Александр Морев - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е
— Скинь, Андрюха, портки! — завопил он о помощи. — Выполняй, пестрозадый верблюд…
Андрюха, дежурный нахал, это понял иначе.
Нахал Андрюха спустил до коленей свои голубые трусы в ожидании новой команды монарха.
16Почудилось, что приближается кто-то без головы.
Силуэт человека либо движущегося предмета был искажен и приплющен.
Это небось удобно — без головы.
Таинственность и продолжалась недолго, и кончилась фарсом, а тот, кто сюда приближался, прятался для маскировки за поднятый локоть, уткнувшись в рукав головой, но Карлик узнал в нем Процента.
Войдя, Процент отшатнулся, прицелился на потолок указательным пальцем.
— Установил тишину, а то могут уши распухнуть от этого рева.
— Вы надолго его заглушили?
— Навсегда вывел из строя.
— Как удалось-то?
— Молча.
— Вообще, как вы попали ко мне? Сквозь капитальную стену прошли? Напролом?
— А зачем портить даже тюремные стены? Всякий замок доброволен передо мной. Я инженер, а не взломщик, не выдумщик и не обманщик.
— Что с Помезаной?
— Послушайте спич!.. Одно из моих гениальных устройств создает мешанину любого масштаба… Перемешать можно все миллиарды… Сам не знал этого поначалу… Честное слово Процента…
— Перестаньте! Скажите что-нибудь толком.
— Затем и пришел, рискуя… Придумывал, комбинировал и многое переделывал. Я переделывал тысячи раз, потому что хотелось и нравилось, и, пожалуйста, случай помог. Эта Быр-быр-перебыр-коропо ныне способна состряпать вариативно-ступенчатое шароподобие в мире. Быр-быр-перебыр-коропо, запомнили?
— Что-о?
— Быр-быр-перебыр-коропо запомнили?
— Вы на каком языке говорите?
— На своем, общем с вами, но пока вам еще недоступном… Удачно назвал я машину, чей сервис и предлагаю…
— Да перестань же! Что с Помезаной, спрашиваю.
— Затем и пришел, рискуя… Не перестану… В машине следует лишь повернуть рычажки с интервалом в синхронном значении кода…
— В синхронном значении кода?
— И хода.
— Чушь это.
— Зато — машина.
— Быр-быр-перебыр-коропо?
— Быр-быр-перебыр-коропо заставит людей поменяться собой. Вы по Быр-быр-перебыр-коропо тогда станете кем-то другим, кто ненароком окажется вами.
— Зачем эта путаница нужна? Кому?
— Чтобы спасти вас и спасти Помезану. Вы по Быр-быр-пе-ребыр-коропо не почувствуете, как и когда превратитесь в энную личность, в иную, допустим, хотите — в какого-нибудь Тракторенку?
— Двумя ногами хочу! — сказал иронически Карлик.
— Я по Быр-быр-перебыр-коропо становлюсь, например, Помезаной, которая своими путями превращается в Иллариона, который тогда превратится в вас! А Тракторенке мы тоже найдем его донорскую пару, мы куда-нибудь этого хлопчика сунем и переиначим весь мир.
— Я вам уже говорил…
— О чем?
— Вы сумасшедший.
— Вы мне уже говорили. Спасибо. Хорошо, что поверил.
— Это преступно, кощунственно, коли сестра станет Илларионом. О-о, подлость какая!..
— Ладно, сделаю вас Илларионом! А сам буду вами, когда Помезана, которая станет приятно Процентом, изобретателем. — Он извлек из-под полы калькулятор. — Я Карлик!.. А вы — монарх… А Тракторенку… Тракторенку…
— Быр-быр-перебыр, черт возьми, коропо! — вытолкал Карлик изобретателя, самозваного Карлика, взашей.
17Кляп у нее во рту — как прирощенный.
Монарх и шатал, и дергал его зубами, когда тащил его вверх на себя.
Когда же монарх неожиданно понял, что девушка не выпускает и держит нарочно тот кляп изо всей своей силы, то сам изо всей своей силы вставными стальными зубами куснул ее за щеку до крови.
Потом еще раз — уже за бок.
Илларион ел и рыдал, — а рыдал от избытка деликатесного ливера, — точно так же, как в избе старика Балалайкина Борьки когда-то за трапезой.
— Где фейка? — кричал Андрюха монарху.
— Какая там Фенька? — Монарх озирался шкодливо по сторонам.
— Или сожрали? Сожрали живьем и сырьем!..
— Она такая была… такая напропалую рваная…
— Нет!..
— Нет?.. Она тогда, может, еще…
— Нет!..
— Образумится бегать…
— А кому летать?
18В Имперском Верховном суде верховодили двое друзей. Первый — простой бывший шорник, а второй — тоже шорник.
Юристы, прежде чем взяться за правовые гужи, поднаторели в искусстве пошива гужей конской сбруи.
Прокурор господин Вопилло, бывший шорник, умел, если что, самобытно преподнести презумпцию вашей виновности.
Люди вполсилы жили на свете свою короткую смирную жизнь и работали ради насущного харча без умысла, как ишаки, но прокурор, упреждая события, чувствовал очередного мокрушника в облике всякого вьючного заблаговременно:
— Что вьючное загодя сам обеспечил уже себе всячески фору на плаху, вижу по конфигурации профиля…
— Вампилло, вандалло, — негодовал адвокат, обзываясь умеючи.
— Нет, я Вопилло по псевдониму, чего попрошу занести куда следует, — официально набычивался прокурор. — Я страшный Вопилло.
Господин адвокат, его сотоварищ, его собутыльник Ювеналий Пол-Зла, бывший шорник, тем паче радел объявить обвиняемых озорниками.
— Немедленно дать им авансом амнистию, — требовал он. — Орденоносцы, по-моему, все-таки…
Сегодня судебным процессом властно командовал Илларион имени себя самого. Суд шел закрыто. Вместо неакредитованной спорной публики ныне зеваками здесь отбывали свое государственные нахалы с женами по пригласительным карточкам. А слушалось дело.
Поскольку самой Помезаны как обвиняемой в живых уже не нашлось, ответ за нее держал Некто.
— Полеты для испражнения сверху! — ткнул прокурор пальцем в Карлика. — Господа, вам интересно, где произойдет этакое надругательство? Скажу. Над армейскими плацами скоро произойдет, и поносом. Оно там удобное место диверсии.
— Протестую, ох, как я протестую! — Пол-Зла замечательно прытко вскочил и погладил Карлика по голове. — Дитя, у тебя к этому времени будет уже запор, не правда ли? Никаких испражнений.
— Тогда предлагаю свидетеля Дыркова! — торжествовал прокурор. — Свидетель, а как произносится правильно ваша фамилия? Вы Дырко́в или Ды́рков? На какой слог ударить?
— Оно так и так ничего себе, — признался наивно свидетель.
Предложить на процессе свидетеля Дырко́ва или Ды́ркова означало на языке специалистов условный сигнал, что пора закругляться. По недописанным правилам распределения первенства между кулачными силами свидетель Дырков мнился по сути могучим козырем в руках у того, кто первым его предложит. Он официально числился в штате суда на должности главного свидетеля по особо нужным суду показаниям.
Это был долговязый, наивно придурковатый, прищуренный малый с пушистыми бакенбардами на детском лице. Дырков одевался… Нет, одеваться-то он одевался, но вовсе не в том назначении слова — глагола, то бишь, одеться. Как одеваемся мы? То-то. Как он одевался? Был он одет ювелирно во все цветастое, сказочно-басенное, доводил окончательный лоск своего туалета до такого безупречного совершенства, что, упади ненароком ему на плечо волосок, а то чей-либо волос, откроется в зале суда непременная паника с давкой. Дырков обаял одеждой восторженные глаза присутствующих, они приходили сюда посмотреть на него, как ходят поклонники театра смотреть на артиста-кумира.
Дырков никогда никого не топил в океане свидетельства, не закатывал пробных истерик на публику, помалкивал в тряпочку, — редко чего разумея, — но без свидетеля вовсе процесс — не процесс. Это почти что проехать по скользкой дороге несколько миль. Это проехать по скользкой дороге верхом на слоне без возницы, сидя спиной и затылком вперед. Неизвестно, куда этот слон вас еще заслонит. А причастность Дыркова в любом ее виде к сюжетам судебной палаты показывала на определенную зрелость процесса, на законченность — будто бы ехал и спешился.
— Здорово за ручку! — приветливо встретил свидетеля доктор Ювеналий Пол-Зла. — Вообразили себя на плацу где-то в будущем?
— Это смотря в каком чине, — ломался свидетель.
— Это неважно в каком, — подсказал прокурор. — Ну, допустим, начальником караула.
— Годится, — решил свидетель. — Угу, я начальник.
— Оглядитесь, обнюхайтесь. Отвечайте, давно ли знакомы с моей подзащитной? На сей раз она в мужском виде несколько.
— Для конспирации, поняли? — подсказал прокурор.
— Я не знаком с ними. — Дырков ослаб — явно боялся Карлика.
— И вы далеки опознать, чей помет? — Адвокат Ювеналий Пол-Зла подмигнул прокурору пошевелившейся фигой.
— Никак нет-с! Не могу-с и не буду, мне мое звание не позволяет.
— А мы вас уже разжаловали до рядового, — выкрутился прокурор.
