Майкл Корда - Богатство
– Наверное.
– Думаю, это можешь сделать ты.
– Я?!
– А почему нет?
– Не думаю, что я на это способен, Роберт.
– Какого черта? Почему?
– Это работа не для юриста.
– Да? А может, ты просто не хочешь услышать правду о мисс Уолден? Ты провалился в Иллинойсе, теперь ты не хочешь говорить с той, кто может предоставить нам необходимую информацию. На чьей ты стороне, Мартин?
– На твоей, и ты это прекрасно знаешь.
– Нет, ничего я не знаю. Не пытайся отсношать меня, советник. У меня достаточно связей, чтоб устроить так, чтоб ни одна приличная юридическая фирма в Нью-Йорке не приняла тебя на работу. Ты будешь заниматься только больничными страховками и делами о неуплате за квартиру в Южном Бронксе[41], если я захочу, поэтому никогда не забывай об этом.
Букер отер лоб.
– Я просто пытался предположить, что ты, вероятно, хочешь то, что она скажет, из первых уст. И что с человеком, который не является юристом, она будет говорить более свободно.
Роберт задумался.
– Насчет юристов ты прав. Этого я не сообразил. Но я не могу встретиться с ней, Мартин. Это слишком опасно для того, кто выставляется на пост губернатора. Она может быть под следствием, за ней могут следить копы, у нее могут даже стоять жучки. Ты знаешь, на что способны эти ослы из Манхэттенского департамента полиции, Господи помилуй! Я не могу рисковать.
Букер вздохнул. Пожалуй, стоит это сделать самому. В конце концов, он уже знает об Алексе самое худшее. Кроме того, она вызывала у него сильнейший интерес, даже после поездки в Иллинойс. Ее личность представлялась ему головоломкой, из которой он нашел отдельные фрагменты, однако их было недостаточно, чтобы сложилась целая картина. Он разгадал, что случилось с ее отцом, но не то, что произошло с ней после, или что привело ее к Артуру Баннермэну.
– Я пойду, – сказал он.
– Конечно, пойдешь. И поскорее. Позвони ей прямо сейчас.– Роберт закурил сигарету и взглянул на Букера сквозь дым. – Есть еще кое-что. Я хочу попросить тебя посмотреть бумаги отца в твоем офисе. А также проверить, нет ли где-нибудь списка его депозитарных сейфов.
– Не думаю, чтоб такой был, насколько мне известно. Он ненавидел банки. Банк был бы последним местом, которому он доверился.
– Я кое-что ищу. Прочесал его квартиру частным гребнем, побывал и в Кайаве, и заглянул в каждый распроклятый ящик. Я даже направил архивариуса разобрать бумаги отца в семейном офисе, но везде, куда бы я ни ткнулся – глухо, черт побери.
– Если я не узнаю, что искать, я не смогу тебе помочь.
Взгляд Роберта стал сердитым.
– Это документ, Мартин. – Он заколебался. – Рапорт дорожной полиции штата Нью-Йорк. Помечен примерно ноябрем 1967 года.
Букер вспомнил дату смерти Джона Баннермэна, но сохранил достаточно самообладания, чтобы удержать эту мысль при себе.
– Полицейский рапорт? – спросил он.
– Верно. Отец когда-нибудь упоминал о нем?
– Нет. Он вообще не касался этого вопроса. Я однажды спросил его о Джоне, и он сразу сменил тему. А что в рапорте?
– Ничего особенного. Он должен быть в запечатанном конверте с пометкой "конфиденциально",я в этом совершенно уверен, может быть, там еще стоит мое имя. Он представляет чисто… хм… чисто исторический интерес. Если тебе попадется нечто подобное, не открывай, просто принеси мне.
– Он может быть у де Витта.
– Нет. Кортланд был бы последним человеком, которому отец его доверил. Это строго между нами.
– Я посмотрю. Это займет какое-то время.
– Мартин, этот документ мне н е о б х о д и м.
– Дорожный рапорт? Почему?
– Просто поищи его, ладно?
– Знаешь, у мисс Уолден могут быть какие-то его бумаги. Вполне возможно… – Букер осекся на середине фразы, потрясенный выражением лица Роберта. Такого лица он никогда не видел, даже загар Роберта внезапно потускнел, и его кожа приобрела желтоватый оттенок. На долю секунды Роберт и с п у г а л с я, был почти в ужасе. Затем взял себя в руки, что, похоже, потребовало от него больших усилий, поднес к губам сигарету, глубоко затянулся. У него вырвался смешок – краткий, отрывистый смешок, без всякого намека на юмор.
– Нет, – сказал он. – Я не могу поверить, что даже отец был способен на э т о. Это семейное дело, Мартин. Отец бы все сохранил в кругу семьи.
Букеру подумалось, что с точки зрения Артура Баннермэна Алекса и б ы л а членом семьи, и, между прочим, более достойным доверия, чем Роберт, но он решил, что разумнее будет этого не высказывать.
– Как мило, что ты пришла повидаться со мной, – сладким голосом сказала Брук.
Она сидела, как на иллюстрациях к Эмили Пост – колени плотно сжаты, скромные черные кожаные туфли на высоком каблуке стоят параллельно и чуть соприкасаются.
Несмотря на свой рост, Брук была сложена скорее как птица, с изящным, хрупким костяком, так что казалось чудом, как она вообще может ходить. Как она пережила детство в аристократической закрытой школе, с хоккеем на траве, уроками верховой езды и гимнастики, и умудрилась сохранить такие совершенные, узкие лодыжки, оставалось тайной генетики. Каждая кость в ее теле казалась до прозрачности хрупкой, как старинный фарфор, и столь же безупречно вылепленный. Ее пронзительные глаза были нефритово-зеленого цвета, и слишком близко посажены. Красотой она не отличалась: крупный прямой нос и узкие губы придавали ее лицу пуританскую суровость, и это подчеркивалось тем, что свои светлые волосы она стригла коротко, почти по-мужски.
– Я собиралась позвонить тебе с тех пор, как мы встретились, – начала Алекса.
Брук обнажила мелкие безупречные зубы в том, что у нее долженствовало означать улыбку.
– Рада, что ты это сделала. – И добавила: – Наконец.
– Я была занята.
– Да, похоже на то. Однако, нельзя быть слишком занятой, чтобы не вспомнить старых друзей, правда?
– Мы не были подругами, когда расставались.
– Между нами произшло недопонимание, Алекса, дорогая. Признаю, что я с л е г к а вышла из себя. Так же, как и ты. Но я не держу на тебя зла.
Алекса улыбнулась в ответ, дабы подчеркнуть, что она тоже способна понять и простить, хотя по правде, предпочла бы лучше иметь дело с гремучей змеей, чем с Брук Кэбот. Между ними не было ни малейшего недопонимания, не было и ссоры между подругами. Хорошие манеры и белые перчатки Брук не мешали ей вести дела железной рукой, и когда Алекса уходила от нее, она использовала все возможные угрозы – угрозы, которые Алекса воспринимала серьезно, как тогда, так и теперь.
Как тогда, так и теперь Брук была холодной, деловитой и властной, настолько истинной леди во всех отношениях, что сомнения Алексы относительно предложенной работы казались не только неразумными, но просто постыдными. Офис Брук выглядел первоклассным агентством по найму, начиная от матерински заботливой дежурной, царившей в элегантно обставленной приемной, и до впечатляющих рядов бледно-розовых шкафов для документации – впоследствии Алекса обнаружила, что они пусты, поскольку Брук не считала возможным хранить деловые бумаги там, где их кто-то мог увидеть.
Алекса недолгое время прослужила у нее "эскортом", когда поняла, что денег, заработанных в качестве модели, не хватает, чтобы вносить свою долю за квартиру, которую она снимала вместе с другой девушкой. Идею эту предложила соседка. Алекса не соглашалась несколько недель, когда, наконец, сделав выбор между работой "эскортом" и возвращением домой, она облачилась в свой самый респектабельный наряд – юбку в складку, блузку с высоким воротником и твидовый жакет – костюм, в котором она могла бы провести уик-энд в каком-нибудь загородном имении, если б ее кто-то туда пригласил, и поднялась на два пролета в офис "Социального реестра" для предварительного собеседования.
Брук умела представлять свой бизнес как своего рода социальную службу, миссию, призванную спасти одиноких богачей от одиночества в их гостиничных номерах или квартирах, где им нечего делать, кроме как напиваться или смотреть по телевизору порнографические фильмы, что наносит ущерб как их здоровью, так и нравственности. В конце концов, какой вред от того, чтобы сходить пообедать вместе с очаровательным джентльменом из Токио, или Дубая, или Форт-Уорта? Мужчины не любят показываться в свете в одиночестве, это общеизвестно, и "Социальный реестр" предоставляет тщательно подобранных спутниц тщательно подобранной клиентуре – Брук подчеркнула, что ее клиенты выбираются так же заботливо, как и сотрудницы, принимаются только по рекомендации по меньшей мере двух постоянных клиентов, и только после обстоятельной беседы с самой Брук. "Наши клиенты понимают, что у нас служба с о п р о в о ж д е н и я", – твердо сказала она, глядя прямо в глаза Алексы. – " Не больше и не меньше".
Это было гораздо больше – работать на Брук, обнаружила Алекса, было все равно, что ступить в звериную ловушку, где лишь один вход и никакого выхода. Брук обладала не только обаянием, но и инстинктивной способностью находить и использовать ваши слабые стороны, каковы бы они ни были, как бы вы ни старались их скрыть, странным талантом взывать к вашей верности, пусть у вас таковой не было и в помине, так же, как аристократическим умением заставить выглядеть и чувствовать себя дураками тех, кто противоречил ей, или хотя бы задавал ей вопросы.
