Анна Борисова - Vremena goda
Хотела спросить, состоит ли она с Шарпантье в отношениях, но не стала. К делу это не относилось. Хотя странно. Если бы у смазливой санитарки с директором были шуры-муры, этот факт вряд ли удалось бы утаить от внимания остроглазых жительниц мезона.
Однако Валда не только поняла незаконченный вопрос, но и ответила на него:
— Нет, у нас с ним ничего. Хотя я бы и не против. Такой интересный мужчина! Но у меня контракт.
Твоему контракту это только пошло бы на пользу, подумала Вера.
— Мне нужен чокнутый старичок, — продолжила латышка с поразительным бесстыдством. — Слишком хорошие деньги.
Задохнувшись от возмущения, Вера воскликнула:
— У «чокнутого старичка» есть сын! И если я ему про вас расскажу (а я обязательно это сделаю), то вам надо будет бояться не полиции!
Ей захотелось схватить мерзавку за шиворот и как следует тряхнуть. Или врезать ей по наглой физиономии. Вера даже сделала шаг вперед и сжала кулаки. От санитарки с минимально допустимым по законодательству окладом пахло какими-то мудреными дорогими духами. Их запах показался Вере смутно знакомым.
Испугать аферистку не удалось. Та скорее удивилась.
— Сыну-то можно, — протянула она. — С ним у меня и контракт.
— Что?
— Он тоже интересный мужчина. Перспективный. Отца любит. Вы правильно делаете, что его пасёте, — с одобрением сказала Валда. — Парень — золото. Это он меня нанял. Привез сюда, всё устроил. Работа, конечно, тяжелая. Каждый день одно и то же, одно и то же. Но все-таки легче, чем было в Риге.
— А… какая у вас в Риге была работа? — пролепетала Вера, перестав что-либо понимать.
— В интернет-агентстве. Ну, эскорт-услуги. — Покачав на нее, непонятливую, головой, Валда объяснила попросту. — Девушки по вызову. У меня сыну три года, родители старые. А там чистыми в месяц три-четыре тысячи выходило. Но господин Берзин предложил вдвое больше. И вообще, старичок мне даже нравиться стал. Трогательный такой. Сначала мне трудно было, пришлось много всякого учить, запоминать, зато теперь легко.
— Берзин нанял вас, чтобы вы… опекали Эдуарда Ивановича? — не сумела найти точного слова Вера.
— Чтобы я делала его счастливым. Каждый день. Вы про жену его знаете? Ну так вот, это ее Валдой звали. Каждый день он со мной, то есть с ней, знакомится, ухаживает, влюбляется. А дальше уж от меня зависит. Обычно к вечеру пару раз поцелуемся, назначу ему свидание на завтра, и всё сызнова. — Лайма потупилась. — Но иногда, если настроение, или если его станет особенно жалко, можно и до конца дойти. Он даром что чокнутый и в возрасте, но мужчина еще вполне себе. Потому что чувствует себя на двадцать девять. Это для мужиков самое главное — на сколько лет они себя чувствуют…
Она обстоятельно и со знанием дела стала рассказывать, как сексуальные возможности мужчин напрямую зависят от их внутреннего самоощущения, но Вера уже не слушала.
Она думала: «Такое мог придумать только поэт, настоящий поэт. А ты, Коробейщикова, кончай быть идиоткой».
Что будет, то и будет. А от жизни бегать нечего.
Конечно, они со Славой невероятно разные. Придется менять его и меняться самой. Это нелегко. Но большая любовь — всегда большая работа.
Ей хотелось выспросить подробности. Как именно Слава инструктировал свою агентку — санитарку любви, проститутку милосердия. Что рассказывал об отце и матери. Часто ли общается с Лаймой.
Но распахнулась дверь гостиной, без стука. На пороге стоял Эмэн. Невероятно: он смотрел не мимо Веры, а прямо ей в лицо.
— Lève-toi, va![22] — сказал он трескучим голосом и сделал правой рукой повелительный жест. Повернулся, скрылся в коридоре.
Пораженная, она встала и последовала за ним. Что за чудеса?
Аутист шагал механической походкой робота, не поворачивая головы и не отвечая на вопросы.
Они достигли лестницы, стали подниматься. На третьем этаже Вера догадалась, что ее ведут в палату Мадам.
Эмэн остановился возле кровати и во второй раз поглядел прямо на Веру.
— Иди и смотри! — повторил он.
Взял за руку. Это уж было совсем странно. Известно, что аутисты всячески избегают телесного контакта с малознакомыми людьми.
— Чего ты хочешь? — спросила Вера по-французски. Он положил ее ладонь на лицо коматозной старухи.
Оно оказалось неожиданно теплым. Вера хотела отдернуть руку, но Эмен не позволил.
— Глупый симулякр! — сердито сказал он и топнул ногой.
Чтоб не нервировать больного, Вера подчинилась.
И ощутила под ладонью трепет ресниц, будто кожу щекотал крылышками ночной мотылек.
Щекотание было ритмичным. Раз — раз — раз. Потом трижды быстро: раз-раз, раз-раз, раз-раз. И опять: раз — раз — раз. Пауза, и снова: раз — раз — раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз — раз — раз. Пауза. Раз — раз — раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз — раз — раз.
— Ах, вот что ты хотел мне показать. Ритмичное движение ресниц, да? Это у нее конвульсивное.
Говорить она старалась как можно мягче, но Эмэн продолжал сердиться.
— Глупый симулякр! Негодный симулякр!
И прижал ее кисть сильнее.
Теперь Вера простояла без движения долго, минут пять.
Ресницы все время шевелились в одной и той же последовательности. Что бы это могло означать с физиологической точки зрения? Кто ж ответит. Процессы, происходящие в организме, который погружен в кому, наукой мало изучены.
Стоять полусогнутой было неудобно, затекло плечо, и в конце концов Вера ласково высвободилась.
— Я пойду. У меня дела.
Вслед раздалось:
— Глупый симулякр! Никуда не годный симулякр!
И посмотрел Эмэн, и сказал: «Это нехорошо!»
Обедала сегодня Вера одной из последних. Ресторан был пуст, только у окна сидел Валерий Николаевич Ухватов, бывший полковник КГБ. Она предпочла бы поесть в одиночестве, нужно было додумать про Славу, но невежливо, тем более Ухватов сделал приглашающий жест. Вообще-то он был собеседник интересный, они часто разговаривали о всякой всячине, но сегодня Вера отмалчивалась или отвечала односложно, и Валерий Николаевич оставил ее в покое.
Через некоторое время, уже добравшись до десерта, он вдруг сказал:
— Какая-то ты сегодня не такая. Всё СОС выстукиваешь. Случилось что-нибудь?
— Простите, что́ я выстукиваю?
— S-O-S. Морзянкой. Тире — тире — тире, точка-точка-точка, тире — тире — тире. Это все знают, не только моряки.
Оказывается, она механически отстукивала пальцами ритм, в котором шевелились ресницы Мадам. Вера убрала руку.
— Пардон. Привязалось.
Изменилась в лице. Бросила ложку. Вскочила. Извинившись, быстро вышла из ресторана, а потом перешла на бег.
