Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— А как занятия? — спросил Рудольф.
— Наверно, получилась какая-то ошибка. Меня включили в список лучших студентов.
— Что же говорит твоя мать по этому поводу?
— Говорит, это потому, что я цветной и администрации хочется продемонстрировать свою либеральность. — Квентин едва заметно улыбнулся.
— Если мать и дальше будет тебя пилить, скажи ей, чтобы позвонила мне.
— Обязательно, мистер Джордах.
— Ну, мне пора ехать. Передай привет отцу.
— Мой отец умер, мистер Джордах, — спокойно сказал Квентин.
— Прости. — Рудольф сел в машину. Черт возьми, подумал он. Отец Квентина работал у Колдервуда по крайней мере лет двадцать пять. Кто-то должен был сообразить и оповестить начальство о его смерти.
После разговора с Квентином утро уже не казалось ему таким чистым и приятным.
Все места на автостоянке перед административным корпусом были заняты, и Рудольфу пришлось поставить машину в стороне, почти в пятистах ярдах от здания. Он проверял, захлопнулся ли замок двери, когда вдруг услышал:
— Привет, Джордах!
Его окликнул Леон Гаррисон, член совета попечителей, направлявшийся на совещание. Гаррисон был высоким, представительным мужчиной лет шестидесяти, с благородной сенаторской сединой и обманчивой сердечностью в обращении. Он издавал местную газету, которую унаследовал от своего отца вместе с большими участками земли как в самом Уитби, так и в его окрестностях. Рудольф знал, что газета Гаррисона постепенно хиреет, но ничуть не жалел об этом. Редакция газеты состояла из горстки низкооплачиваемых опустившихся пьяниц, которых вышибли из газет других городов. Рудольф взял за правило не верить ни одному слову в этой газете, даже сообщениям о погоде.
— Как дела, дружище? — спросил Гаррисон, обнимая Рудольфа за плечи и шагая вместе с ним к административному корпусу. — По обыкновению приготовились подложить взрывчатку под нас, старых консерваторов? — Он громко рассмеялся, показывая, что настроен вполне мирно.
— У меня все те же стандартные предложения, — ответил Рудольф. — Например, сжечь здание факультета естественных наук и таким образом отделаться от профессора Фредерикса.
Фредерикс был деканом факультета, но Рудольф знал, что может позволить себе этот выпад: преподавание естественных наук велось хуже, чем в любом другом университете того же уровня. Фредерикс и Гаррисон были закадычными приятелями, и Фредерикс часто публиковал в газете Гаррисона свои научные статьи, читая которые Рудольф краснел от стыда за университет.
По меньшей мере трижды в год на первой полосе газеты появлялись статьи Фредерикса, сообщавшие, что найден новый метод лечения рака.
— Ох уж эти мне бизнесмены, — сокрушенно вздохнул Гаррисон. — Вам никогда не оценить роль чистой науки. Вам важно одно — каждые шесть месяцев получать прибыль со своих капиталовложений. Вы ждете, что из каждой пробирки вам тут же посыплются доллары.
Когда это его устраивало, Гаррисон помнил о своих обширных земельных участках и о своем капитале в банке и действовал как заправский хладнокровный бизнесмен. В других ситуациях, будучи всего лишь издателем и разбираясь разве что в типографской краске, он выступал как просветитель-литератор, протестовал против отмены выпускных экзаменов по латыни и ополчался на новую программу по английской литературе, потому что она предусматривала слишком поверхностное знакомство с творчеством Чарлза Диккенса.
Дорлэкер, новый президент университета, был моложавым энергичным человеком с гарвардским дипломом. Он не давал воли совету попечителей и не плясал под его дудку. С Рудольфом его связывали хорошие дружеские отношения, и Дорлэкер часто приезжал с женой к Джордахам и вел с Рудольфом вполне откровенные разговоры, не скрывая своего желания отделаться от большинства членов совета попечителей. Дорлэкер терпеть не мог Гаррисона.
Совещание проходило по давно заведенному порядку. Председатель финансовой комиссии сообщил, что, хотя денежные пожертвования растут, расходы растут еще быстрее, и рекомендовал повысить плату за обучение, а также ограничить число стипендий. Окончательное решение было отложено до более глубокого изучения вопроса.
Гаррисон высказал беспокойство по поводу редакционной статьи в студенческой газете, призывавшей провести демонстрацию с требованием запретить испытания ядерного оружия. На редактора следует наложить дисциплинарное взыскание, заявил он, за вовлечение студентов в политику и за неуважение к правительству Соединенных Штатов Америки. Дорлэкер сказал, что, как ему кажется, университет не самое подходящее место для попрания свободы в Америке. Голосованием постановили не налагать на редактора никакого дисциплинарного взыскания.
— Совет уклоняется от выполнения своих обязанностей, — прорычал Гаррисон.
Рудольф был самым молодым членом совета попечителей и на заседаниях говорил тихо и почтительно. Тем не менее благодаря дружбе с Дорлэкером и умению выбивать пожертвования из бывших выпускников университета и различных организаций (ему даже Колдервуда удалось убедить внести пять тысяч долларов на пристройку нового крыла к библиотеке), а также благодаря своей осведомленности о жизни Уитби и о взаимоотношениях между городком и университетом пользовался наибольшим влиянием в совете и сам знал об этом.
— Вам известно, — тем временем говорил Дорлэкер, — что сегодня мы должны рассмотреть вопрос о кандидатах на вакантные должности на следующий учебный год. Пока что не занята должность декана экономического факультета. Мы долго подыскивали подходящего человека, советовались с сотрудниками факультета и сейчас хотим вынести на ваше одобрение кандидатуру человека, некогда возглавлявшего в бывшем колледже в Уитби объединенную кафедру истории и экономики, человека, который в течение нескольких последних лет работал в Европе и накопил там ценный опыт. Я имею в виду профессора Лоуренса Дентона. — Произнося имя профессора, Дорлэкер как бы случайно повернулся к Рудольфу и едва заметно подмигнул. Рудольф переписывался со своим старым учителем и знал, что Дентон мечтает вернуться в Америку. Судьба не заставила его превратиться в человека без родины. Рудольф рассказал Дорлэкеру все о Дентоне, и Дорлэкер принял это близко к сердцу. Дентон же укрепил свои позиции, так как за время пребывания в Европе написал получившую высокие отзывы книгу о возрождении немецкой экономики.
— Дентон… — сказал Гаррисон. — Я помню это имя. Его выставили за прокоммунистическую деятельность.
