Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Потом все они — и Язон, и Медея — сели на свое судно „Арго“, однако царь, отец Медеи, пустился за ними в погоню. Но тут оказалось, что Медея взяла с собой младшего брата. Она схватила его, убила, разрезала на куски и разбросала их на берегу, чтобы отец прекратил преследование и стал разыскивать труп ребенка.
Никаких других чувств, кроме любви к Язону, она в этот момент не знала, любовь ее была подобна ужасающему пожару. Медея не существовала вне любви к Язону.
А когда они прибыли в Коринф, эта могущественная женщина, эта дьяволица (Медея была полной противоположностью прелестной, страдающей Прозерпины) родила своему возлюбленному Язону детей.
Однако через некоторое время он освободился от ее чар.
Что же она сделала? Перестала буйствовать?
Она, эта колдунья, приготовила своей преемнице свадебный наряд и подарила его. В день свадьбы платье разъело невесте кожу, мясо, внутренности; извиваясь от нестерпимой муки, несчастная женщина умерла на глазах у своего возлюбленного. А потом Медея ниспослала огненный дождь на дом погибшей — ей было мало того, что соперница мертва.
А когда Язон с плачем вернулся к себе во дворец, он увидел на пороге двух своих детей, рожденных Медеей. И их она умертвила.
А потом сама взвилась на небо в колеснице, запряженной драконом, и умчалась на свою мрачную родину в Колхиду. Медея, Медея…»
Элис-Сильвейн взяла репродукцию, разорвала ее на мелкие кусочки; обрывки бумаги вынесли вместе с мусором.
Много часов подряд до Элис доносились ужасающие стоны из-под земли. Она неподвижно сидела у себя в номере, ожидая, пока крики прекратятся.
В гостинице заметили что-то неладное.
Эта женщина была не такая, как все.
У моря
Она обрела полную свободу.
И перед ней расстилались бескрайние морские просторы; серый древний океан был подобен слону, который опустился на колени и бил себя по ногам и по спине хвостом.
Необъятная гладь океана — соленые воды — уходила куда-то вглубь, где скрывались рыбы и жуткие моллюски, жившие в вечной темноте. А потом океан начинал яриться, поднимал высокие волны. Массы воды хотели взобраться к небу, залить все вокруг, они затопляли сушу, прибрежную полосу, но потом покорно возвращались назад, их уделом было не выходить из своих берегов, зато, когда разыгрывалась буря, волны кидали корабли вверх и вниз и сталкивали их и разбивали в щепки.
Но как бы высоко ни вздымались волны, они не переходили определенных пределов; воздух оставался чист, небо было недосягаемо, а звезды, прекрасные бесчисленные звезды, усмехались, разглядывая всю эту катавасию; между звездами поднимались то луна, то солнце. Единственное, что оставалось океану, это отражать небо и покачивать его отражение.
Белые чайки летали над тяжело дышащим океаном, приговоренным к вечному покою. Чайки стонали, кричали, махали крыльями, водная громадина была для них лоханью с едой. Счастливые и надменные, они парили над водой, над связанным по рукам и ногам затонувшим титаном, который уже примирился со своей жалкой участью. Время от времени океан как бы щелкал кастаньетами, услаждая слух чаек музыкой — он плескался, булькал, бился о песок — словом, старался, как мог. Чайки знали его голос. И радовались ему. А теперь океан притих. Правда, откуда-то издалека долетал глухой гул, какой-то рык, словно бы возникший в глотке бессловесного чудовища.
На берегу моря и в городе Сильвейн встречала множество людей, которые держались так, как это описывала Сюзанна. Они не сумели преодолеть прошлое. Они как бы разыгрывали прошлое Элис. Какие это были подавленные, засушенные существа, замкнувшиеся в своей скорлупе!
Разгуливая среди этих несчастных, Сильвейн мысленно славила радость бытия, свободу, а в это время у нее за спиной кто-то поднес ко рту рупор, чтобы сделать очередное сообщение. Ярмарочный зазывала восхвалял свой аттракцион. На зазывале был грязный костюм, в левой руке он держал колокольчик, в правой — рупор. Рядом с ним неподвижно стоял клоун, его белое лицо с нарисованными черными линиями походило на маску мертвеца. В глазницах клоуна справа налево и слева направо бегали маленькие зверьки. Между зазывалой и клоуном по железному пруту на самый верх карабкалась обезьяна. Вдруг в балагане заиграла шарманка. Зазывала помахал колокольчиком и отставил рупор. Теперь он стал раздавать билетики. Зрители выстроились в спину друг другу; они проходили мимо стола, за которым стояла угрюмая женщина в черной накидке: кассирша и контролер.
Отдавая женщине свои билетики, зрители по очереди исчезали в таинственно-мрачной утробе балагана.
Элис добилась того, чего хотела. Стала Сильвейн. Она помолодела. Сбросила с себя несколько десятков лет. И начала с начала, словно никакой прежней жизни не было; она могла располагать собой по своему усмотрению. Так она и делала.
Казалось, она искупалась в источнике вечной молодости и вышла из него с прекрасным обновленным телом. Теперь она уже не была хрупкой скромницей Элис с правильными чертами лица и с ясным, глубоким, проникавшим в душу взглядом, той Элис, которая по временам строго поджимала губы, стройной Элис, что когда-то легко взбегала по ступенькам клиники доктора Кинга, чтобы приветствовать бывшего солдата, своего калеку сына, впавшего в горячечный бред. Сильвейн гордо и грациозно вышагивала на своих высоких каблуках и демонстрировала миру довольное лицо, ласково-томную женственность и обворожительные улыбки.
Выбирала ли она свой путь? Хотела ли и впрямь начать с начала? Прежде чем Элис приняла решение, выбор уже был сделан. Какой дорогой пошла Феодора? Разве ей, Элис, не следовало пойти той же дорогой? Разве она не должна была сделать это же?
Уже будучи в клинике у Сюзанны, на этой адской кухне, Элис твердо решила, что хочет не только подвергнуться лечению, не только помолодеть, но достичь еще и другого — необходимого ей, того, к чему издавна стремилась.
На одной из вечеринок у Сюзанны Элис встретила молодого человека, раненного на войне морского офицера. Сперва она не понимала, почему ее тянет к этому офицеру. Да и он не понимал, что нашла в нем, бедном спортсмене, эта прекрасная, окруженная поклонниками богатая дама. Но скоро Элис догадалась и осознала в чем дело: и внутренний мир офицера, и его внешность до ужаса соответствовали образу того, другого; он недаром встретился на ее пути, хотя она в ту пору уже не думала о Глене… Глен был вначале, но и эту главу надо было дочитать до конца. Элис грезила и удивлялась, что с ней происходит. Судьба решила напомнить ей о Глене. Неужели я опять должна отправиться на поиски Глена?
Молодой офицер скоро увидел: Элис влюбилась в него. Он был потрясен. Элис не отпускала его от себя. Все считали офицера ее любовником. Но она ничего ему не обещала. Просто радовалась его обществу и держала в непрестанном напряжении. Для офицера это стало невыносимо. И вот однажды в номере Элис он упал перед ней на колени и со слезами стал умолять — дозволить хотя бы поцеловать ее ноги.
— Целуй, пожалуйста, — сказала она с некоторой робостью.
Моряк снял с Элис туфельки и припал губами к ее ногам. Потом вскочил, и через секунду она оказалась в его объятиях. Элис сразу побледнела и увяла. Офицера била дрожь. Он надеялся, что его поцелуи разбудят Элис. Но вместо этого она заплакала и опустилась на колени; теперь она лежала перед ним, всхлипывая. Офицеру пришлось покинуть прекрасную даму.
Нет, он не мог этого вынести. Элис спросила:
— Почему ты меня бросаешь?
— Жизнь рядом с тобой невозможна, Сильвейн.
— Но ведь мы вместе, и это так прекрасно. Разве тебе мало, что я тебя целую?
Как она обращалась с ним! Играла, подобно маленькой девочке.
Молодой человек решил, что с этим пора кончать. Как-то раз в номере Элис он с силой притянул ее к себе, бросил на постель. Удар кулаком в висок заставил офицера отпрянуть, у него закружилась голова. Элис завизжала:
— Уходи!
Офицер изрыгнул проклятье, плюнул и ушел.
Таков был финал истории Элис и морского офицера, бледной тени Глена. Сильвейн жила как вздумается, ничего заранее не решая. Словно лунатик, двигалась она по сцене, только что открытой ею.
Она стала цветущим лугом, над которым, жужжа, кружились рои пчел. Когда первый из ее поклонников заключил Элис в объятья, она не просто отдалась ему, она забыла себя, растворилась в нем. Она была всего лишь олицетворением женской стихии, носившей имя Сильвейн. Никого из своих возлюбленных она не удерживала, и никто из них не мог удержать ее.
Мужчины были с ней счастливы. Но скоро к ним приходило прозрение: Сильвейн никого не любила.
Для Элис наступило ясное, спокойное время. Сюзанна часто сопровождала Сильвейн, она была у нее чем-то вроде квартирмейстера и гофмаршала.
