Девушка из хорошей семьи - Мисима Юкио

Вспотевшее после катания лицо покалывал холодный ветер, налетавший со льда.

– Сначала я скажу, – начала Тиэко. – Я тебе соврала. У тебя дома, на танцах, Маки назначил мне свидание. Я ему сразу сказала, что у меня семейные сложности, я должна возвращаться к ужину. А он говорит, я младший служащий с маленькой зарплатой, после работы времени встречаться нет, давай встретимся в обеденный перерыв. Так что свидание у нас было сегодня днем, на танцы ходили.

– Надо же, – удивилась Касуми, забыв о собственных проблемах. – Ты так по-тихому, ловко… И этот вечно рассеянный, сонный Маки… Прямо не верится.

– В обеденный перерыв он был не таким уж сонным. А еще он высокий. Когда мы танцуем, я ему до подбородка.

– Ну и ну! – изумилась Касуми и со скрежетом прочертила лезвиями коньков по льду.

– Прекрати, не делай так! – закричала Тиэко, затыкая уши от этого звука, почти заглушившего вальс. – Ты странная какая-то. Вроде строгая, а безобразничаешь. Это все потому, что ты несчастна. Очень несчастна. Посмотрела на твое лицо и сразу все поняла.

Ее почти истеричная реплика была криком дружбы, которую трудно облечь в слова. Услышав это, Касуми почувствовала, что щекам стало еще холоднее от поднимавшегося со льда ветра. Конькобежцы сменили направление: теперь они объезжали подруг слева, и Касуми представляла, как мимо проносятся ноги Саваи.

«Я несчастна. Почему? Да просто очень несчастна».

Касуми показалось, что у нее жар, и она, не снимая перчатку, приложила руку ко лбу. Прямо перед ней вдруг упал на лед подросток в черном свитере и черных штанах. С бешено заколотившимся сердцем она не сводила взгляда со спины, обтянутой черным свитером. Сердце разом ухнуло вниз.

Вскоре черная спина неуклюже приподнялась и тело оторвалось от своего отражения в зеркале льда. Подросток с неловким смешком огляделся, заложил руки за спину и, даже не отряхнув блестящую ледяную крошку со штанов, как ни в чем не бывало заскользил дальше.

– Что с тобой? Не хочешь сказать?

– По правде говоря, я вчера встречалась с Кэй-тяном.

– С Кэй-тяном?

– Это твой троюродный брат. Забыла?

И Касуми открыла лучшей подруге все. Она была уверена, что описывает события беспристрастно, но в ее рассказе тут и там мелькала оценка – так в куске льда заметны пузырьки, потому что невозможно перед замораживанием убрать из воды весь воздух.

Тиэко молчала с непривычным для нее взрослым выражением лица. Сняла красные кожаные перчатки, сложила их вместе и, постучав по кончику носа, глубокомысленно изрекла:

– Это любовь. Ты влюблена в Кэй-тяна.

– Извини, но это не так. Я не для того тебе открылась, чтобы выслушивать подобное.

Касуми раздражало, что их точки зрения, обычно совпадающие, сейчас расходятся, потому и ответила холодно, как стереотипная студентка.

– Почему не так? Влюбилась, и все тут.

– Чем докажешь? Похоже, ты меня слушала вполуха.

– Чем докажу, значит? Например, в отместку за грубость и безответственность Кэй-тяна ты можешь рассказать отцу о его проделках?

– Не могу!

– Вот видишь! Это «не могу» и есть доказательство любви.

– Ну что ты говоришь! Рассказывать отцу или нет – это вопрос доверия. Раз я пообещала не говорить, то ни в коем случае не скажу, и все тут. При чем здесь любовь? Нет никакой логики. Ты что, считаешь, есть какая-то связь?

Касуми захлебывалась словами, глаза ее сверкали, голос становился пронзительнее, но она чувствовала, что ее сила убеждения иссякает, точно песчинки в песочных часах. Она понимала, что смысл словам придает в первую очередь тон, а сами слова – как бумажный мусор, летающий над дорогой.

11

Касуми была решительно не согласна с Тиэко. С чего бы ей любить этого безответственного развратника? Но иногда она размышляла, сможет ли из педагогических соображений заставить Саваи прекратить любовные эскапады (обычно такие мысли возникали перед сном), и в пограничном состоянии между сном и бодрствованием у нее появлялись мечты и странные идеи.

«Нужно создать ситуацию, в которой он поймет, что для него невыгодно, если обнаружится его тайная жизнь. В подобных обстоятельствах любой откажется от дурных привычек. Но для этого он должен с радостью принять такие условия. Он должен, все взвесив, отбросить распущенность и склониться к нормальному образу жизни. А кто приложит все силы, чтобы раскрыть его тайную жизнь? Конечно, частный детектив. Секретное расследование моего отца, который захочет все о нем разузнать перед моим замужеством…»

С такими мыслями Касуми, словно пытаясь обмануть саму себя, с тяжелой головой засыпала, но во сне секретное расследование продолжалось. Сыщик в серебряной маске – супергерой Лунная Маска [15] носил такую же – и в развевающемся белом плаще появлялся то здесь, то там на ночных улицах. На коне-невидимке он скачет по безмолвным путям за последней электричкой, издалека доносится эхо грохочущих копыт. Наконец мужчина в маске догоняет Касуми, хватает ее и силой усаживает перед собой в седло. Она пытается вырваться. Маска сыщика падает. Под ней – лицо Саваи.

– Что ж такое, студентке снятся какие-то детские сны! – громко смеется проснувшаяся Касуми, но и говорит, и смеется она еще во сне.

Все весенние каникулы она смотрела эти многослойные сны-мечты, и настроение у нее было унылое. Саваи не звонил уже больше недели, поэтому в конце концов Касуми сама позвонила в компанию и попросила позвать его к телефону.

При влюбленности – несомненно, унижение, но для друзей в этом, пожалуй, не было ничего особенного. Встретившись с Саваи, она вела себя весело и непринужденно, спрашивала о его новых увлечениях, по-взрослому давала советы. Он ценил женское мнение. Ведь понять женское сердце может только женщина. Касуми же о любви рассуждала с видом знатока.

– Например, женщина ведет себя так, будто тебя ненавидит, а на самом деле любит. Кэй-тян, ты знаешь о таком по кино и книгам, тебе это понятно?

– Ну, в общих чертах.

– Это не ответ. Когда она говорит всякие злые колкости и видит твое лицо, а на нем написано «вот противная», это ее ранит больнее.

– Может, в таком случае лучше ничего не говорить?

– Я хочу обязательно увидеть это выражение лица. Иначе связи между вами не уловить.

Касуми говорила, как опытный психолог, но когда они с Саваи расходились и она оставалась одна, понимала, что не в силах постичь ни свою, ни его психологию.

Начался новый семестр, и Касуми немного отвлеклась.

На вишне после цветения появились листья, и как-то днем Касуми встретилась с Саваи, который смог сбежать со службы. Он позвонил, сказал, что им срочно нужно поговорить. К этому времени у них уже была налажена связь через маленькое кафе, которым владела милая женщина, – там же они и встречались, и не приходилось придумывать, как ему позвонить Касуми домой или ей позвонить ему на работу. Эта женщина наверняка считала их влюбленной парой.

Сегодня Саваи выглядел непривычно мрачным.

– О чем ты хотел поговорить?

– Случилась неприятная история.

– Давай не здесь, – может, найдем место поспокойнее?

– Хорошо бы.

– Так куда пойдем?

Касуми бездумно листала лежавший на столике журнал и увидела фотографию, где бедный с виду писатель выгуливал собаку.

– «Это парк в нескольких минутах ходьбы от моего дома, я часто хожу туда гулять, пробираюсь по неровным тропинкам и что-то сочиняю. На прогулках в спокойном тихом парке часто рождаются неожиданные мысли о взлетах и падениях в истории», – прочитала Касуми. – Хорошее место. Это мемориальный парк Арисугава-но-мия [16], я там еще не бывала.

– Кажется, он рядом с больницей Красного Креста. Я его знаю, тетя лежала в этой больнице.

– Зачем мне знать, кто лежал в больнице?

Саваи странно занервничал, выскочил из кафе, поймал такси.