Артур Хейли - Окончательный диагноз
– Я не обещаю, что смогу разделить вашу точку зрения, но что вы предлагаете? – сказал Чарли Дорнбергер, попыхивая трубкой.
О'Доннел решил раскрыть карты.
– Я предлагаю, Чарли, чтобы вы поговорили с Пирсоном от имени всех нас.
– Ну нет, увольте! – Иного ответа О'Доннел и не ожидал. Но Дорнберга надо было уговорить.
– Чарли, мы знаем, что вы близкий друг Пирсона. Вы один можете его убедить.
– Короче говоря, удар должен нанести я, – отметил сухо Дорнбергер.
– Какой же это удар, Чарли?
Дорнбергер заколебался. Он видел, что все ждут его ответа. Его терзали два противоречивых чувства – тревога за благополучие больницы и личная симпатия к Джо Пирсону.
То, что говорилось сегодня, не было новостью для Дорнбергера; он давно подозревал неладное. Тем не менее случаи с больными Руфуса и Рюбенса просто потрясли его. Дорнбергер также понимал, что О'Доннел не собрал бы их здесь, если бы это все не было так серьезно. Главного хирурга он уважал.
И в то же время он хотел помочь Пирсону. Казалось, он один противостоял натиску событий, могущих погубить старого врача. Должно быть, О'Доннел был искренен, когда говорил, что не намерен выживать Пирсона из больницы, и остальные разделяли его чувства. Да, как посредник он лучше других сможет помочь Джо. Окинув взглядом собравшихся, Дорнбергер спросил:
– Вы все так считаете?
Люси Грэйнджер, подумав немного, сказала:
– Я очень его люблю. Мне кажется, мы все его любим. Но я все-таки считаю, что в отделении необходимы перемены.
Это были ее первые слова, до этого она сидела молча и раздумывала над тем, что произошло в ее квартире в тот вечер, когда к ней зашел О'Доннел. Давно ничто так не волновало ее. Не влюбилась ли она? Но она заставила себя снова вернуться к проблемам патологоанатомического отделения.
– А ты, Билл? – обратился О'Доннел к Руфусу.
– Если Чарли поговорит с Пирсоном, я согласен.
– Я лично уверен, что именно так можно будет наилучшим образом решить эту проблему, – сказал Гарвей Чандлер, обращаясь к Дорнбергеру. – Вы окажете больнице огромную услугу.
– Хорошо, – сдался Дорнбергер. – Я постараюсь. На мгновение в зале наступила тишина, и О'Доннел почувствовал наконец облегчение. Он понял, что важность затронутого вопроса дошла до всех и теперь что-то можно будет сделать.
– Итак, – сказал негромко Томаселли, – нужно подыскивать специалиста. У меня есть список возможных кандидатов.
Собственно, у Томаселли было два списка. Так называемый “открытый список” свободных врачей и “закрытый список” – тех, кто работает, но недоволен своим местом и готов переменить его. Когда он передал материал О'Доннелу, того заинтересовал один из кандидатов именно второго, “закрытого списка”, некий Дэвид Коулмен 31 года. Он с отличием окончил Нью-Йоркский университет, прошел практику в больнице Белвью, прослужил два года в армии и пять лет проработал в трех хороших больницах.
Присутствующие, да и сам О'Доннел, выразили сомнение, что патологоанатом такой высокой квалификации согласится работать в больнице Трех Графств. Но оказалось, что Томаселли уже вел с ним неофициальные переговоры.
Про себя О'Доннел подумал, что Томаселли следовало бы прежде согласовать это с ним. Но он только спросил:
– Вы думаете, его заинтересует наше предложение? Дорнбергер взял карточку с данными Коулмена.
– Что я должен с ней делать?
О'Доннел оглядел присутствующих, словно спрашивая одобрения:
– Я думаю, Чарли, вам надо взять ее с собой и показать доктору Пирсону.
Глава 7
В помещении, примыкающем к секционному залу, все было подготовлено для работы, и Макнил ждал лишь прихода доктора Пирсона. Ему доводилось бывать в секционных залах других больниц, там все оборудование было из нержавеющей стали. Подобная модернизация не коснулась отделения Пирсона.
Макнил услышал знакомые шаркающие шаги, и в зал в облаке сигарного дыма вошел Пирсон.
– Не будем терять время, – сразу же начал он, не утруждая себя излишними церемониями. – Прошло полторы недели, как я разговаривал с О'Доннелом, а дело так и не сдвинулось. Когда закончим разбор, сделаем биопсию всех присланных на исследование материалов.
Надев черный резиновый фартук и натягивая резиновые перчатки, он подошел к столу. Макнил сел напротив.
– Больная пятидесяти пяти лет. Медицинское заключение: смерть от рака молочной железы.
– Покажите историю болезни. – Иногда он довольствовался тем, что докладывал ему Макнил. Иногда же внимательно просматривал историю болезни сам.
Пирсон приступил к тщательному исследованию всех органов после вскрытия.
– Кто работал над сердцем? – спросил он. – Вы?
– Нет. Кажется, Седдонс.
– Плохая работа. Кстати, почему его нет?
– Он в хирургии. Там какая-то операция, на которой он хотел присутствовать.
– Скажите ему, что я требую его присутствия на каждом разборе результатов вскрытия.
Макнил приготовился записывать.
– Сердце несколько увеличено, – диктовал Пирсон. – Обратите внимание на митральный клапан. Видите?
– Да, – сказал Макнил, нагнувшись над столом.
– Больная страдала ревмокардитом, хотя умерла совсем не от этого.
Покончив с осмотром сердца, он занялся легкими.
– В легких многочисленные метастазы, – продолжал он диктовку. И снова заставил Макнила внимательно осмотреть исследуемый орган.
В эту минуту отворилась дверь, и чей-то голос спросил:
– Вы заняты, доктор Пирсон?
Пирсон раздраженно обернулся. Это был Карл Баннистер, старший лаборант, за ним виднелась чья-то фигура.
– Разумеется, занят. Вы что, не видите? Что там у вас? – спросил Пирсон полудобродушно-полуворчливо.
Они с Баннистером работали уже много лет и давно привыкли друг к другу. Поэтому Баннистера ничуть не обескуражил тон Пирсона.
– Это Джон Александер, наш новый лаборант. Вы приняли его на работу на прошлой неделе. Сегодня он должен приступить, – пояснил он Пирсону.
Макнил с любопытством взглянул на новичка – ему не более двадцати двух, решил он. Он слышал, что Александер только что окончил колледж, имеет диплом специалиста по медицинскому оборудованию. Именно такой человек и нужен их лаборатории, ибо Баннистер далеко не Луи Пастер. Макнил невольно перевел взгляд на старшего лаборанта. Грязный, в пятнах, халат был не застегнут и открывал неряшливый, мятый костюм. На лысой голове кое-где еще торчали жидкие пряди волос, не знавшие расчески.
Макнил знал историю его появления здесь. Он появился в этом отделении спустя два года после прихода Пирсона и стал у него чем-то вроде мальчика на побегушках. Он был учетчиком и посыльным, мыл посуду в лаборатории. С годами Баннистер как-то незаметно стал правой рукой Пирсона. Официально он занимался серологией и биохимией, но так долго работал здесь, что мог в случае необходимости заменить лаборантов и на других участках. В конце концов Пирсон взвалил на него добрую часть своих административных обязанностей по лаборатории. Опыта у Баннистера было достаточно, но не было никаких теоретических знаний. Баннистер мог делать серологические и биохимические анализы, но абсолютно не знал научной основы этих исследований. Макнил не раз думал, как бы однажды это не обернулось трагедией.
