Факир Байкурт - Избранное
Джемиле отвернулась. Глаза у нее закатились.
— Джемиле! Нет, ты посмотри, доченька! Держись крепче! На, выпей-ка. А я пойду сейчас в больницу Ходжаттепе, повидаю Эрдогана-бея. Депутат от Ичеля дал еще одну карточку, иншаллах, дела наши поправятся, моя хорошая.
— Поедем домой в деревню, оте-е-ец.
— Скоро, доченька! Скоро, скоро, мой верблюжонок! Ты выпей оралет, а я схожу в больницу. Иншаллах, на этот раз дело наше выгорит. Грех терять надежду, дочка моя, Джемо, Джемо моя родная.
Он просунул кромку стакана между ее губ, уперся в зубы. Влил ей с глоток оралета. Глаза у нее побелели. Джемиле слегка разомкнула зубы, пошевелила языком, облизала губы разок, другой, закрыла глаза, открыла, потом опять закрыла.
Отец все твердил:
— Кисленький! Сладко-кисленький! Тепленький! Ну, выпей же, Джемо моя!
Джемиле выпила глотка два-три. Отец поудобнее пристроил ее голову у себя на руке. Она выпила еще несколько глотков. Всего с половину стакана.
— Уф! — тяжело передохнул Садуллах. — Остаток ты уж сама допей, а я пойду в больницу, повидаю Эрдогана-бея, передам ему карточку депутата от Ичеля, так будет лучше, ты слышишь, девочка? Немножко, немножко потерпи еще, доченька! — Он дал ей выпить еще несколько глотков. — Вкусно, дочка? Сладко? Ай да молодец Джемо, смотри, совсем мало осталось. Допей быстренько, и я пойду в больницу.
— Оте-е-ец… Домой в деревню.
Он дал ей выпить остатки. Потом уложил ее голову на подушку. Склонившись, поцеловал дочку в лоб. Джемиле осталась лежать в сильном жару. Садуллах вышел.
Окольными улицами, через Денизджилер, мимо Нюмуне он направился к Саманпазары. Дальше уже был Ходжаттепе. Нагромождение огромных камней, будто наваленных дэвами, или же город джиннов. Они как бы присели там, в углублениях и на вершинах. Осторожно, с самого краешка, напрягая внимание, шел Садуллах. Перед фасадами зданий или по бокам были густо посажены цветы, каждое возвышалось, может быть, на восемь, а то и на десять этажей. Все были широкие, стояли прочно, непоколебимо. Как и у всех больниц, стены этих зданий не пропускали наружу никаких звуков.
А где же больница Эрдогана-бея? Садуллах опять заблудился. «Кажется, возле училища зубных врачей», — неуверенно подумал Садуллах. Вошел в одну дверь. Вахтер загородил ему дорогу. Сощурившись, осмотрел с головы до пят. Заметил большой палец левой ноги, вылезший из ботинка.
— Чего ты хочешь, аксакал? — спросил вахтер.
— У меня дочь больна… Лежит в хане… Мне надо повидать доктора Эрдогана-бея. Депутат от Ичеля посылает ему карточку. Мне надо ее передать. Дело у меня очень срочное. Покажи, пожалуйста, где мне его найти.
— Доктор Эрдоган-бей сейчас в поликлинике, к нему целая очередь. Как он может с тобой повидаться? Ведь все, кто его ждут, тоже люди.
— Пропустил бы ты меня, как было бы хорошо.
— Ну ладно, ступай за мной. Сначала я зайду спрошу его. Если скажет: «Пусть войдет», пропущу.
— Хорошо, дорогой мой.
Вахтер зашел, Садуллах остался ждать у двери.
С раннего утра коридоры больницы были переполнены, перед каждой дверью толкучка. «Знать, ни одного здорового человека не осталось в Турции! Упаси Аллах, проведают об этом наши враги, сразу же нападут. За пару дней скрутят всех нас. Да, столько больных — это нехорошо». Он подумал о дочери, лежащей в хане. В его ушах звучало: «Отец, домой, в деревню!» А сколько еще больных в деревнях!.. Да, много больных в Турции, тьма-тьмущая.
Молодая женщина, примерно одного с Джемиле возраста, скорчившись у стены, стонала. Ворот у нее был открыт. Одна из грудей выглядывала наружу, из нее капало молоко. И у Джемиле вот такие груди! Неужели у них одна и та же болезнь?
Вахтер зашел в кабинет, вышел, поискал глазами. Садуллах тут же приблизился, посмотрел ему в глаза.
— Заходи, — сказал тот. — Заходи, Эрдоган-бей согласен принять тебя! Скорей! — Взяв за плечо Садуллаха, он подтолкнул его к двери кабинета.
Это была та же самая поликлиника. Тот же кабинет. Там было восемь-десять докторов. Были и доктора-женщины. Сестры нагибались, что-то открывали, что-то поднимали.
Доктор Эрдоган, продолжая осмотр больного, искоса взглянул на Садуллаха. Садуллах остановился. Доктор еще раз взглянул на него. Их взоры встретились. Доктор подал знак, мол, подожди немного.
«Как надоели мне эти просители, — заговорил в докторе внутренний голос. — И что это за страна — никакого порядка! Люди дошли до крайности, отчаялись. Что я могу сделать для этого аксакала? Что я ему скажу? К господину декану я с этим делом обратиться не могу. А распорядитель оборотным капиталом еще скажет: „Ты поступаешь вопреки интересам больницы!“ Да, дело трудное, так сразу его не решишь. И если бы только этот случай, куда ни шло. А ведь таких сотни. Один уходит — другой приходит. И все с личными просьбами. Как я могу совершенствоваться в своей профессии, если я обременен таким тяжким грузом? Врачи в бедных странах!.. Я и подобные мне коллеги в Азии, в Африке, в Латинской Америке — все мы переносим одни и те же трудности. Конечно, есть среди нас и такие, что не знают этих трудностей, имеющие крылья — летают! Отправляются в Америку, Канаду, Германию, Бельгию, Голландию. Словом, в богатые страны. Человеку довольно просто обеспечить свое личное благополучие. Жена, дочь, автомобиль и даже квартирка для тайных свиданий! Все это обеспечить легче легкого, когда у тебя такая профессия. Но как быть с ответственностью перед обществом? С социальной ответственностью?.. Как я могу быть счастливым в этих условиях? Если бы я мог оперировать дочь Садуллаха бесплатно, я бы, несмотря ни на что — ни на усталость, ни на занятость… А если бы вместе с нею я и других мог лечить бесплатно, если бы все мы могли бы лечить всех бесплатно, если бы здравоохранение было для всех граждан бесплатным, то я бы не желал ничего другого. Но меня гложет неудовлетворенность, чувство ответственности перед обществом тяжким грузом лежит у меня на плечах. Я как будто в глухой камере, и ее стены сдвигаются!.. Однако же люди болеют, они в безвыходном положении, в отчаянии. А ты их врач. Ты учился для того, чтобы им помочь. Разве можно ограничиваться только приемами в поликлинике? Что ты предпринял, чтобы сделать свою профессию более полезной, увеличить отдачу от нее? Как ты борешься за это? А ну-ка отвечай…» Ответа на этот вопрос он не находил.
Попросив извинения у больного, которого он осматривал: «Пожалуйста, подождите немного, я сейчас вернусь», доктор подошел к Садуллаху, тепло поздоровался с ним и сказал:
— Ты принес еще одну записку депутата от Ичеля, но я уже ничем не могу помочь тебе. Сходи сам к господину декану и к распорядителю оборотным капиталом. Я уже просил Эсада-агабея позвонить туда, снова просить не могу. Говорю тебе откровенно: меня могут обвинить в том, что я поступаю не в интересах больницы, и тогда мое дело будет разбираться дисциплинарной комиссией. К тому же, дядюшка Садуллах, я не в силах помочь всем просителям. Конечно, я понимаю твое положение. Но мои возможности очень ограниченны, помочь тебе может только наше руководство. Я простой врач, свою профессию знаю хорошо, а вот твое дело решить не могу. Я не говорю, что не борюсь за необходимые улучшения, однако ничто не решается так сразу. Мои усилия пока не приносят плодов. Пожалуйста, не сердись на меня, дядюшка Садуллах! Сходи сначала к господину декану, затем к распорядителю оборотным капиталом.
— Чашку оралета дал выпить дочке, лежит в хане полумертвая. Вас тут столько докторов, пожалуйста, полечите ее! Мы трое суток добирались сюда, в другой раз уже не сможем. Да и знали бы, что все получится вот так, не приехали бы. Пожалуйста, полечите ее. Прекрасные больницы здесь у вас, счастливы те, кто могут в них лежать. А я еще и еще раз прошу тебя, твоих уважаемых товарищей не два и не три раза, а один только раз полечить мою дочь. Пожалуйста, посмотрите ее.
— Ты это говоришь мне?
— Конечно, тебе.
— Но я тебе уже растолковал, в каком я положении! Нет у меня никаких прав! Руководство больницы меня не послушает. Если бы оно меня послушало, я не заставил бы тебя ждать до сих пор, поверь, не заставил бы! Уже в первый твой приход я бы сказал: «Хорошо, отец» — и немедленно положил бы твою дочь в больницу. Провел бы все необходимые обследования, сделал бы рентгеновские снимки, анализ крови, и все прочее. Э-Г Тест-Анжу, все, что надо, сделал бы, позвал бы своих товарищей доцентов, своих учителей для консультации. Нужна операция — сделали бы операцию, сделали бы и спасли твою дочь! Но за все это нужно платить деньги, говорит руководство, и к моим словам оно не прислушивается. Кого руководство послушает? Господина декана, управляющего оборотным капиталом… Вот почему говорю тебе: не теряй времени, ступай к ним.
Садуллах горестно сгорбился, чуть было не наговорил грубых слов, но прикусил язык.
