Наталия Терентьева - Чистая речка
Третье. Сделать фотографию и отвезти ее на кладбище. Займусь этим, как только выйду из больницы и попаду в детский дом, мамина единственная фотография, с которой я буду делать копию, там.
Четвертое. Постараться подружиться с Пашей. Не знаю, как это иначе назвать. Не отталкивать его, общаться, но как-то… на расстоянии. Вдруг так получится? Зачем? Мне Пашу жалко. Я чувствую, как ему плохо. Так же, как мне, только по-другому. Не стал бы он так отчаянно себя вести, если бы ему было хорошо. У него, так же, как и у меня, болит душа. И причина этому – я. Любить я его не могу, но дружить ведь можно? Наверно…
Пятое… Самое трудное. Я думала, как, в каких словах написать то, что я хотела бы верить в Бога, но у меня не получается. Какую задачу себе поставить? Верить? Не рассуждать, не сомневаться? Наверно, так. Только вряд ли у меня это получится. Приятно, конечно, думать, что обо мне, никому не нужной, думает и заботится Бог, что я ему нужна, что он мне посылает испытания, чтобы я становилась сильнее… Сразу как-то не так одиноко в мире… Может, так и есть? Ведь и Бог, и вера вообще – это чудо. А в чуде не надо искать логики, что было сначала, что было потом… Чудо ведь необъяснимо. Сначала Бог мне ответил, потом уже я об этом спросила. Разве не чудо? Вот, я уже почти верю.
Открылась дверь какой-то палаты, и вышла бабушка, поковыляла в туалет, медленно-медленно, тяжело прихрамывая. Через несколько шагов она остановилась, обернулась на меня. Я увидела ее измученные болезнью, усталые глаза. Она просто посмотрела на меня, отвернулась и пошла дальше.
И у меня как-то заскребло на сердце. Стало неожиданно стыдно. Я сижу, рассуждаю о такой ерунде. Я одинока… как мне быть с Виктором Сергеевичем… Паша… книжки к экзаменам… Да я ведь молода, здорова, у меня раны зарастают быстрее, чем у собачек, – тетя Диляра так вчера сказала, еще у меня отличное зрение, и я, кажется, красива… А этой бабушке неизвестно сколько осталось вот так с трудом ходить по земле – по больничному коридору! Она бы, наверно, с удовольствием со мной поменялась, и все мои проблемы были бы для нее просто радостью, в сравнении с тем, что у нее есть сейчас. Скорей всего, она тоже одинока, у нее так же, как у меня, нет лишних денег, может быть, вообще нет денег, у нее умерли все ровесники – бабушка очень и очень старая, я не знаю, как к ней относятся родственники. У нее почти всё как у меня, только нет главного – молодости и здоровья.
От этой неожиданной мысли я даже встала с подоконника. Кто мне это сказал сейчас? Бог? Мама с того света? Еще минуту назад я совсем об этом не думала – о том, что все мои проблемы можно считать просто яркими, необычными приключениями. Можно, конечно, дальше плакать, если себя не жалко и ничего не понимаешь в жизни вообще. Правильно я делала, что почти никогда не плакала, только когда мама умерла.
Я постояла еще у окна, за которым все летели и летели белые снежные мотыльки. Пошла в палату, легла и крепко уснула, просто провалилась в сон.
Приснилось мне, что я иду по длинной дороге. Июль, середина дня, но не жарко, а просто тепло. Поле, уже выросла высокая трава. Тихо, щебечут птицы, почти нет ветра. Я иду и знаю куда. Там, впереди – мой дом. До него долго идти. Но у меня много сил. Я чувствую во сне, что если я чуть-чуть подпрыгну, то даже могу полететь. Но я пока просто иду, берегу силы для полета. Почему-то я знаю, что впереди – большая яма, через которую надо будет перелететь. И мне так хорошо во сне, так легко, я точно знаю, куда идти, прохожу развилку, но не сворачиваю. Во сне эта дорога мне хорошо знакома. Дом я не вижу, он за лесом, но представляю его – на краю леса, на опушке – большой светлый дом, с коричневой черепичной крышей.
Я проснулась оттого, что тетя Диляра с громким звуком поставила металлическую мисочку, в которой она обычно приносит таблетки. Утро. Жаль, это был лишь сон. Но какой хороший.
– Проснулась? – улыбнулась она, но как-то не очень весело. – Ох, а у меня ночью баба Маня-то умерла. И ведь надо, чтобы опять в мою смену. Как кто помирать решает, так обязательно в мою смену. Надеюсь, что не звала меня. Буду теперь думать. Пришла с утра, а она уж холодная…
Я вся сжалась. Наверно, это как раз та старушка, которая шла ночью по коридору.
– Ну, что ты? Жизнь, девочка, жизнь. Я тут уж привыкла, а иногда хочется сбежать в поликлинику. Чтобы не видеть этого. Как ты?
– Хорошо.
– Не болит голова?
– Чуть-чуть. Но все хорошо.
– Ладно. – Тетя Диляра потрепала меня по плечу. – Принесу сейчас тебе сырничек теплый, мне Сашок мой принес, на работу бежал, о мамке подумал. Я ему говорю – невесту тебе сыскала, девчонка хоть куда, умненькая, красивая. Вот подлечим ее, и вообще будет молодцом, да?
– Спасибо, – сказала я.
Это тоже ответ Бога? Вот такая тетя Диляра, которая заботится обо мне просто так. Главное, чтобы с ней ничего не случилось, как со всеми, кто обо мне заботится. И с Виктором Сергеевичем тоже. Хотя с ним, получается, уже случилось. Значит, если он со мной расстанется, у него будет все хорошо.
Мысли потекли в таком направлении, что мое хорошее настроение, с которым я проснулась, ушло окончательно. Нет, наверно, это неправильно. Так думать не нужно.
Я из вежливости съела теплый сырник, есть мне совсем не хотелось. Мне хотелось побегать по холодной, подмерзшей земле, подышать, потом принять душ и пойти в школу. И там отвлечься, не думать о болезнях, о законах жизни – человеческих, божьих, природных. Просто порешать какую-то задачу, не рассуждая, хороший ответ будет или плохой. Математический. В математике не бывает хорошо или плохо. В математике сходится или не сходится. А в жизни иногда все сходится, да не так. Вот со стороны – чем мне плох Веселухин? Или почему разошлись Виктор Сергеевич и Вульфа, вроде вполне подходят друг другу. Или что жалеть о бабушке, которая прожила и так очень долго.
Я вышла из палаты и села на свой обычный подоконник. Глаза той бабушки не давали мне покоя. Ее взгляд, как будто она мне передавала эстафету: «Вот, все, я нажилась, теперь ты живи. Я больше не могу, устала». Она ушла, я осталась. И она мне передала эту свою боль. Я ее совсем не знала. И как будто ночью услышала ее слова, хотя она ничего вслух не говорила.
– Что ты? Что случилось? – теплая рука тети Диляры обняла меня и повернула к себе. – Да что такое с моей девочкой?
Я не стала к ней прислоняться. Я почему-то знала, что это ненадолго – тетя Диляра и ее забота. А если ненадолго, я даже и привыкать к этому не буду. Вот я привыкла к Виктору Сергеевичу, теперь я о нем думаю, скучаю, жду звонка. А он звонил-звонил вчера и перестал. Понял, наверное, что не стоит. Не ждут его больше здесь.
