Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены
– Глубина примерно восемнадцать дюймов, – сообщает он.
– Дай-ка лучше я, у меня спина покрепче.
Он пару минут смотрит на меня, потом начинает копать другую яму примерно на фут дальше.
– Там не один предмет? – спрашиваю я.
– Семь или восемь.
Я продолжаю копать, пока не раздается стук лопаты по металлу.
– Бинго! – кричит Сай.
Мы становимся на четвереньки, и я стряхиваю пыль с крышки чего-то очень похожего на военного образца контейнер с патронами пятидесятого калибра. Меня охватывает ужас.
– Ты закопал во дворе патроны? Взрывчатку? Это же опасно, можем подорваться!
– Там не взрывчатка – деньги. Я их положил в патронные контейнеры, потому что они водонепроницаемые. Почему, по-твоему, я никогда не думал насчет внутрипочвенного орошения? Оно бы мой пенсионный план сгубило.
Он издает кашляющий смешок.
– Сай, ты хочешь сказать, что у тебя тут закопано семь или восемь ящиков денег?
Он кивает с ликующим лицом.
– Да. Рынкам я не доверяю, так что засовывал все в чулок, то тут, то там, много лет.
– А это не те деньги, которые ты украл?
– Нет-нет! – Он мотает головой. – Те я вернул, это мои.
– Сай, ты уверен?
– На все сто. Копай давай.
Я копаю. Копаю который час подряд, и нашли мы шесть ящиков.
– Странно, – говорит Сай. – Вот чем хочешь мог бы поклясться, что их было больше.
Я пожимаю плечами. У меня сводит мышцы, в голове шумит пульс, кажется, что в любую минуту меня опять инсульт хватит.
– Достаточно, Сай. Сколько бы там ни было, достаточно.
Он кивает:
– Там по десять тысяч в каждом ящике.
– Шестьдесят тысяч долларов?
– Сынок, я продавал страховки и чертовски хорошо это делал. Тогда, в конце пятидесятых – начале шестидесятых, страховки были хитом. А я был очень аккуратен: каждый бонус, каждую лишнюю монетку тут же убирал в беличью кладовую. Ты послушай, – говорит он мне, пока мы заканчиваем. – Я знаю, что пасти нас с Мадлен тебе в хорошую копеечку влетает. А скоро Рождество. И я хочу что-нибудь сделать для детей – может, купить им сберегательные облигации Соединенных Штатов. И вот еще, если правду: всегда мне хотелось игрушечный поезд «Лайонел». Каждое Рождество, несмотря на возраст, я все еще спускаюсь вниз в надежде, что он там будет. И знаешь что? В этом году он и правда там будет, потому что я сам себе его куплю. А ты со мной поедешь, – говорит он. – Поедем в Нью-Йорк и там выберем. – Он замолкает. – Слушай, а тут хватит на поезд?
– Да, Сай. Я думаю, тут наберется.
Мы вместе закапываем ямы и обсуждаем, что надо будет приехать и устранить нанесенный газону ущерб.
– Пока они не заметили, – говорит Сай, что, конечно, невозможно, потому что уже несколько часов Гао на нас таращатся из задних окон дома и ломают себе голову, какого черта мы тут выкапываем тяжелые зеленые металлические ящики.
– Надо было сказать до того, как мы начали, – говорит Сай, – но я полагаю, что ты сохранишь все это между нами.
– Никому ни слова, – обещаю я.
Прибывает письмо – без штампа, без обратного адреса. Оно аккуратно напечатано на тонкой голубой бумаге:
Франклин Фернесс показал мне Вашу рукопись – хотел услышать мое мнение как неофициального фактчекера. Я сложил два и два, и мне захотелось написать Вам пару слов, поздравительную записку. Я был приятно удивлен, увидев, что Ваша вера в мечту выжила вместе с надеждой, что сердца людей не столь черны, как иногда внушает нам их поведение. Смог истории никогда не рассеивается окончательно, и колоссального объема информации мы не узнаем никогда, но достаточно сказать, что это давно уже не «правление волею народа». Это компания, многонациональная – страна свободных и родина смелых, как было сказано вам Китайской Народной Республикой. Исторические силы недооцениваются – например, физики называют гравитацию «слабым взаимодействием» – и форму истории на удивление легко переделать. И вот мы с Вами, Вы и я, снова впереди в центре Zeitgeist’а, ароматного и мерзкого, мешаем факты с вымыслом (вы надеетесь, что с вымыслом), кипящим и булькающим, как древняя смоляная яма. И пока мы позволяем себе упиваться точностью нашего конспирологического мышления – да-да, мы все время были абсолютно правы, – наши моложавые двойники снова за свое. Вы отдаете себе отчет, что сейчас допуск к высшей степени секретности имеют более восьмисот пятидесяти тысяч служащих? Никто не знает, кто что делает, и даже те, кто уполномочен знать, за всем уследить не могут. Можно разработать и тайными ходами провести в жизнь план или десять планов, так провести, что он будет разворачиваться несколько лет и не будет ни единого человека, который бы отвечал за руководство. Это новый вид терроризма – кнопки нажимают люди, которые заняты каждый своим делом и понятия не имеют о причинах и следствиях, о том, как их действия соотносятся друг с другом. Дроны, или трутни – вы посмотрите определение: самец пчелы, лишенный жала, – то есть бессильные мужчины самого опасного сорта. Непонятное гудение возле уха – это уже не шмель, а искусственное насекомое, которое можно занести к тебе в дом, посадить на обеденный стол или одной клавишей компьютера направить тебе прямо в ухо, взорвать тебя и весь твой дом к чертовой матери, и ты даже не сообразишь, что случилось. Они между нами, и мы ни черта не знаем, кто они такие и что вообще происходит. Масштабы больше, чем кто-либо из нас мог себе в жизни представить. Сорок девять лет прошло с большого события – схлопывания американской политики, начала наших темных времен, и вот куда они нас привели. Как сами понимаете, я тоже работаю над своей книгой – похоже, все-таки еще остается несколько человек, думающих так же, как мы: надо выносить багаж, спасать сундуки, пока не поздно. В общем, одно могу сказать: поздравляю. Хорошая работа. Миру нужны такие люди, как Вы, Сильвер.
Я перечитываю письмо несколько раз. Не могу не испытывать при этом удовольствия. Вот это я и хотел услышать: это подтверждает мои чувства, мои подозрения, мою надежду, что не все напрасно. Наверное, это тот мой «друг» из юридической фирмы, человек из лифта – но кто он? Кто-то, кого я должен знать, – знакомое имя?
Прячу письмо в карман, решив покопаться потом – может, что-то в нем наведет на мысль. Какая-то фраза, манера изложения.
Звонит Уолтер Пенни – сказать, что Джорджа опять перевели.
– У него что-то с животом случилось, так мы его послали туда, где медобслуживание лучше. Могу вам дать адрес и информацию о посещениях – а то вы уже давненько его не видели.
– Тот инцидент у меня в памяти еще свеж, – отвечаю я.
– Чек вы получили? – спрашивает Пенни таким тоном, будто это решило все вопросы.
– Получил, спасибо.
Уолтер сообщает мне информацию о посещениях и адрес.
– Это примерно час езды оттуда, где вы сейчас. С видом на Гудзон.
Я приезжаю на следующий день. Снаружи вид буколический, тюрьма встроена в пейзаж, как старый замок или крепость. На парковке отдельное место «Лучший работник месяца» и фамилия этого работника красным маркером на белом прямоугольнике. Подъезжая, я случайно бросаю взгляд на старый дом справа и вижу, как явление призрака: выходит из него какой-то щеголь в старой коричневой вельветовой куртке и направляется к древнему автомобилю-универсалу. У меня мелькает мысль, что это дух писателя Джона Чивера выходит покататься.
Да, снаружи вид буколический, а внутри – как в печи. Потно, липко, пованивает тухлятиной. Я прохожу через металлодетектор в зону ожидания. Охранники приводят Джорджа в зону посещений в наручниках, мы разговариваем через отверстия в толстом плексигласе. Отверстия забиты слюной родственников и преступников, что общались здесь до нас.
– Как ты тут?
– А как я могу быть?
– Это вышло случайно, – говорю я.
– Я твоего мнения не спрашивал, – отвечает Джордж.
– У тебя ужасный вид. Уолтер говорил, ты лежал в больнице?
– Проктит и гонорея.
– Так как тебе на этом новом месте?
– Приходится приспосабливаться, – говорит он, мотнув головой. – Хреново здесь. Зубы у меня гниют. Я их раньше отбеливал четыре раза в год, а сейчас весь день от них дерьмом разит. Ты меня продал, отдал с потрохами, а за что? За рецепт шоколадного печенья Лилиан?
– Что ты несешь?
– Ты воспользовался, что я сластена, ты этим печеньем меня заманил и сдал!
– Они тебя тогда уже взяли, Джордж, – отвечаю я. – Мной они только воспользовались, как живым щитом. Я отдал себя в их руки, чтобы тебя защитить. Возможности отказаться у меня не было. Они меня взяли за яйца.
– Да нет у тебя яиц, – бросает Джордж.
– Джордж, будь повежливее.
Заключенный в соседней кабине падает на пол и бьется в припадке.
– Как мои розы? – успевает спросить Джордж, пока охранники вбегают очистить комнату, чтобы заняться больным.
– Черные пятнышки появились. Сегодня снова их опрыскаю, если дождя не будет, – отвечаю я и выхожу в двери.
