Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
Как минимум, назло…
А развалилось всё — такая наутро дырища в русском самосознании зазияла, что гадать, чем латать, ни времени не хватило, ни духу. И вытащили наши демократические демократы из чулана ладан с елеем. Гой еси родинушка поруганная, воскурим да воспомажем, и да сгинет мрак! Одна беда: со штатом дефицит…
Я помню, как ринулись отращивать бороды отставные мичмана с откинувшимися зэками — весь этот, прости господи, Алексиев призыв. И понеслось: купола — золотом, попов — в телевизор, расстриг — в депутаты. В жизнь — снова через купель, в загс — через алтарь, в могилы — через приходскую кассу. Под Отче наш, звучавшее почему-то в тональности незабвенного Интернационала…
А уж как креститься-то задним числом засвербело — из членов КПСС да обратно в рабы божии — тут просто святых выноси. Хоть, казалось бы: ну коли веришь ты, жердина, чего ж ты раньше-то не принёс жертвы спасителю? Пусть даже и не такой мученической, как Софья с дочерьми, на то они и святые, но карьеркой-то, достатком-то, энною-то частью земных благ за веру свою святую заплатить можно было или нет?
Нет. Выжидали. Таились. Куличи жрали, яйца красили, но границы допустимого блюли чётко. А отменились границы, тут и открылось: веруем и никаких!
Традиции? Зов крови? — Наверно…
Запретный чуть не век плод? — И не без этого.
Но в первую голову — воля Кремля. Рекрутировал сирый Кремль опальный синод. Демонстративно и беззастенчиво: за стол к себе усадил, церкви назад поотдавал, эфирного времени выделил — иди и паси!
И не почуять воли этой стадо не могло.
И бухнулось на колени с благодарностию великою, потому как подыматься с колен это стадо никто и никогда не учил…
Горбачёва не любят, но он первый, кто с Ленина нимб стёр, и последний, кто в православие как в пробковый круг не вцеплялся. А все, кто следом…
Их, конечно, можно понять — им надо. А попам и тем паче. Для них это реванш, возврат к исходному, лафа в чистом виде. Нельзя понять миллионы переведённых за ухо из одно ярма в другое — в не до конца забытое старое. Невозможно понять людей, которые за право легально надеяться на бога согласились плошать до обещанного суда.
Ну не глум ли, что именно теперь, в разгаре XXI-го, когда одни уже худо-бедно забрались в геном, а другие построили очень большой коллайдер, который, может быть, всю эту свистопляску прошлым летом и учудил, религия обрела неожиданно мощное второе дыхание? Храмовникам дан зелёный свет практически по всем направлениям, и значит, это кому-нибудь очень нужно. И очень, очень трудно не догадаться, кому.
Элиты обанкротились. Рухнуло всё, во что верили последние полвека. И элитам опять понадобились Моисеи, которые опять соберут перепуганных в кучу и опять поведут. Только в том-то и дело, что куда поведут эти — понятно. Во тьму они поведут. В мракобесие. Ибо никуда больше водить не умеют. Сладкими посулами и сказочными угрозами. Почему? ну почему церковь земная так и не научилась ничему кроме как пугать?
Ты там ещё не уснула?
— Нет.
— Понимаешь что-нибудь?
— Не очень.
— Не очень или почти не?
— Почти. Ведь их же… ну про которых ты тут… Их же никого больше нет.
— Ну да, нет. Просто я пытаюсь как-то осмыслить, а на пустом месте невозможно.
И перелистнул пару страниц. Мне сейчас не спорить с ней нужно, а отвлечь, из дома с зеркалом вытащить.
— Давай-ка с другого боку зайдем…
Дисбактериоз, например…
Целый век был, и вдруг — раз, и нету. Сведущие люди вышли из тени и сказали: алё! хватит с ума-то сходить! слово, конечно, красивое, но антинаучное же до смешного. И не стало дисбактериоза. На западе давно, у нас только что. И никто от отмены не страдает! Ну, кроме врачей, десятилетиями валивших на него всё, чего по неумелости своей объяснить не могли…
— А у меня был.
— Кто?
— Дисбактериоз. Когда маленькая была.
— Да не было его у тебя.
— А мне говорили…
— Так я о чём и толкую! Из двадцати человек у девятнадцати его находили.
— А на самом деле не было?
— Нет.
— Ну ни фига ж себе!..
— Ты не фигакай, ты слушай давай… Никто, значит, кроме врачей от этого развенчания не пострадал… Ну и кроме фирм, тоннами выпускавших дорогущие средства спасения от того, чего нет… Фестал, смекта, хилак форте — оказалось, что всё это плацебо…
— А это…
— Обманка. Пустышка.
— Пипец!
— За языком следи!
— А чего я?
— Ещё раз перебьёшь — брошу.
— Ме-ня??
— Читать дальше брошу.
— Молчу.
— …и кроме изготовителей чудо-йогуртов и прочей бифидобайды, которая, конечно, сама по себе не вредна, но ни одному человеку не помогла, потому как, повторяю, помогать было не от чего…
Заодно поклонимся и творцам рекламы, пугавшим картинками ужасов, творящихся в кишках, если всей этой хрени не пить… И звёздам экрана, которые жрали эту хрень у нас на глазах прямо из бутылочек и по животам себя довольно поглаживали: вот, мол, вот, теперь, мол, гожо…
— У тебя с языком тоже, между прочим…
— Один-один. Больше не буду.
— А то брошу.
— Слушать?
— Тебя!
— Два-один, — огласил я и затарахтел дальше.
Кого забыл?.. Верно: владельцев телеканалов, жиревших с показов этих здравоохранительных триллеров, вместо чтобы крутить что-нибудь полезное. Тех самых ученых, например, которые в минуту бы разъяснили, откуда взялся этот бука дис-бак-те-ри-оз.
Но на разоблачении фиг заработаешь, а на страшилке без проблем. Понимаешь? На одной только псевдоболезни с загадочным названием куча народу сто лет обогащалась как ни на каком обычном молоке с кефиром.
Чего уж тогда говорить о товаре под названием Бог? Тут ведь цепочка заинтересованных подлиннее будет. И этого пугалища они без боя не сдадут. Зубами вгрызутся. Костьми лягут, а ни на шаг не отступят.
— Почему?
— Потому что слишком слабы, чтобы править не быдлом, а свободными людьми. И слишком трусливы, чтобы признаться в этом.
— А это ты о ком?
— Щас сама поймешь.
— Уверен?
— Нет, — моё терпение тончало. — А зачем же слушаешь тогда?
— Ну как… Интересно.
— Чего же интересного, если не понимаешь?
— Ну ты-то понимаешь?
— Я-то да.
— Ну и вот, — фирменный её аргумент. — Значит всё нормально. Ты ведь не можешь ошибаться?
Я задумался.
— Могу.
— Но не ошибаешься?
Я ещё подумал.
— Думаю, нет.
— Тогда продолжай, — повелела она. — Только дай чего-нибудь пожевать. Ничо, если я жевать буду?
— Давно бы так, — просиял я.
