Юрий Горюхин - Воробьиная ночь, Крайний подъезд слева
Водку я выпил быстро, опьянел слабо и долго, с расстановкой и чувством громким шепотом читал «Известия». После чтения я вытер слезящиеся глаза рукавом, вывернул из цоколя на пол-оборота тусклую лампочку, лег калачиком на ящики и, умеренно переживая мировые новости, уснул.
*— Вам какой этаж?
— Седьмой.
— Мне пятый.
Миша Смирнов знал, что очаровательно раскосая Люда живет на седьмом этаже, он также знал, что у нее придурковатый абрикосовый пудель Атос, папа, постоянно ремонтирующий под окнами москвич с пробитым глушителем и мама, которой очень хочется видеть в женихах Люды соседа-летчика, всегда благоухающего коньяком «Белый Аист». Люда тоже знала, что Миша живет на пятом этаже и учится в технологическом институте на специалиста по холодильным установкам, кроме того, к нему иногда приходит высокая белокурая двоюродная сестра Катя, которую Миша, загадочно улыбаясь на расспросы знакомых, молчаливо выдает за свою подружку.
С первого этажа по пятый Миша интенсивно думал о том, как бы непринужденно заговорить с Людой так, чтобы она с одной стороны восхитилась его остроумием, а с другой прониклась уважением к его серьезному жизненному настрою. А Люда теребила черненькую пуговичку на маминой старенькой желтенькой кофточке и очень старалась не покраснеть.
На пятом этаже двери лифта открылись, Миша вышел, обернулся и сказал:
— Завтра дождь обещали.
— Да? — удивилась Люда и быстро нажала на кнопочку седьмого этажа.
Лифт уехал, а Миша живо представил, как он, обгоняя лифт, легко взбегает на седьмой этаж, встречает Люду и приглашает ее куда-нибудь, где тихо играет музыка, журчат фонтанчики, красивые люди красиво разговаривают друг с другом, официанты в смокингах предупредительны и корректны, мягкий свет располагает к задушевной беседе, нежная ладошка тает в мужественных руках, розовое прозрачное ушко внимает горячему шепоту и все укладывается в остатки стипендии за апрель.
*Анатолий Григорьевич Щепко вдохнул в себя аромат пяти белых розочек, оглядел глянец начищенных туфлей, изящно отстранил от себя коробку с тортом и, заметно волнуясь, позвонил в квартиру сорок пять.
— Проходите, Николай Григорьевич!
— Анатолий Григорьевич.
— Да, да, конечно. Не обращайте внимание — у нас кругом беспорядок, — Антонина Васильевна повела рукой, показывая на аккуратные, закрытые на ключик шкафчики, выровненные по одной линии ряды обуви и натертый до блеска паркетный пол.
— Ну что вы — у вас так замечательно, — сказал Анатолий Григорьевич и испугался, что его попросят снять обувь взамен на какие-нибудь меховые шлепанцы.
— Какие чудные розочки, Леночка будет очень рада.
Анатолий Григорьевич немного растерялся, потому что зам. главбуха Вера Станиславовна говорила, что единственную дочь очень приличных родителей, красавицу и умницу, неоцененную сверстниками, зовут Викой.
— Вера Станиславовна сказала, что это любимые цветы Ви… Лены.
— Верка всегда все перепутает, я хотела сказать… Э-э… Вы проходите, пожалуйста, в зал.
Антонина Васильевна унесла цветы на кухню, чтобы несдержанная на язычок Леночка не прошлась по поводу банальности подарка. А Анатолий Григорьевич кашлянул в кулачок и зашел в зал, где по телевизору показывали захватывающую мыльную оперу, но никто ее почему-то не смотрел.
*В лифте Петухов Дима забеспокоился еще больше:
— Костик, а они ничего?
— Да ничего.
— А вдруг я им не понравлюсь?
— Понравишься.
— А если у них там кто-нибудь есть?
— Видно будет.
— А ты презервативы взял?
— Взял.
— А вдруг они не будут пить белебеевскую водку?
— Они все пьют.
На восьмом этаже, полностью отведенном под общежитие кондитерской фабрики номер два, Петухов Дима с Костиком вышли из лифта и, толкнув незапертую обшарпанную дверь, окунулись в коктейль коллективных запахов.
— Костик, чего теперь?
— Спокойно.
Из комнаты 234 выплыла плотненькая девушка в застиранном халатике, бигудях и с тлеющей сигареткой во рту. Девушка волнующе близко подошла к Диме и пустила ему в лицо облачко дыма:
— Чего надо?!
Дима оглянулся за поддержкой к многоопытному Костику, но Костик исчез в комнате 235 и как будто кого-то там уже щекотал.
— Я с Костиком.
— А мне хоть с Майклом Джексоном.
— Да?
— Чего надо?!
— Костик! — нервно позвал Дима и сделал шаг к выходу. В пакете Димы легонько звякнули бутылки, Дима покраснел, а девушка вдруг пустила струйку дыма в направлении пакета:
— Ты в гости, что ли?
— Нет, то есть да.
— Угощаешь, что ли?
— Угощаю.
— А чего стоишь, мнешься?
— Да как-то так.
— Проходи, там Снежанка и Валька, я сейчас.
Дима робко вошел в комнату и сказал: «Здрасьте». В комнате было душновато и грязновато, на тумбочках валялся хлам дамских сумочек, на бельевой веревке висели выстиранные полиэтиленовые пакеты, а на холодных батареях призывно белели предметы женского туалета, будоража кровь и вселяя надежду, что, возможно, вечер будет убит не зря.
Валька подняла голову с подушки и сказала: «Снежанка, к тебе».
Снежанка надула из жевательной резинки шарик и спросила: «Юрик, а чего ты сбежал в прошлый раз?»
Вернулась плотненькая девушка без сигаретки, но со свежевзбитой прической, равнодушно скинула халатик, натянула джинсы и футболку:
— Девчонки! Нас Валерик угощает! Снежанка вымой стаканы.
— Я Дима.
— Я не буду пить, меня Гоги на дискотеку пригласил.
— Валька, ты вечно от компании откалываешься, а твой Гоги, между прочим, уже со всеми перескакал на дискотеке в соседней комнате.
— Да ладно!
Снежана принесла стаканы и, взъерошив Петухову Диме волосы, ласково приказала:
— Разливай, Юрик.
Дима суетливо открыл бутылку и, произвольно выдерживая дозировку, разлил по стаканам.
— Что-то у тебя плохо с глазомером, Валерик.
— Ничего! За знакомство, девчонки!
— Димон! А ты чего здесь? Я тебя, как дурак, в соседней комнате жду — а ты здесь!
*Тетя Соня долго рассматривала в глазок Лену и Женю, а потом спросила тоненьким голоском:
— Кто там?
— Квартира пятьдесят три?
— Ну и что?
— Мы по объявлению.
— Какому объявлению?
— Вы комнату сдаете?
— Ну и что, что сдаю?
Женя с Леной переглянулись и оба разом прыснули, потом Лена вытянула губки, а Женя чмокнул их и нежно обнял Лену.
— Ты с ума сошел!
Тетя Соня приоткрыла дверь и высунула свою маленькую, прилизанную головку:
— Вы комнату пришли снимать или развратом заниматься?
— Сначала комнату.
Лена ткнула Женю в бок и опять прыснула.
— Дети есть?
— Пока нет.
— Нет, не сдам — не успеешь глазом моргнуть, как настрогаете и будут кругом пеленки висеть, да карапузы ваши по ночам орать.
— А комнату можно посмотреть?
— Смотрите, за просмотр денег не берут, хотя, зря, что не берут.
Лена и Женя зашли в просторную, светлую, чистенькую комнату с накрахмаленными тюлевыми занавесками и огромным мягким ковром на полу.
Лена ущипнула Женю под лопатку и Женя сказал:
— Нам нравится комната и мы готовы платить за нее сногсшибательные деньги.
Тетя Соня нахмурилась, но почему-то вдруг вспомнила своего бравого сержанта Володю, ушедшего на фронт в конце апреля сорок пятого и вернувшегося через неделю в конверте с фиолетовым штампом, смахнула с ресниц слезинку и сказала:
— Ладно, живите.
*Павел Крендельков стряхнул со шляпы возможную влагу и передал шляпу жене Свете:
— Опять в глазок не смотришь!
— Я тебя в окно видела.
— Все равно надо смотреть. Как Мосюсечка? Чего делает?
— Днем немного болел живот, сейчас кушает.
Павел снял плащ, посмотрел не забрызган ли он сзади и протянул Свете:
— Может быть надо было вызвать скорую помощь?
Света забросила шляпу на верхнюю полку, а плащ сложила пополам и положила на нижнюю полку:
— У него уже все прошло — наверно притворялся.
— Плащ лучше повесить на вешалку, а то он изомнется.
Света развернула плащ и повесила на плечики под лежащую наверху шляпу.
— Как будто ты спиной стоишь.
Павел недовольно шмыгнул носом и строго сказал:
— По моему ты несколько халатно относишься к здоровью нашего Мосюсочки.
Света вытерла руки о передник и ушла на кухню.
Павел переоделся в тренировочный костюм, тщательно вымыл руки, выдавил на лбу прыщик и тоже прошел на кухню, где очень широко улыбнулся сыну, поедающему гречневую кашу с молоком.
— Ах, ты мой, Мосюсечка!
Мосюсечка открыл такой же как у отца непропорционально большой рот и отправил в него столовую ложку каши. Половина каши вывалилось обратно и Мосюсечка стряхнул ее маленькой ручкой на пол.
