Наталия Терентьева - Чистая речка
Тетя Диляра вытерла мне слезы. Я сильно потерла виски и щеки, укусила даже себя за руку – чтобы перестать плакать. Слезы текли сами собой.
– Ну, что ты? Не скажешь мне?
Я помотала головой.
– Ну, смотри… Бывает, выговоришься, и легче становится. Тебя выписывают, кстати. Наталья сидит, пишет выписной лист тебе. Зайдешь потом ко мне?
Я взглянула на нее.
– Зачем?
– Что – «зачем»? – удивилась тетя Диляра. – Просто так. Покормлю тебя. Поговорим. Да что же ты, как звереныш, вся сжалась, а, девчонка моя?
Почему она так ко мне относится? Надежда Сергеевна хотя бы была директором. После предательства Анны Михайловны мне не хотелось верить, что человек просто так, безо всякого повода будет обо мне заботиться. Шеф вернулась ко мне, подумала и вернулась, но я уже ей никогда больше не поверю.
Я освободилась от рук тети Диляры, аккуратно, но решительно.
– Нет, спасибо. Я сама буду.
– Ну смотри…
Мне показалось, что она немного обиделась.
– Одевайся, брюки же у тебя остались, зайдешь ко мне за листом и за курткой.
– Спасибо, – сказала я, чувствуя, что я что-то делаю не так.
Нет, нет и нет. Я не буду привыкать теперь еще к тете Диляре, чтобы через какое-то время оказалось, что она или умерла, или решила, что я плохая. Я одна в этом мире – и точка. Может быть, есть Бог, которому я нужна. А может быть, и нет. Пока я не знаю этого.
Я вышла из больницы и с удовольствием вдохнула морозный воздух. Как же они работают в такой духоте? Может, мне стать дворником? Всегда буду работать на свежем воздухе.
Сзади посигналила машина, я посторонилась. Но машина затормозила около меня. Я знаю эту машину, слишком хорошо знаю. Виктор Сергеевич перегнулся через сиденье и открыл дверцу с моей стороны.
– Садись, – кивнул он.
– Спасибо, – сказала я как можно вежливее и пошла дальше.
Он вышел из машины, догнал меня и попытался обнять за плечи.
– Мы с вами нарушаем закон Российской Федерации, Уголовный кодекс, – сказала я, снимая его руки со своих плеч. – Вас посадят в тюрьму. А меня будут презирать, понимаете?
Виктор Сергеевич в растерянности отступил от меня.
– Кто тебе все это рассказал?
– Я была у прокурора, – пожала я плечами. – Но я и до него все сама поняла. Я прочитала в Интернете эту статью про… – Я взглянула на Виктора Сергеевича, почувствовала, что краснею, и продолжать не стала. – Если бы мы жили в девятнадцатом веке, все бы было по-другому. А у нас – нет, нельзя. Вот сейчас кто-то сфотографирует, как вы меня обнимаете, и принесет фотографию на суд. И вас посадят на пять лет.
– Руся… – Мой тренер покачал головой. – Я… Немножко все не так… Но… Ну да. Есть закон. Но мы пока с тобой его не нарушили. И я нарушать его не собираюсь. Даже не из-за закона. Из-за тебя. Ты маленькая и беспомощная. И я не хочу этим пользоваться. Обо мне ты не переживай. Никто меня не посадит. И я буду о тебе заботиться. Как заботился бы… – он вздохнул и улыбнулся, – …твой старший брат, к примеру.
– Да, я хотела бы иметь такого брата. Но меня будут считать маленькой шлюхой. Уже считают. Как с этим быть?
Виктор Сергеевич внимательно посмотрел на меня.
– Ты изменилась.
– Конечно, а как вы думаете? Столько всего произошло.
Виктор Сергеевич погладил меня по рукаву.
– Садись, пожалуйста, в машину. Я отвезу тебя в детский дом. Ты голодна, кстати?
– Нет. Меня покормила медсестра. И еще был завтрак.
– Жаль. Тогда сразу в детский дом.
– А в школу нельзя? Я бы с удовольствием сейчас пошла на уроки.
– Ты – удивительная девочка, – засмеялся Виктор Сергеевич. – Хорошо, давай в школу.
– Хотя у меня нет с собой учебников, тетрадей… Только хрестоматия и английский… – засомневалась на мгновение я. – Нет, все равно, лучше в школу.
Я села в машину, и Виктор Сергеевич, погладив меня по руке и по щеке, тронул машину.
– Бледная ты… Как-то подкармливать тебя надо, алгоритма пока не знаю, ты же со всеми вместе ешь… На танцы сегодня придешь? Твой врач сказала, что вниз головой тебя нельзя опускать, сильно прыгать нельзя, придется кое-что изменить в рисунке. А так, в принципе, не противопоказано.
Я во все глаза смотрела на своего тренера.
– Директор же сказал…
– Руся, – усмехнулся Виктор Сергеевич. – Ты читала только одну статью УК РФ, правильно?
– Ну да…
– А там еще есть много других. Есть такое понятие – презумпция невиновности, понимаешь? Не пойман – не вор, по-русски говоря.
– Я не хочу, чтобы меня ловили… – тихо сказала я. – И позора не хочу.
– И что теперь? Будем ходить по разным сторонам улицы? – Виктор Сергеевич так резко повернул машину, что нас чуть занесло в сторону. – Я тебя один раз поцеловал, разве нет? Было что-то еще?
– Нет…
– И не будет, понимаешь? Не будет, пока ты маленькая. Но я буду рядом с тобой. Или ты просто этого не хочешь? Ты же встретила человека из Москвы…
Я даже не сразу поняла, о чем он.
– Да нет! – засмеялась я. – Это был просто момент. Но я не уверена, что я вас… – Я запнулась, выговорить это было невозможно.
– Любишь? – легко договорил за меня Виктор Сергеевич. – А я и не беру с тебя никаких слов и обязательств. Сам тебе обещаю заботиться, пока тебе нужна моя забота.
– Но так не бывает, – сказала я.
Виктор Сергеевич засмеялся.
– Приятно говорить с тобой. Бывает по-разному, милая девочка. И так, как у всех, и не так, как у всех. Знаешь, у меня в институте была одна преподавательница, старый опытный профессор. Преподавала нам актерское мастерство, у нас был и такой предмет. Так она часто объясняла что-то, объясняла, а потом поднимала вверх указательный палец и говорила: «Но! Закона нет!»
– Неправда, – тихо ответила я. – Есть человеческий закон. И нельзя его нарушать.
– Абсолютно с тобой согласен, и с тем человеком, который тебе это объяснил. Как его, кстати, зовут?
– Отец Андрей.
– Вот, прав отец Андрей. У него, у священника, растет сын в другом городе. Так, на всякий случай. И он ему помогает, видится с ним. Нынешняя его жена – вторая. Первая не поняла его устремлений к Богу. И так бывает, понимаешь. А про человеческий закон – он прав. Он развелся с женой, потому что для него Бог был важней.
– Это он вам так сказал?
– Да. Руся, я же здесь родился. Я всех знаю, так или иначе. Андрея Бутова, а ныне отца Андрея Мережского, настоятеля, проповедника и эссеиста, я отлично знаю. Он хороший и крайне сложный человек. Я рад, что он как-то вмешался в нашу с тобой историю. И в очередной раз ему удивляюсь.
