Там темно - Лебедева Мария

Когда не стало его, мамы тоже немножко не стало.

А больше – да нет, ничего. Мало тут что поменялось – до того Яся видела, как маме больно от редких его звонков, после – от переживаний, что нет их.

Временами она ловила себя на том, что неловко не чувствовать ничего по поводу его смерти, – и всякий раз добавляла, оправдывая себя: ведь это был посторонний совсем человек. Но всё вокруг твердило, что это очень важно. Не только ведущий с усами. Но и то, что тень отца присутствовала незримо, молча пялилась из зеркал.

В другом городе или в другом уже мире, он на деле был здесь постоянно.

Свет на нём клином сошёлся и тычет в вампирскую Яськину грудь: ты – копия злого оригинала, память о том, что не вышло.

Это нечестно. Она это не выбирала.

Яся смотрит себя на экране, вглядывается в черты, зазубривает наизусть. Впалые щёки. Тонкая кожа у глаз высвечивает синеву. Прямые широкие брови, соседка по лестничной клетке уговаривает подщипать. Соседкина выгода ясна: она тут на днях отучилась, получила диплом архитектора по бровям.

Архитектура бровей, живопись пятен на бледной коже, скульптура скул – всё, кроме глаз, от него, от отца.

Папа, блин. Ты бы хоть после смерти отстал.

Странно, конечно, вовсе не походить на маму, которую видишь так часто, будто она должна отпечататься на тебе. Только глаза. Это да.

Ясю на днях тормознули на улице, она и остановилась, думала, может быть, надо чего. Но прохожая просто хотела уведомить, что у Яси глаза небывалые, удивительные глаза, что на свете немного таких.

– Это мамины. Я тороплюсь их вернуть, – строго ответила Яся, не замедляя шаг.

Прохожая то ли не разобрала, то ли сделала вид – цепляться дальше не стала, ушла по своим делам.

Яся с убитым видом таращится на себя, силясь представить, каким будет это лицо лет через сколько-то там, когда – уж конечно! – останутся позади годы муторного ученичества, самая скучная часть, истечёт этот пробный период, и начнётся уже всё как надо. Здесь заляжет основа морщинки, скулы будут острее, сходство станет невыносимым. Думает: «Что, если там, десятилетия позже, она-будущая тоже рассматривает себя – и сквозь морок воспоминаний видит ту, что сидит тут сейчас: это радует или печалит?»

Кто бы знал.

Временами, когда Яся особенно раздражала, мама вскрикивала в сердцах: «Ты совсем как отец!» – и Яся тогда напрягалась, искала систему – определить, когда мама о том говорит.

Система не строилась. Так выходило, что основная причина тех слов – существование Яси, понятия не имевшей, что «быть как отец» означает. Она изо всех сил старалась не походить на образ, который сложила себе в голове.

– Ну и зачем ты это включила? Ты же даже не смотришь. Они так орут, как у тебя голова не болит?

Яся и не услышала, как повернулся в замке ключ. Мама пришла.

Берёт пульт, нажимает кнопку.

Картинка послушно схлопывается в черноту.

____________________________________________

Как бы вы описали своё состояние на данный момент?

Пожалуйста, отметьте вариант, наиболее полно описывающий происходящее.

☑ отрицание большой белой птицы

☑ злость на большую белую птицу

☑ торг с большой белой птицей

☑ депрессия из-за большой белой птицы

☑ принятие большой белой птицы

____________________________________________

Яся крайне решительно – ну-ка потише, как бы та не слетела с петель – колошматит дверь кабинета 403; та предсказуемо не поддаётся. Табличка «психолог» того и гляди отпадёт. Ещё бы – так колотить.

Не дождавшись, пока тот, кто предполагался за дверью, подаст хоть какие-то признаки жизни, она распахивает её настежь. Если застанет врасплох – проблема того, кто застигнут. В конце-то концов, рабочее время, общественное пространство, табличка потом ещё эта – давай, помогай, психолог.

Тот, кто сидит в кресле школьного психолога, выглядит малость испуганным. Увидев, что перед ним всего лишь Яся, переключается на терпеливое соучастие.

– Животное нарисовала! – решительно заявляет она.

– Несуществующее? О, ну ты можешь больше их не рисовать, отчёт сдан… Ты в самом деле очень помогла. Если я когда-то смогу тебе тоже помочь, то…

Хватит тут разводить свои реверансы.

– Что вы можете сказать об этом?

Лист к столу припечатан влажной ладонью – так останется след от карандаша, чуть размажутся линии.

– …об этой несуществующей птице.

Хозяин кабинета нехотя прячет под стол руку с телефоном:

– Хм… Что ж, так здорово, что ты готова слушать. Садись, садись. Как её – или, может, его – зовут?

– Птица.

– Птица по имени Птица? Ладно, допустим. Я вижу отсутствие ушей – незаинтересованность в мнении окружающих о себе…

– А разве у существующих птиц уши бывают заметны? – перебивает Яся, хмурясь, нетерпеливо подёргивая ногой.

– Никто, кроме тебя, не знает, как выглядит Птица. Хм… Ты не могла бы немного рассказать об этом существе? Какая она?

– Слушайте, птица – не я. Я хотела узнать: рисовал кто в школе такую? Или, может, говорил?

– Все мы уникальны, и рисунок лишь отражает то, что ты хочешь сказать. Разве есть в мире два похожих человека? Ха, конечно же нет.

Яся заглядывает под стол. Большой палец над экраном смартфона движется горизонтально вправо. Какой же многозадачный.

Яся заметно сникает. Было глупо чего-нибудь здесь ожидать.

– Ладно, забыли. Вы смотрите прямо в душу. Я просто хотела получить внимание от фигуры значимого взрослого.

Племянник директрисы, занимающий здесь должность школьного психолога, едва не выпускает из рук телефон. Светит экраном: пол женский, столько-то километров от вас.

Яся тянет шею – взглянуть на экран.

– Суперлайк, – советует она.

Грохает дверь.

Теперь точно слетит с петель, и все будут смотреть, чем он там у себя вечно занят. Смятый рисунок – на дно рюкзака. Потом и сама разберётся.

От школы идти вовсе недалеко – нужно обогнуть здание и свернуть в тихий двор, пока не заметишь:

Всякий раз эта табличка вызывает у Яси кривую ухмылку.

МУК – межшкольный учебный комбинат, территория мук – место Ясиной ненастоящей работы.

Она ходит сюда заполнять бесчисленные таблицы. Предназначение таблиц – не быть пустыми. Предназначение Яси – примерно вот в том же. Иногда одно противоречит другому.

Когда интернет писали с большой буквы да ещё прибавляли почтительно «информационно-телекоммуникационная сеть», когда компьютер звали машиной и сам он походил на машину: белый, толстый, гудит солидно – вот тогда уже, в незапамятные времена, тогда уже эти таблицы никому ни на кой не сдались.

На столе дожидается шоколадка. Яся выглядывает в коридор. Вручает её первому встречному, согласившемуся принять. Это хорошая, вкусная шоколадка, Яся сладкое только и ест, но от этой – она точно знает – кусок станет поперёк горла.

От такой монотонной работы будто делаешься тупой. А потому очень быстро, не особенно сверяясь, она заполняет графу за графой и всё оставшееся время занимается действительно важными вещами. Задвинув под стол кроссовки, забравшись с ногами в расхлябанное кресло (и натянув носок так, чтобы не было видно дырки), Яся соображает, что же она станет делать со своей неминуемой славой. На неё иногда находит – всё, хватит, довольно, пора бы уже продумать ответы для интервью.

Она закидывает ноги на стол, ставит ступни поинтересней и делает снимок.

Чем конкретно прославится, она понятия не имела. Это было как данность, просто вот знаешь – и всё. Мысли о том, что блестящее будущее не наступит, Яся, как правило, не допускала. Случалось, конечно, такая крамольная мысль находила её сама, но не сейчас. Не сейчас.

Она думает о себе будущими словами других – и утешается ими.