Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
— Стой на месте! — завизжал Д'Акилья медленно приближавшемуся Корсакову. — Стой, или я перережу ей глотку! Брось пушку!
Рипсимэ молча глядела на Корсакова расширенными от ужаса глазами, а тот, продолжая идти вперед, как ни в чем не бывало произнес:
— Нашел чем напугать! Да какое мне дело до этой девчонки?
От таких слов Д'Акилья на миг впал в растерянность, но этого оказалось достаточно: Корсаков выстрелил от бедра, не вскидывая руки, и пуля с липким хрустом вошла сицилийцу в переносицу. Тот уронил руки и сполз на пол по спине Рипсимэ, перевалился на бок, потом на спину и затих, широко раскрытыми глазами глядя в потолок. Корсаков опрометью бросился к Рипсимэ, обнял ее, стал гладить по спине, успокаивая. Под пальцами он ощущал теплую липкую кровь: это простреленный лоб сицилийца прочертил извилистую кровавую черту на белом халате. Дрожь, сотрясавшая тело Рипсимэ, постепенно утихала, и Корсаков, решив, что она уже может воспринимать его слова, прошептал ей на ухо:
— Мне нельзя здесь оставаться. Они послали нас на смерть, считали, что никто не вернется, а раз уж я вернулся, они решили убить меня. Я глупец, что не смог предвидеть этого, но жалеть уже поздно — теперь надо думать, как вырваться отсюда. У меня есть кое-какие дела на фабрике. Ты хорошенько спрячешься, а потом я тебя заберу, и мы удерем отсюда.
— Я не могу удирать, — дрожащим голосом возразила Рипсимэ. — У меня здесь отец и младшие братья, их могут убить из-за меня. Эти люди знают меня: пока тебя не было, те, которых ты убил, ходили за мной по пятам, а их начальник несколько раз приходил и говорил всякие гадости. Какой он мерзкий! — добавила Рипсимэ, содрогнувшись.
— Да Барбера? Да, не подарочек, — усмехнулся Корсаков. — Но послушай: пока все спокойно, ступай домой, собери всех своих. Если через час меня не будет, уходите. Постарайтесь обосноваться где-нибудь подальше отсюда — как можно дальше, слышишь?
— Куда ты собираешься? — воскликнула Рипсимэ. — Что я буду делать, если тебя убьют? Забудь об этих людях и бежим отсюда, пока есть время!
— Времени у нас нет, — возразил Корсаков. — Ла Барбера сейчас сидит и с нетерпением ждет сообщения о том, что я мертв, а ты в полном его распоряжении. А вот и он, — добавил Корсаков, услышав телефонный звонок внизу. Он чмокнул Рипсимэ в щеку и огромными скачками спустился по лестнице в вестибюль. В трубке, которую он сорвал с рычага, и впрямь раздался резкий голос Ла Барберы:
— Ну что вы там молчите? Это ты, Сальваторе? Как дела?
— Нет, это Луиджи, — на диалекте ответил Корсаков, рассудив, что с придурковатым Тореттой Ла Барбера вряд ли позволял себе пускаться в разговоры и потому не может помнить его голоса. — У нас все в порядке, босс. Парня прикончили, а девчонка вас ждет, так что можете приезжать.
— Это хорошо... Ты вроде как-то странно говоришь, Луиджи? — неожиданно спросил Ла Барбера.
— Да нет, босс, я всегда так говорю, — глуповато хихикнул Корсаков. Бесхитростный ответ успокоил Ла Барберу, и он сказал:
— О'кей, приберите там все, я сейчас приеду. Через несколько минут лучи автомобильных фар прочертили полукруг в ночном небе, запрыгали по деревьям садов, по обочинам дороги и, развернувшись у проема в ограде, вплотную уперли ослепительный свет прямо в двери казармы. Ла Барбера выскочил из машины, в которой сидел рядом с водителем, взбежал по ступенькам, но обернулся на пороге, услышав позади необычный звук. Он увидел, щурясь от яркого света, что его шофер, не успев выключить фары, медленно валится на бок, а из головы у него торчит рукоятка ножа. Ослепленный лучами, бившими прямо ему в лицо, Ла Барбера не мог ничего рассмотреть в окружающей тьме, но из тьмы вдруг раздался негромкий голос:
— Стой на месте и не дергайся. Шевельнешься — стреляю.
Не столько разумом, сколько инстинктом Ла Барбера понял, что его провели и что лучше повиноваться. Из мрака вынырнула фигура Корсакова с пистолетом в руке и автоматом за спиной — зловеще блеснул примкнутый штык.
— Ложись и вытяни руки, — все тем же будничным тоном произнес Корсаков, и сицилиец повиновался беспрекословно.
Подойдя к месту водителя, Корсаков выключил фары и вышвырнул труп из машины. Затем он поднялся по ступенькам и встал над боссом, распростершимся на полу. Неожиданно он с силой обрушил тяжелый солдатский ботинок на кисть правой руки Ла Барберы. Хрустнули кости, сицилиец взвыл и скорчился от боли.
— Погоди, это еще только начало, — многообещающе сказал Корсаков. — Вставай. Вставай, кому говорю!
Ла Барбера покорно встал, бережно придерживая левой рукой раздробленную кисть правой. Его покрасневшее дрожащее лицо, залитое слезами, выражало животный страх. Непослушным языком он пробормотал:
— Не убивай меня, пожалуйста... Я сделаю все, что ты скажешь...
— Вот ведь как заговорил! — восхитился Корсаков. — А что ты хотел сделать с невинной девушкой, животное? Думал, ее некому защитить? Впрочем, все вы — скоты, всех вас только могила исправит.
— О нет, пожалуйста! — взмолился Ла Барбера. Всю величественность с него как ветром сдуло. Повинуясь властному жесту Корсакова, он поплелся по лестнице на второй этаж. Поднимаясь за ним следом, Корсаков сказал ему в сгорбившуюся спину:
— Иди, иди, полюбуйся перед смертью на своих холуев.
— Иисус Мария! — пробормотал Ла Барбера, увидев раскинувшиеся на полу в неестественных позах тела сицилийцев. Когда его взгляд упал на Рипсимэ,
он вздрогнул от страха, прочитав гнев и презрение в ее глазах.
— Узнаешь барышню? — вкрадчиво спросил Корсаков и неожиданно влепил своему пленнику пощечину. Ла Барбере показалось, будто его огрели лопатой. — На свежатинку потянуло, а, босс? — ласково полюбопытствовал Корсаков и вкатил Ла Барбере вторую оплеуху. Окончательно упав духом, тот рухнул на колени, что-то умоляюще бормоча. Корсаков схватил его за лацканы пиджака, рывком поднял на ноги и рявкнул ему в лицо: — Если хочешь жить, скотина, делай то, что я скажу! Говори, во сколько сегодня должны прийти машины с оборудованием? В семь утра? Отлично, встретишь эти машины вместе со мной, и не вздумай строить из себя героя — мигом получишь пулю в лоб. Все будешь делать только по моей команде!
Корсаков повернулся к Рипсимэ и приказал:
— Иди к своим, скажи, пусть уезжают отсюда как можно дальше. Передай им вот это, — он протянул Рипсимэ клочок бумаги. — По этому адресу они смогут связаться с нами в Европе. Ты должна ждать меня в зарослях у дорожной развилки. Ничего не бойся, не выходи, что бы ты ни увидела. Выйдешь только тогда, когда услышишь сигнал. — И Корсаков отстучал костяшками пальцев по стене ритм сигнала. Он обнял Рипсимэ левой рукой и нежно поцеловал ее в глаза, но сам при этом смотрел на Ла Барбе-ру, по-прежнему стоявшего на коленях, и в правой руке у Корсакова по-прежнему был пистолет. Он ласково подтолкнул Рипсимэ к лестнице: — Ну, ступай и не трусь. Если будешь меня слушаться, все будет хорошо.
Умоляюще глядя на Корсакова, Рипсимэ загово-,рила на фарси, чтобы ее не понял Ла Барбера:
— Давай убежим сразу! Оставь этих людей, они слишком сильны, ты не можешь воевать с ними. То, что ты хочешь сделать, — это почти верная смерть, а что я буду делать без тебя? Бежим прямо сейчас!
— Аллах рассудит, кто сильней, — усмехнулся Корсаков. — Я не могу бежать сейчас, потому что не смогу потом жить. Постарайся это понять, Рита. Я уверен, что ты поймешь. А теперь ступай — время дорого. Встречаемся на развилке.
Корсаков мягко развернул Рипсимэ и подтолкнул ее к лестнице легким шлепком по круглой попке. Когда ее шаги затихли внизу, Корсаков скомандовал Ла Барбере:
— Хватить протирать коленки, ты не на богомолье. Поднимайся и слушай. Мне нужен грузовик — большая фура, в которых перевозят оборудование. Ты остановишь грузовик, прикажешь людям сгрузить ящики и ждать нас на месте разгрузки. Мы с тобой сядем в машину и поедем на фабрику, но сначала заедем в одно местечко тут неподалеку. Видно, вы выяснили, кто я, а значит, мне подписали приговор, так что ни торговаться с вами, ни тем более сдаваться я не намерен. Если ты решишь меня раскрыть, то ты-то уж во всяком случае умрешь, причем я сделаю так, что подохнешь ты не сразу, а сначала изрядно помучаешься. И не надейся на то, что я промахнусь. Все, больше повторять не буду, — иди вперед.
Они спустились к джипу, Корсаков сел за руль, Ла Барбера — рядом. В лиловатой предрассветной мгле на газоне бесформенной массой темнело тело шофера. Корсаков завел мотор и, не включая огней, покатил мимо фабрики, свернул на дорогу к городу и, проехав около километра, притормозил.
— Вот тут мы их и подождем, — сказал он и дал задний ход. Джип задом съехал с дороги и остановился между двумя рядами абрикосовых деревьев.
Небо в просветах среди листвы стало уже бирюзовым, угасали последние звезды, и только луна, словно подтаявшая льдинка, продолжала висеть в ясной небесной толще. Корсаков посмотрел на часы и процедил сквозь зубы:
