Зэди Смит - Белые зубы
— На мой вкус, ничего. Немного непонятная. Заумная.
Маркус нахмурился. Идея этой книги принадлежала его агенту. Материал излагается на двух уровнях — научном и популярном — и строится по парному принципу: в одной главе Маркус описывает научные достижения в области генетики, в другой писатель рассуждает на ту же тему с позиции будущих перспектив, литературы, «а что будет, если» — и так на протяжении восьми пар глав. Маркус, у которого были сыновья университетского возраста плюс Маджид, собиравшийся учиться праву, согласился в этом участвовать из меркантильных соображений. В итоге книжка не стала для него удачей, необходимой и достаточной, и Маркус относился к ней в общем-то как к провальной. Но чтобы непонятная? Заумная?
— Э-э-э, в каком смысле непонятная?
Девушка уставилась на него с неожиданным подозрением.
— Это что, допрос?
Маркус отпрянул. Вдали от дома, от лона семьи его чалфенистская самоуверенность была не столь сильна. Прямой по натуре человек, он не видел смысла задавать иные вопросы, кроме прямых, но в последние годы стал замечать, что чужие не всегда так же прямо ему отвечают, как его немногочисленные знакомцы. Во внешнем мире, за стенами колледжа и дома, для общения с окружающими требуется что-то еще. Особенно если в собеседники набивается такой, как Маркус: немолодой мужчина с экстравагантными кудряшками и в очках с половинчатой оправой. В этом случае разговор нужно приправлять любезностями, проходными фразами, всякими «спасибо» и «пожалуйста».
— Что вы, какой допрос. Просто я тоже собираюсь почитать эту книгу. Слышал, она неплохая. Потому-то мне и интересно, что вы нашли в ней непонятного?
Убедившись, наконец, что Маркус не серийный убийца и не насильник, девушка расслабилась и позволила себе откинуться на спинку кресла.
— Не знаю. Скорее, она даже не непонятная, а пугающая.
— Почему?
— Ну, все эти генетические схемы.
— И что?
— Они так относятся к организму… Говорят, что есть гены, отвечающие за ум, сексуальность — практически за все. Выдумали какую-то рекомбинацию ДНК, — девушка произнесла этот термин осторожно, будто пробуя воду, проверяя осведомленность Маркуса. Его лицо осталось непроницаемым, и она заговорила увереннее. — Зная, какой участок ДНК за что отвечает, можно, прямо как радио, включать то или выключать это. Что они и намереваются проделать с той несчастной мышью. Жуть, да и только. Я уж не говорю о патогенных, то есть провоцирующих заболевание, телах, которые разводят в этих своих чашках Петри. Я изучаю политологию и хочу спросить: чего они добиваются? Кого хотят уничтожить? Надо быть чертовски наивным, чтобы не понять: с помощью этих штук Запад жаждет расправиться с Востоком, с арабами. Быстрый способ избавить мир от мусульман-фундаменталистов. Да, я говорю серьезно, — прибавила она, увидев, как брови Маркуса поползли вверх, — кошмарные творятся вещи. По крайней мере, благодаря таким книгам начинаешь понимать, как близки наука и научная фантастика.
С точки зрения Маркуса, наука и научная фантастика были похожи на два корабля, разминувшихся в ночном тумане. Робот у фантастов — даже у его сына Оскара — на тысячу лет обгоняет тех роботов и тот искусственный разум, которые удалось создать ученым. У Оскара воображаемые роботы могут петь, танцевать, разделять его радости и страхи, а в Массачусетском технологическом институте несчастный технарь медленно и кропотливо учит машину воспроизводить движения одного-единственного человеческого пальца. Вместе с тем простейшие биологические факты, например устройство обычной клетки животного, не составляют загадки разве что для четырнадцатилетних подростков и ученых вроде него самого; первые рисуют их в школьных тетрадях, вторые пытаются внедрить в них чужеродную ДНК. Между этими двумя полюсами, как представлялось Маркусу, плещется океан идиотов, заговорщиков, религиозных безумцев, самонадеянных писак, борцов за права животных, студентов-политологов и прочих разновидностей фундаменталистов, которые вдруг ополчились против дела всей его жизни. В последние несколько месяцев, когда Будущая Мышь привлекла общественный интерес, ему пришлось убедиться в том, что эти люди действительно существуют во множестве, и это было так же сложно, как поверить, будто в глухом уголке сада водятся феи.
— Они кричат о прогрессе, — девушка вдруг разволновалась и перешла на визг. — О новом слове в медицине и бла-бла-бла, но суть в том, что если станет известно, как убирать в человеке «нежелательные» качества, то неужто какое правительство этим не воспользуется? И что значит «нежелательные»? Попахивает фашизмом, не так ли? В общем, книжка хорошая, но в итоге думаешь: куда нас это заведет? Кругом будут сплошь голубоглазые блондины, а детей можно будет заказывать по почте? Будь вы индусом, как я, вы бы тоже забеспокоились. Плюс заражают бедных зверушек раком, а кто они такие, чтобы вмешиваться в мышиное устройство? Как можно моделировать смерть животного? Это все равно что соперничать с Богом! Лично я исповедую индуизм. Я не фанатичка, нет, но я верю в то, что жизнь священна. А эти люди программируют мышь, просчитывают каждое ее движение, решают, когда ей рожать детенышей, когда умирать. Это противоестественно.
Маркус кивнул, пытаясь скрыть скуку. До чего же невыносимо ее слушать. В книге Маркус даже словом не обмолвился о евгенике — это была не его область, и он ею никогда особенно не интересовался. Тем не менее девушка умудрилась прочесть книгу исключительно под углом прозаичнейших достижений в области рекомбинации ДНК — генной терапии, протеинов, рассасывающих тромбы, заменителей инсулина — и выудить из нее полный комплект стандартных неофашистских газетных страшилок: безмозглые человеческие клоны, генетический контроль над сексуальными и расовыми характеристиками, мутация болезней и так далее. Из всех глав только одна глава про мышь могла бы вызвать подобную истерику. Именно к ней отсылало название книги (тоже настоял агент), и именно она заинтересовала СМИ. Теперь Маркус отчетливо понял то, о чем прежде только догадывался: люди читают его книгу только из-за мыши. Ни одна другая его работа не вызвала подобного ажиотажа. Читателей взволновала предначертанная судьба мыши. Им не пришло в голову, что речь в книге идет о таких вещах, как возникновение рака, протекание репродуктивного цикла, замедление процесса старения. Главное, что будет с мышью. Этот неестественный интерес к животному не переставал поражать Маркуса. Похоже, люди не могли взять в толк, что данная мышь — образец, биологический фрагмент эксперимента, касающегося вопросов наследственности, болезни, бессмертия. Скандал вокруг мыши был, похоже, неминуем. В «Таймс» появилась фотография трансгенетической мыши из лаборатории Маркуса и статья о борьбе за получение патента. Маркус и редакция газеты получили тонну гневных писем от столь полярных адресатов, как Консервативная женская ассоциация, Лобби по борьбе с вивисекцией, «Нация ислама», пастор беркширской церкви Святой Агнессы и редколлегия радикального еженедельника «Schnews». Нина Беджум позвонила ему и сказала, что в следующей жизни он будет тараканом. Болезненно чуткий к газетной шумихе «Гленард Оук» отозвал свое приглашение выступить в его стенах на Неделе национальной науки. Его собственный сын, Джошуа, до сих пор с ним не разговаривал. Всеобщее безумие потрясло Маркуса до глубины души. Сам того не желая, он породил в людях страх. А все потому, что публика, как Оскаров робот, натри головы выше Маркуса: она просчитывает партию до конца, пытается предугадать результат исследований, размышляя о зомби, клонах, запрограммированных детях и генах гомосексуализма. Разумеется, он отдавал себе отчет, что в плане нравственности действует наудачу, но это касается всех ученых без исключения. Ведь приходится пробираться на ощупь, не ведая о последствиях, не зная, какую тень отбросит твое имя, чьи тела лягут у порога. Разве, вспахивая по наитию новое поле, можно быть уверенным в том, что удастся войти в свой и следующий века, не запачкав руки кровью? Что же, все бросить? Заткнуть рот Эйнштейну? Связать руки Гейзенбергу?[87] На что тогда можно рассчитывать?
