Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Я уверена, вам и ему будет о чем поговорить.
Еще до того, как мы свернули на ухабистую дорогу, я заговорила с Кларком о том, что обдумала еще ночью, возвращаясь в Таунсенд.
— Через несколько часов эта история станет достоянием гласности, — сказала я. — Шумиха будет невообразимая. И вы должны согласиться на одно мое условие, я на нем настаиваю и даже назвала бы его требованием, не подлежащим обсуждению.
— Не может быть ничего «не подлежащего обсуждению», — протянул Кларк, — когда расследуется дело об убийстве. Ну да ладно, излагайте свое условие.
— Я хочу остаться в тени.
— Вы серьезно?
— Совершенно. Никто не должен знать о моей роли в этом деле.
— Трудновато будет это выполнить.
— Найдите способ это сделать, сержант. Это единственное, о чем я вас прошу.
Сержант несколько минут обдумывал мои слова.
— Вы отдаете себе отчет, от чего отказываетесь, оставаясь в тени?
— Ага… мгновенная известность… я прихожу в ужас при одной мысли об этом.
— Даже несмотря на то, что это означает всеобщее признание? Черт, да как только узнают, что вы сделали, вам начнут предлагать контракты на написание книг, киносценариев… не говоря уж о поездке в Оттаву для получения медали за мужество из рук генерал-губернатора. Да ладно, к черту славу — подумайте о деньгах.
— Я обо всем этом думала. А еще подумала о том, что любой журналюга рад будет возможности вытащить на свет историю моей…
— Потери? — спросил он, заканчивая фразу за меня.
— Вот именно.
— Ну… живой человеческий интерес… и все такое…
— Нет, большой тираж, большие бабки… А я не хочу в этом участвовать, сержант. Забирайте славу себе, оставьте мне только анонимность.
— Я обязан поговорить об этом со своим начальником. Но думаю, он отнесется к вашей просьбе с сочувствием.
Мы добрались до сто пятьдесят третьего километра дороги, и, как я и предполагала, справа мелькнул неприметный указатель.
— Вот этот правый поворот, — показала я.
— Молодец, что следили за приборами, — похвалил сержант Кларк. — Иначе кто бы его заметил, этот поворот?
— Я чувствовала, что это пригодится.
— Интересно будет узнать, как Корсен нашел это место… может, он снимал дом, но у кого?
— Я же говорила: вам с ним предстоят долгие и интересные беседы.
Впрочем, выяснилось, что я сильно заблуждалась на этот счет, потому что преподобный Ларри Корсен приготовил нам еще один сюрприз.
Полицейские легковушки не очень приспособлены для езды по пересеченной местности. В течение следующих двадцати минут нас трясло и швыряло по салону, как горошины. Кларку это сильно не нравилось, даже лицо перекосило от злости.
— Эх, взять бы «лендровер» этого сукиного сына Корсена… да нельзя, он же теперь вещественное доказательство.
— Почти приехали, по-моему, — сказала я, когда впереди показалась хибара.
Днем она выглядела даже еще более заброшенной, обветшалой и зловещей, чем ночью. Мы подъехали к самой двери. Справа от нас остановилась вторая полицейская машина. Кларк перебросился какими-то фразами с двумя сидевшими в ней офицерами, потом обернулся ко мне:
— Вы сделали все, от вас зависящее. Так что будьте добры, просто подождите в машине…
Мне хотелось возразить, сказать, что я хочу, по крайней мере, увидеть, как Корсен попадет в руки представителей правосудия. Но я слишком устала, чтобы спорить. Так что я просто откинулась на спинку сиденья машины. Кларк тем временем подал знак полицейским, чтобы те прихватили с собой оружие. Сам он тоже взял револьвер. Двое копов подбежали к двери, встали по обе стороны, подождали, пока Кларк тоже займет место сбоку от двери, и один из них крикнул:
— Полиция! Не двигаться!
Ответа не последовало.
— Корсен, это полиция. Мы намерены войти. Вы поняли?
И снова тишина.
Копы переглянулись. Согнувшись, Кларк подкрался к окну. Поднял голову, заглянул внутрь и, похоже, разглядел там нечто такое, что заставило его измениться в лице. Он на бегу махнул рукой офицерам, крикнув, чтобы вызывали «скорую помощь», а сам скрылся в лачуге. Один полицейский потрусил к своей машине, за рацией, а его напарник последовал за сержантом. Нарушая приказ, я тоже направилась к хибаре. Корсена я увидела сразу. Он по-прежнему был прикован цепью, но сейчас лежал ничком на матрасе, где насиловал Айви. У него было перерезано горло, и повсюду была кровь. Нож, нанесший смертельную рану, был все еще зажат у него в правой руке.
— Господи… — с трудом выговорила я.
Кларк опустился на колени рядом с телом, пытаясь определить, нет ли признаков жизни, потом выпрямился и поглядел на меня.
— Вы знали, что у него есть нож? — спросил он срывающимся голосом, даже не пытаясь скрыть волнение.
— Конечно нет, откуда мне было знать…
— Вы нашли пушку…
— Потому что она торчала из кармана. Нож, наверное, был…
— Надо было проверить, надо было…
— Идите к черту, я же не коп! — выкрикнула я, тоже ошеломленная зрелищем залитого кровью Ларри Корсена. — И не говорите, что я должна была делать вашу работу, когда…
— А ну заткнись, — сказал Кларк. — Просто заткнись сейчас же на хрен.
Через несколько часов, когда мы ехали обратно, сержант извинился за эти слова:
— Думаю, я допустил непарламентские выражения.
— Вы даете понять, что сожалеете об этом?
— Ну да, сожалею.
— Знаете, что я вам скажу, сержант Кларк, на фоне других канадцев вы просто жуткий сквернослов.
— Папаша мой виноват. Рабочий с детройтского автозавода, он перебрался через границу в Виндзор, только когда встретил маму и ее отец предложил ему долю в своем агентстве по продаже автомобилей «Дженерал моторе».
— Так вы мой соотечественник.
— Только по темпераменту.
— В таком случае извинения принимаются.
— Спасибо. Скоро мы будем в Калгари. Нужно, чтобы вы заехали в полицию и дали показания. Но я хочу, чтобы мой инспектор при этом присутствовал, а он в отъезде до завтра. Вы не откажетесь провести одну ночь в гостинице за счет провинции Альберта?
— Вы могли бы до утра подержать меня в камере.
— Я вам предлагаю жилье классом чуть повыше, а главное, там никто не нарушит ваш покой и уединение, это предосторожность на тот случай, если все же кто-то пронюхает, что вы имеете отношение к делу… хотя завтра утром, когда вы как следует выспитесь, я намерен попробовать уговорить вас позволить полиции объявить о вашей роли во всем этом.
— Даже не трудитесь.
— Вы предстанете перед всеми героиней, это может оказаться для вас полезным.
— А может нанести вред. Нет, благодарю.
— Утро вечера мудренее.
— Я совершенно уверена в своем решении.
— Утро вечера мудренее.
Меня отвезли в «Хайатт» — довольно дорогой отель в центре города. Женщина-полицейский по имени Шэрон Бредли проводила меня в номер и сказала, что, если мне нужно что-нибудь из дома, она готова сейчас же послать за вещами своего коллегу. Я дала ей ключи от квартиры и попросила привезти свежую одежду, пижаму, томик «Интервью „Пари ревю“», который я читала, портативное радио и мои таблетки.
— Таблетки обязательно, — подчеркнула я. Правда, я так устала, что могла бы, кажется, заснуть и под артиллерийским обстрелом. Но безумные события последних суток так вымотали меня эмоционально, что я боялась: заснуть не удастся. Таблетки — другое дело, они наверняка обеспечат мне на восемь часов забытье, в котором я так нуждалась.
Номер был чистым, современным и даже стильным. Я содрала с себя сырую, грязную одежду, наполнила ванну очень горячей водой, добавила ароматическую соль. Потом я опустилась в ванну и просидела так почти час. Мне много что нужно было смыть с себя.
Стук в дверь заставил меня наконец подняться из воды. Я надела гостиничный банный халат и пригласила войти. Офицер Рейли протянула мне черный пластиковый мешок с вещами, которые я попросила привезти. Я поблагодарила, натянула пижаму, проглотила таблетки, задернула шторы, выключила свет и погрузилась в сон, невзирая на то что было только шесть часов вечера.
Таблетки, в сочетании с бессонной ночью накануне, оказали магическое действие, отключив меня почти на двенадцать часов. Проснувшись же, я немедленно осознала, что целых тридцать шесть часов у меня во рту не было и маковой росинки. Я заказала очень плотный завтрак в номер и включила телевизор, успев как раз к шестичасовым новостям. Обнаружение Айви Макинтайр было новостью номер один — сообщалось, что девочка находится в больнице Футхиллс в Калгари, в тяжелом, но стабильном состоянии.
В репортаже с места событий говорилось, что Айви страдает от истощения и обезвоживания, а также гнойной инфекции как следствия жестокого обращения и физического насилия. Журналистам обещали, что позднее ее лечащий врач даст интервью прессе.
