Сергей Кузичкин - Наташа и менестрель
— Я тебя никому не отдам! Понял?! — сказала она с железной уверенностью в голосе. И повторила: — Не отдам. Ты понял?..
Андрей, отвечая ей на поцелуй, кивнул головой.
* * *В понедельник утром Петрович вызвал Андрея к себе.
— Слушай, — сказал он, — мне нет разницы, есть у тебя трудовая книжка или нет, но зава нашего военкомат затормошил, требуют, чтобы ты встал на воинский учет, еще и штрафом пугают. Поэтому получи у кассира получку, я тебе дам недельку, а ты смотайся за документами. Годится?
— Годится, — согласился Андрей.
— Недели хватит обернуться?
— Хватит.
«Видимо, последнее денежное довольствие», — думал Андрей, получая месячную зарплату и пожимая на прощание руку директору ДК.
— Пока ты катаешься, — говорил Степан Петрович, — я у директора совхоза аппаратуру выбью. Приедешь — и начинай играть на танцах. Уборочная страда закончилась, молодежи вечерами делать нечего — пойдут в ДК.
Андрей кивнул и пошел готовиться к поездке. Он чувствовал, что настало время ехать домой. Нет, он не собирался заявляться с повинной. Пока, во всяком случае. Андрей надеялся, что у матери сохранился военный билет, который почему–то не потребовал следователь, ведший его дело. Тот забрал паспорт, спросил о билете, но не забрал воинский документ. Главное, считал Андрей, приехать в родной город ночным поездом, прийти домой незаметно, не встретив знакомых, а под утро сесть на проходящий поезд и вернуться назад.
Первым утренним автобусом он отправился в краевой центр. Наташа проводила его до автостанции, прощаясь, крепко поцеловала.
В родной город, как и рассчитывал, он приехал около полуночи. Темной холодной октябрьской ночью добирался до родного дома через весь город. Не без волнения постучал в двери квартиры.
— Кто? — услышал он испуганный и уставший голос матери.
— Я, мама, Андрей…
— Андрюша!.. — едва открыв дверь, мать бросилась на грудь сына. — Что же ты наделал? Зачем? Участковый говорил, что тебя бы через месяц–два совсем отпустили, а теперь еще два года сидеть придется! Ой, сынок, сынок…
Военного билета дома не оказалось. Мать отдала его участковому, когда тот спросил, есть ли дома документы Андрея.
— Ой, Андрюша, Андрюша, два раза приходили, дома тебя искали, под кровать заглядывали. Потом меня в милицию вызывали, спрашивали, куда поехать мог. Я назвала адрес тети Маши, а больше и не знаю… Сдайся, Андрюша, все равно ведь поймают. Милиция везде найдет.
Андрей не стал есть ночной ужин — гороховый суп и котлеты. Попил лишь чаю с малиной, несколько котлет завернул с собой. Мать отварила ему в дорогу с десяток яиц, положила банку тушенки, сахару, пачку чаю. В шкафу он нашел старый овечий полушубок, взял с собой зимнюю шапку, перчатки, шарф. Прощаясь, поцеловал мать в лоб и только тут заметил, как она постарела: волосы покрылись сединой, лицо — морщинами.
— Куда теперь, сынок? — заплакала у двери мать.
— Далеко, мама. Не плачь, как–нибудь переживем.
— Работаешь ли где? Может, денег надо, я пенсию вчера получила.
— Не надо, мама, спасибо. У меня есть, на дорогу хватит, а там заработаю.
— Смотри, не хулигань нигде. Да, забыла тебе сказать: Катин–то отец совсем плохой — из больницы не выходит, почки отнимаются. Люди говорят — это наказание ему за дочь. А Тамара, сестра Кати, сейчас на твоем месте, на танцах молодежи поет.
— А ребят моих не встречаешь на улице?
— Встречаю. И Геру слепенького — все с женой под ручку ходят. И Ваську–гитариста. На машине меня несколько раз домой с рынка подвозил, про тебя спрашивал. А что я ему скажу? Сказала, что не знаю, где ты.
На вокзал Андрей пришел около пяти часов утра. У билетных касс никого не было, и он, разбудив кассиршу в окошечке, дремавшую за столом, без лишней суеты приобрел билет на семь часов. Два часа, дабы не встретить знакомых, он бродил по перрону и изрядно продрог, потому, когда подошел поезд, забрался в вагон, купил постельный комплект и, расстелив, завалился спать.
Вернулся он в райцентр вечером следующего дня. Был день рождения Натальи, и у нее в гостях собрались соседи — Николай с Ольгой. Вечеринка уже подходила к концу, но по поводу возвращения Андрея Наташа достала из холодильника новую бутылку. Дружно поздравляли Наталью, потом просили Андрея спеть. Он впервые в жизни отказался, сославшись на усталость.
Через час после возвращения Андрея гости ушли. Наташа уложила Настю в постель и достала еще одну бутылку портвейна.
— Как поездка? Удачно? — Наташа погладила Андрея по волосам. — Устал, бедненький…
Андрей взял ее за голову, притянул к себе, поцеловал.
— Разговор есть, — сказал шепотом.
— На сто рублей? — пошутила Наталья, принимая его поцелуй.
— Серьезный разговор, Наташа. — Андрей отпрянул чуть в сторону и отвел глаза. — Обещай мне, что если вдруг после этого разговора ты захочешь, чтобы я ушел, то пусть это будет утром. Позволь мне остаться до утра, я устал с дороги.
Наташа напряглась и тревожно посмотрела на Андрея.
— Ты что, убил человека? — вполне серьезно спросила она.
— Да нет! — выкрикнул он и, немного успокоившись, добавил: — Чуть не убил в свое время, но дело сейчас не в этом.
— А в чем?
Андрей встал, прошелся по комнате.
— Знаешь, я… Можно я начну немного издалека?
Наташа пожала плечами. Она сидела на диване, поддерживая подбородок руками и поставив локти на колени.
И Андрей начал говорить. Он говорил вполголоса, не торопясь, словно взвешивая каждое слово: о том, как начинал играть на гитаре, как служил в армии, как пел в группе «Паровоз»; рассказал про Катю и Катиного отца, про тюрьму, зону и «химию», о том, как и при каких обстоятельствах оказался здесь, у нее в доме.
— Вот так, Наташенька, теперь у меня нет документов, меня разыскивает милиция и я нахожусь в бегах.
Наташа с минуту сидела молча, затем закрыла лицо руками, плечи ее задрожали. Андрей подсел к ней, обнял.
— Завтра я уеду, — сказал он.
— Куда? — Наташа оторвала руки от заплаканных глаз. — Куда ты поедешь? Скоро зима. Где тебя ждут?
— Поеду в Кемеровскую область, там еще один друг армейский живет. Попробую отыскать его.
Наташа снова заплакала:
— Ну почему? Почему мне так не везет?
— Знаешь, Наташа, давай допьем портвейн… и пропади оно все пропадом, а? — предложил Андрей.
Наташа всхлипнула, утерла концом халата слезы и, поднявшись, кивнула Андрею. Они зашли на кухню, где Наташа достала из холодильника тарелку с холодцом, остатки винегрета и недопитую бутылку вина, сама разлила по фарфоровым бокалам. Выпили молча, закусили.
— Что ты скажешь на работе? — спросила Наташа.
— Да найду, что сказать, — ответил после паузы Андрей, — скажу, что родители не хотят, чтобы я уезжал из дома, и не отдают документы, а я здесь жить хочу. Петровичу музыканты нужны, он за меня перед заведующим заступится. Зиму перекантуюсь.
— А потом?
— Потом что–нибудь придумаю. Голова на плечах есть.
— Голова–то у тебя есть, правильно говоришь. Наверное, не одной бабенке мозги запудрил.
— Не успел.
— Что не успел?
— Не успел запудрить. Некогда было. То пел, то сидел. Ты первая, кому запудрить попытался, и то не получилось. Видимо, нет таланта на эти дела.
— Ладно, — сказала Наташа, разливая остатки вина в бокалы, — допьем и пойдем спать, а завтра — будь что будет. У меня ведь тоже сейчас брат в зоне сидит.
* * *Наступал Новый год. Андрей кое–как сколотил группу ребят, желающих играть на гитарах, нашел и девчушку–пианистку, которой поручил «Ямаху». 27‑го и 28 декабря с десяти утра и до одиннадцати вечера Андрюшина группа репетировала до изнеможения. Андрей никому спуску не давал и требовал строго. Ребята поначалу ворчали, потом смирились: их убедил пример самого Андрея, игравшего без устали и певшего до хрипоты. В репертуар он включил свои старые песни и одну наскоро сочиненную им накануне. Петрович попросил, чтобы они спели что–то про Новый год. Недолго думая Андрей взял песню со словами «А Новый год, а Новый год несет нам счастье новое».
Раза два на репетиции заходила Валентина Петровна, одобрительно кивала Андрею, не отрывая его от работы, и громко хохотала в фойе ДК. Директор Дома культуры хотел, чтобы ребята играли всю новогоднюю ночь, но дома Наталья закатила Андрею нечто вроде скандала, сказав, что они идут на встречу Нового года к Сашке с Валентиной, она уже им пообещала. Андрею ничего не оставалось делать, как уговаривать Петровича начинать вечер в девять часов, а заканчивать в одиннадцать.
— Все равно все домой Новый год встречать пойдут, — говорил он, — и мы с тобой не проклятые — отметим за семейным столом.
Петрович тяжело вздохнул, но согласился.
— Может, к нам придете? — спросил он Андрея. — Приходи, Андрюха, посидим, наливочки попьем, пивка домашнего. Галка такой пирог состряпала…
