наконец сообразишь самую малость. У тебя есть Джордж. Ты знаешь, что он вернется. Ну, а ежели предположить, что у тебя никого нету. Предположим, ты не можешь пойти в барак и сыграть в карты, потому что ты негр. Понравилось бы тебе? Предположим, пришлось бы сидеть здесь и читать книжки. Само собой, покуда не стемнеет, ты мог бы играть в подкову, но потом пришлось бы читать книжки. Только книжки не помогают. Человеку нужно, чтоб кто-то живой был рядом. – Голос Горбуна звучал жалобно. – Можно сойти с ума, ежели у тебя никого нету. Пускай хоть кто-нибудь, лишь бы был рядом. Я тебе говорю! – крикнул он. – Я тебе говорю: жить в одиночестве очень тяжко!
– Джордж вернется, – испуганно уговаривал Ленни сам себя. – Может, он уже вернулся. Пойду погляжу.
Горбун сказал:
– Я не хотел тебя стращать. Он вернется. Это я про себя говорил. Сидишь тут один по вечерам, читаешь книжки, или думаешь, или еще чем займешься. Иногда сидишь вот так, один-одинешенек, задумаешься, и некому тебе сказать, что правильно, а что нет. Или увидишь чего, но знать не знаешь, хорошо это или плохо. И нельзя обратиться к другому человеку да спросить, видит ли он то же самое. Ничего не поймешь. И объяснить некому. Мне здесь такое привиделось! И не был я пьян. Может, во сне приснилось. Будь рядом со мной кто, он бы сказал мне, спал я или нет, и тогда все стало бы ясно. А так я просто ничего не знаю.
Горбун смотрел в окно.
Ленни сказал с тоской:
– Джордж меня не бросит. Я знаю, никогда не бросит.
Горбун продолжал задумчиво:
– Помню, как я еще ребенком жил у своего старика на ранчо, он там кур разводил. Росло нас трое братьев. Мы никогда не расставались, никогда. Спали в одной комнате, на одной кровати – все трое. А в саду у нас клубника росла, на лугу – люцерна. Помню, в погожее утро мы чуть свет выпускали кур на этот самый луг. Мои братья садились верхом на загородку и присматривали за ними, а куры все до единой белые.
Постепенно Ленни заинтересовался.
– Джордж говорит, что у нас будет люцерна для кроликов.
– Для каких кроликов?
– У нас будут кролики и ягоды.
– Ты спятил.
– Будут. Спросите сами у Джорджа.
– Ты спятил, – снова сказал Горбун с презрением. – Я видывал, как сотни людей приходили на ранчо с мешками, и головы у них были набиты таким же вздором. Сотни людей приходили и уходили, и каждый мечтал о клочке земли. И ни хрена у них не вышло. Ни хрена. Всякий хочет иметь свой клочок земли. Я здесь много книжек перечитал. Никому не попасть на небо, и никому не видать своей земли. Все это одно только мечтанье. Люди беспрерывно об этом говорят, но это одно только мечтанье.
Он замолчал и поглядел на распахнутую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились и уздечки звякнули. Послышалось ржанье.
– Кажется, кто-то пришел, – сказал Горбун. – Может, Рослый. Иногда он заходит сюда раза два, а то и три за вечер. Таких возчиков поискать. Редкий хозяин о своей скотинке так заботится.
Горбун с трудом встал и подошел к двери.
– Это вы, Рослый? – спросил он.
Отозвался Огрызок:
– Рослый в город уехал. Скажи, ты, случаем, не видал Ленни?
– Это ты про того здоровенного малого спрашиваешь?
– Да. Не видал его?
– Здесь он, – бросил Горбун отрывисто. Потом вернулся к койке и лег.
Огрызок остановился на пороге, поскреб культю и сощурился от света.
Внутрь он не вошел.
– Слышь, Ленни. Я тут все думал о кроликах…
– Можешь войти, ежели хочешь, – проворчал Горбун.
Старик даже сконфузился.
– Не знаю, право слово. Ежели ты, конечно, позволишь…
– Входи. Уж коли другие входят, стало быть, можно и тебе. – Горбун с трудом скрыл свою радость под сердитой гримасой.
Огрызок вошел, все еще конфузясь.
– А у тебя тут уютненько, – сказал он Горбуну. – Наверно, хорошо иметь отдельную комнатенку.
– Ясное дело, – сказал Горбун. – И навозную кучу под окном. Чего уж лучше.
– Говори о кроликах, – вмешался Ленни.
Огрызок прислонился к стене подле висевшего на ней рваного хомута и снова поскреб культю.
– Я здесь уже давно, – сказал он. – И Горбун тоже. А ведь я в первый раз в этой клетушке.
– Кто ж заходит в жилище черномазого, – хмуро сказал Горбун. – Сюда никто не заходит, окромя Рослого. Он, да еще хозяин, а больше – никто.
Старик поспешно переменил разговор.
– Рослый – лучший возчик на всем белом свете.
Ленни наклонился к Огрызку.
– Говори о кроликах, – потребовал он.
Огрызок улыбнулся.
– Я все обмозговал. Ежели с умом взяться за дело, можно заработать и на кроликах.
– Но я буду их кормить, – перебил его Ленни. – Джордж так сказал. Он обещал мне.
Горбун грубо вмешался в разговор:
– Вы, ребята, просто сами себя дурачите. Болтаете чертову пропасть, но все одно своей земли вам не видать. Ты будешь тут уборщиком, Огрызок, покуда тебя не вынесут ногами вперед. Да, многих я тут перевидал. А Ленни недели через две или три возьмет расчет да уйдет. Эх, всякий только об землице и думает.
Огрызок сердито потер щеку.
– Можешь быть уверен, у нас все будет. Джордж так сказал. У нас уже и денежки припасены.
– Да неужто? – спросил Горбун. – А где сейчас Джордж, позвольте полюбопытствовать? В городе, в веселом доме. Вот куда уплывут все ваши денежки. Господи, да я уже видел это множество раз. Немало перевидал я людей, у которых в голове только и мысли что об землице. Но в руки им ничего не доставалось.
– Конечно, все этого хотят! – воскликнул Огрызок. – Всякий хочет иметь клочок земли, хоть небольшой, да собственный. И кров над головою, чтоб никто не мог его выгнать, как собаку. У меня сроду ничего такого не было. Я работал чуть не на всех хозяев в этом штате, а урожай доставался не мне. Но теперь у нас будет своя землица, можешь не сумлеваться. Джордж не взял с собой денег. Они лежат в банке. У меня, Ленни и Джорджа будет свой дом. Будут собака, кролики и куры. Будет кукурузное поле и, может, корова или коза.
Он замолчал, увлеченный этой картиной.
– Говоришь, у вас есть деньги? – спросил Горбун.
– Уж будь спокоен. Большая часть есть. Остается раздобыть сущие пустяки. Мы раздобудем их всего за месяц. И Джордж уже присмотрел ранчо.
Горбун ощупал свою спину.
– Никогда не видел, чтоб кто-нибудь в самом деле купил ранчо, – сказал он. – Я видывал людей, которые чуть с ума не сходили от тоски по земле, но всегда веселый дом или карты брали свое. – Он помолчал. – Ежели вы, ребята, захотите иметь дарового работника, только за харчи, я с охотой пойду к вам. Не такой уж я калека, могу работать, как зверь, ежели захочу.
– Вы, мальчики, Кудряша не видали?
Все трое живо обернулись. В дверь заглянула жена Кудряша. Лицо ее было ярко нарумянено. Губы слегка приоткрыты. Дышала она тяжело, словно после бега.
