Дуглас Кеннеди - Особые отношения
В общем, она обняла меня и дала выплакаться. А когда я наконец утихла, она сказала: «Я надеюсь, что через неделю в это время ваш малыш снова будет с вами, а эти посещения в нашем центре станут просто неприятным воспоминанием».
Тем временем нужно было заканчивать работу — я твердо вознамерилась сдать книгу до начала слушания, чтобы, идя в суд, как следует выспаться.
За несколько дней до слушания позвонила Сэнди:
— Ну что, утро вторника — большой день, не ошибаюсь?
— Все верно.
— Хотела бы я быть католичкой. Заказала бы за тебя мессу.
— Божественное вмешательство мне вряд ли поможет.
— Тут дело такое, никогда не знаешь наверняка. В любом случае, позвони мне во вторник вечером.
— Конечно, позвоню обязательно.
Я положила трубку. И работала всю ночь, до трех часов, потом рухнула в кровать, поднялась в семь и проработала без перерыва (только часок подремала в середине дня) до семи утра следующего утра После чего сделала ванну и, сидя в горячей воде, поздравила себя с завершением этой бесконечной корректуры.
В девять утра за рукописью подъехал курьер на мотоцикле. Сдав работу, я отправилась в бассейн рядом с домом и час беззаботно там плескалась. Потом причесалась в парикмахерской, пригласила сама себя пообедать в кафе, оттуда зашла в кинотеатр и досидела до конца слюнявой мелодрамы с Мег Райан в главной роли. Забрав костюм из чистки, я оказалась дома к пяти часам, как раз к звонку Мейв Доэрти, которая сообщила, что уже знает, какой судья будет рассматривать наше дело.
— Его зовут Чарлз Трейнор.
— Справедливый судья? — с надеждой спросила я.
— Ну…
— Другими словами, справедливым его не назовешь.
— Я бы предпочла на этом месте кое-кого другого. Старый служака. Очень чтит букву закона. Очень консервативен…
По этим словам я поняла, что судья точь-в-точь похож на того, что был на предыдущем слушании. И спросила:
— Я правильно понимаю, что женщины для него — существа второго сорта?
— Назвать его женоненавистником было бы, пожалуй, чересчур. Но его взгляды на проблемы семьи и впрямь довольно… традиционны.
— Великолепно. Вам уже доводилось когда-нибудь встречаться с этим Трейнором в суде?
— О да, пять лет назад. И должна сказать, что поначалу Чарлз Трейнор вызвал у меня настоящее отвращение. Он показался мне-худшим образчиком Старого Итонца[49]: надутым, самодовольным и явно нетерпимым. Однако к концу слушания я прониклась к нему искренним уважением. Потому что — несмотря на весь его облик Консерватора с большой буквы и на сомнительное отношение к женщинам (особенно тем, что самостоятельно зарабатывают себе на жизнь) — он оказался безукоризненно честен, когда дело касается применения закона. Так что я бы его не боялась, определенно.
Я решила, что отложу все страхи и постараюсь не мучиться ими ночь напролет — тем более что утром они, вне всякого сомнения, вернутся и овладеют мной. Поэтому я заставила себя улечься в девять вечера и спала до семи утра, пока не зазвонил будильник.
Я не сразу пришла в себя от крепкого сна и секунду-другую еще блаженно нежилась, но тут меня ударило, как обухом по голове: Началось.
В Высокий суд я прибыла в десять пятнадцать. Мне не хотелось входить внутрь слишком рано и слоняться под готическими сводами, все сильнее накручивая себя. И без того уж я по дороге в метро с такой силой сжимала номер «Индепендент», что газета порвалась. Когда я подъехала, жизнь в суде кипела: мимо проходили барристеры в париках, сновали адвокаты с увесистыми папками, тревожно озирались люди, исполняющие роли истцов или ответчиков в судебных драмах, что разыгрывались в этом величественном здании. Появился Найджел Клэпп, он толкал перед собой тележку на колесиках, как в аэропорту. Рядом с ним шла Мейв Доэрти, в очень строгом черном костюме. Она уже объяснила мне раньше, что, как и на промежуточном слушании, ни мантий, ни париков не будет. Только темные костюмы и (суховато заметила она) «прочие строгие формальности».
— Э… доброе утро, миссис Гудчайлд! — поздоровался Найджел.
Я выдавила улыбку, стараясь казаться спокойной. От Мейв конечно же моя тревога не укрылась.
— Просто твердите себе, что через несколько дней все будет позади и что у нас есть все шансы переломить ситуацию. Особенно после того, как я переговорила вчера по телефону с обеими новыми свидетельницами. Вы просто молодчина, что нашли их, Салли.
К входу подъехало черное такси. Дверь распахнулась… и впервые за восемь месяцев я оказалась нос к носу с человеком, который по закону до сих пор считался моим мужем. За это время Тони слегка прибавил в весе, но по-прежнему был чертовски хорош собой, одет в отлично сидящий черный — к случаю — костюм и синюю рубашку. На нем был галстук, который я купила ему около года назад. Когда он меня заметил, рука непроизвольно дернулась к галстуку, лишь после этого он поздоровался едва заметным кивком и отвернулся. Мне и самой трудно было на него смотреть, и я тоже избегала его взгляда. Но в этот миг в памяти вдруг возникла яркая картинка: я в Сомали, карабкаюсь в вертолет Красного Креста и ловлю на себе взгляд Тони Хоббса — он сидит в салоне на полу и улыбается своей ироничной улыбкой. Я тогда на нее ответила. Вот как началась наша история — и вот куда она нас завела: на ступени здания суда, где мы стоим в окружении юристов, не в силах посмотреть друг другу в глаза.
Барристер Тони, Люсинда Ффорде, устремилась к нему, за ней адвокат, тот же, что и на промежуточном слушании. А потом из такси показалась Диана Декстер. При ближайшем рассмотрении она оказалась именно такой, как я ее себе представляла после нашей мимолетной встречи: высокая, холеная, элегантная, в изящном деловом костюме, с гладкими черными волосами и лицом, на котором были почти не заметны ее пятьдесят лет. Я бы не назвала ее красивой или даже миловидной женщиной. Она привлекала своей спокойной уверенностью. Она мельком глянула в мою сторону, но при этом смотрела прямо сквозь меня. Все четверо гурьбой прошли мимо нас к входу в здание, барристеры обменялись вежливыми приветствиями. Меня вдруг поразило, что, за исключением Найджела Клэппа, одетого в привычный серый костюм, все остальные участники этой маленькой драмы в черном, будто собрались на похороны.
— Ну вот, — сказала Мейв, — как будто все в сборе. Так что…
Она кивнула в сторону двери, и мы тоже двинулись. Мейв провела нас через просторный вестибюль Высокого суда. Свернув налево, мы пересекли внутренний двор и вошли в корпус Томаса Мора, где, по словам Мейв, обычно и слушались дела по семейному праву. Нам еще пришлось преодолеть два лестничных марша до нужного нам зала судебных заседаний № 43: обширной, напоминающей церковный придел комнаты, обшитой панелями темного дерева, очень похожей на ту, в которой происходило предыдущее слушание. В зале стояло шесть рядов скамей. Кресло судьи располагалось на возвышении. Слева от него стояла свидетельская трибуна. Сзади была дверь, ведущая (как я предположила) в комнату судьи. Как и в прошлый раз, мы оказались в зале суда по левую сторону, Тони и компания заняли места справа. Перед нами расположились стенографистка и секретарь суда. Мейв уже объяснила мне, что, поскольку Тони обратился в суд с ходатайством, прося разрешить Джеку проживать у него, в этом суде он официально выступает в роли «ходатая», или «истца»… мне же, вынужденной «отвечать» на его ходатайство, выпала роль «ответчицы». Юридическая команда Тони выступает первой, сообщая суду обстоятельства дела и представляя своих свидетелей. Их барристер заранее ознакомил судью с тезисами своего выступления (тоже самое сделала и Мейв). Свидетелей будут приглашать главным образом для того, чтобы они подтвердили данные ими показания. После каждого «первоначального опроса свидетеля выставившей стороной» Мейв будет предоставлена возможность провести перекрестный допрос, то есть задать свои вопросы. Затем Люсинда Ффорде может снова опросить того же свидетеля, если пожелает.
