Алексей Сейл - Шляпа «Мау Мау»
— Можно мне тебя кое о чем попросить? — спросила меня Мерси.
— Конечно.
— Можно я как–нибудь приеду к тебе? В следующие выходные? Мне так надоел этот город.
— Конечно можно.
Потом мы поговорили о котах, школе, в которой она училась, и всяком таком, а затем наступил момент, когда надо было прощаться, потому что впереди были следующие выходные.
— Здорово, значит, я приеду к тебе на следующих выходных, — сказала она на улице, потом обняла меня и поцеловала в губы. И я пошел к метро.
Вернувшись в Литлтон — Стрэчи, я попробовал продолжить работу над поэмой, но никак не мог сосредоточиться, я вообще не мог думать ни о чем, кроме предстоящего приезда Мерси.
Кроме этого, я ждал звонка Порлока, но он почему–то не звонил, а у меня не было ни номера его телефона, ни адреса, что тоже изрядно меня мучило. Больше же всего меня тревожила мысль о том, как я буду развлекать Мерси, когда она приедет. Прежде всего я собирался произвести на нее впечатление изобилием овощей. У меня на поле имелись довольно обширные овощные грядки, которыми я пренебрегал в последнее время. Их надо было срочно привести в порядок. В любом случае у меня росло довольно много спаржи, кроме этого можно было нарвать раннего салата, брокколи, редиски, лука–порея, ранней капусты, зимнего шпината и цветной капусты. И еще ботву молодой репы — главное, не забыть про ботву.
Я купил дом вместе с огороженным полем в четверть акра, которое располагалось между кладбищем и одним из концентрационных лагерей Сэма. Сэм давно стремился наложить лапу на этот треугольничек земли, даже нанимал фиктивных армейских офицеров, которые пытались реквизировать его под тем предлогом, что оно якобы находится в зоне стрельбищ. Мой огород находился в самом дальнем конце этого участка.
В среду я занялся там посадкой поздней капусты и пурпурных побегов брокколи. Затем я собирался прополоть ревень, поскольку это надо делать сразу, как только он появляется, но тут я увидел Бейтмана. Он помахал мне рукой и перемахнул через ворота. На этот раз на нем было декольтированное короткое платье от Лоры Эшли, черная кожаная мотоциклетная куртка и армейские ботинки.
— Эй, профессор! — закричал он.
Я опустил лопату, догадываясь о том, что с овощеводством придется повременить. Бейтман явно намеревался поговорить со мной.
Он любил разговаривать со мной и говорил всегда практически об одном и том же. О людях, которых мне довелось убить. Я неоднократно указывал ему, что все убитые мной были черными, как и он сам, но он говорил, что ему наплевать, так как он антигуанец, а не африканец.
— Привет, Бейтман, — сказал я. Он разлегся на траве рядом со мной, так что платье задралось и подол натянулся на его мускулистых черных бедрах.
— Профессор… я просто подумал, не зайти ли мне к вам и не дать ли вам возможность поделиться со мной своими воспоминаниями…
— Я не испытываю никакого желания вспоминать о войне, — сказал я. — И никогда не испытывал.
— Да бросьте, все вы, старики, любите этим заниматься. Можете без конца трындеть о Черчилле, и Гитлере, и Элвисе, и всех остальных.
— Сознайся, просто тебе нравится это слушать.
— Вовсе нет, я таким образом оказываю тебе социальную помощь… — он попытался выдержать паузу, но не смог справиться с нетерпением. — …Ну, валяй.
— Ну ладно, — сдался я в очередной раз. — Кения отличалась от остальных колоний Британской империи тем, что большинство колонизаторов там происходило из высшего сословия. Еще до войны они прославились своим образом жизни.
— Каким таким образом? — с готовностью спросил он.
— Выпивка, автогонки, охота, внебрачные связи, сексуальные извращения.
— Классно… и погода там, наверно, хорошая.
— Да, и погода там хорошая. Не знаю, но я почему–то всегда ощущал, что поселенцы сами спровоцировали восстание May May — по крайней мере, нигде в Африке такого не было — они поплатились за собственное вырождение…
— А что такого? Они просто наслаждались жизнью.
— Возможно. Теперь об этом уже мало кто помнит… но вообще, странная история, если задуматься. May May началось как кровавый мятеж, а закончилось шляпой.
— Шляпой? Какой шляпой?
— Да так, извини… Ты бы только видел дома поселенцев — этакие смехотворные деревянные чеширские виллы в окружении пальм. Африканцы восстали в пятьдесят третьем. Они называли себя May May. Помню, я только приехал, когда нас вызвали на одну ферму. Там жило семейство по фамилии Барлоу… Их сына вывели во двор и изрубили на мелкие куски пантами…
— Это что–то вроде мачете, да?
— Да, что–то вроде мачете. Он блестел, как соус, которым поливают ребрышки в китайских ресторанах… такого пурпурно–темно–красного цвета… А родители были в доме… да, дома. Но самое главное, что они учинили расправу не над теми, над кем надо, если это, конечно, вообще их волновало. Миссис Барлоу была беременна и возглавляла больницу для женщин и детей племени кикуйя, мистер Барлоу был образцовым фермером, ни в чем не попиравшим права местных крестьян, которые и заварили всю эту кашу… их сын говорил на языке кикуйя, они строили удобные коттеджи для своих рабочих. А на соседней ферме жил отъявленный негодяй по имени Магрудер, насиловавший негритянок и выселявший местное население с их исконных земель. Так вот его они не тронули. Он и по сей день там живет. Думаю, уже стал членом правительства.
— Наверно, ошиблись.
— Вряд ли. Думаю, May May знали, кто такие Барлоу, потому что избиение организовал их предводитель, который знал это семейство более двадцати лет, те даже оплатили учебу его сына в университете в Лидсе. В любом случае в первых рядах оказалась прислуга Барлоу. В это время в Кении жил Грэм Грин — мы иногда выпивали с ним у Рахмана, так вот он сказал, что это все равно, как если бы Дживз сбежал в джунгли, даже хуже, если бы Дживз поклялся убить Берти Вустера. — Я увидел, что Бейтман не понимает, о чем я говорю.
— Мне не удалось удержать ребят. Мой сержант расстрелял главаря, его жену и сына… Что там только началось… Мне бы надо было отдать их под суд, но тогда бы я лишился всяческого уважения среди подчиненных.
— Они бы тебя подорвали на осколочной гранате, как это делали во Вьетнаме.
— В английской армии таких нет. Среди белых поселенцев началась страшная паника, но за все время восстания было убито всего тридцать два человека — это меньше, чем в Найроби погибает от дорожно–транспортных происшествий. Мы же — поселенцы, английская армия и лояльная местная полиция — уничтожили тысячи кенийцев, и еще тысячи May May перебили друг друга.
Бейтман, которому наскучил мой исторический экскурс» начал подталкивать меня к сути: ему нравилось разговаривать об оружии, и он скупал все эти пластинки, на которых гангстеры распевали о своих «девяточках».
— И конечно же у вас были эти старые винтовки Ли, и пулеметы системы Стена, и легкие пулеметы Брена для огневой поддержки. А у них?…
— Если не считать того, что May May отнимали у местной полиции, остальное оружие они делали сами из железных трубок, дверных замков, резиновых шлангов и проволоки. Естественно, иногда это оружие взрывалось прямо у них в руках. За все время я только раз участвовал в перестрелке, которую можно было назвать боем…
— Ты участвовал в бою? Bay, именно это и отличает настоящих мужчин от пацанов, — сказал Бейтман. — Просто отрезает одних от других.
— Не знаю, кого там от кого отрезает, а вот лишиться головы в таком деле ничего не стоит, — сказал я.
— Bay, ты видел, как человеку отстрелили голову?
— Ну не в буквальном смысле слова — это метафора. У нас многие считали, что перестреляли кучу May May, a когда присмотрелись, то выяснилось, что они погибли от собственных рук: когда у тебя в руках взрывается оружие, человек, как правило, остается без лица. — И тут мне в голову пришла одна мысль. — Бейтман, а не хочешь ли ты с Зуки прийти ко мне в субботу на обед? Ко мне… э‑э… приезжает молодая приятельница из Лондона я… э‑э… так придете?
— Конечно, какие вопросы! Когда?
— Часов в восемь.
— Отлично. Хорошая возможность надеть новое платье.
Я не хотел показывать, что из шкуры лез вон, готовясь к ее приезду, и что все шесть дней только об этом и думал, поэтому надел старый твидовый спортивный пиджак, пуловер от Прингла, коричневые молескиновые брюки с хорошим кожаным ремнем, мягкую хлопчатобумажную рубашку ржавого цвета, темно–зеленый вязаный галстук, носки, вязанные ромбиками, и темно–коричневые ботинки.
На своей «хонде–мелоди» я приехал на вокзал в Банбери, чтобы встретить ее. Она вышла одной из первых из трехчасового лондонского поезда и двинулась ко мне своей подпрыгивающей походкой, от которой ее черные волосы колыхались вверх и вниз. На ней была черная кожаная куртка, бирюзовая футболка с ярким абстрактным рисунком на груди и выцветшие джинсы «Вранглер» в обтяжку. За спиной у нее был рюкзачок в виде серебристых ангельских крылышек, а под мышкой она держала собственный мотоциклетный шлем, привезенный из Лондона.
