Рэй Лорига - Пистолет моего брата. (Упавшие с небес)
– Не знаю, как только люди могут выносить, если их лицо меняется.
– Слушай, сейчас ведь придумали миллион продвинутых технологий, чтобы такое никогда не происходило.
Он снова перестал ее слушать. Он вел машину и разговаривал. За поясом его джинсов был пистолет. Он ощущал приятный холодок на животе.
– Если честно, я рад, что не нужно больше думать о своем лице. По-моему, никто не должен думать о том, каким станет его лицо через тыщу лет.
Она закрыла ему рот рукой.
– Все идет хорошо.
На этот раз он ее услышал:
– Ничего не идет хорошо, но иначе идти не может.
42
Снова пошел дождь. Было столько дождей, что казалось, лета вообще нет. Он знал, что после этих дождливых дней можно будет поехать к морю и что еще долго будет стоять страшная жара, так долго, что успеешь утомиться, – но думаю, что на какой-то момент он забыл обо всем, что знал, совсем запутался и решил, что лето уже кончается.
Машина летела как никогда, цепляясь за повороты, чтобы удержаться на дороге, а дождь заливал в окошко и бил ему в лицо – словно приветствуя или оскорбляя.
Он ехал очень быстро, а когда взглянул на соседнее сиденье, то убедился, что остался один.
43
Его фотографию показали по телевизору. Вообще-то на этом снимке нас было двое. Нас сняла бабушка, а больше мы ее никогда не видели. Сами мы никогда не снимались. Нам не нравилось. Ни маме, ни ему, ни мне. В этом мы все были заодно.
Меня по телевизору не показали. Только его. Меня вырезали.
Он заказал пиво. Когда выпил, заказал еще, потом еще, и так до десяти. В баре было полно народу, дети и целые семьи, все в плавках и купальниках. Это был один из баров рядом с пляжем, куда люди заглядывают на минутку, а потом возвращаются на свои места иод цветными зонтиками.
Ее уже не было. Я хочу сказать, что он уже выкинул ее пинком из машины, – тогда ей это не понравилось, благодарность пришла позднее. Хотя она мне этого и не сказала. Он долго шатался взад-вперед по дорожке между барами и пляжем. Жара стояла невыносимая, но ему никак не удавалось добраться до моря. Думаю, его пугала необходимость пересечь заполненную людьми полосу песка, а еще он ни за что на свете не хотел расставаться со своим пистолетом.
44
Пляж был переполнен. Переполнен детьми. Переполнен мужчинами, и женщинами, и собаками. Переполнен зонтиками, и радиоприемниками, и плеерами, и магнитофонами, и всякими там причиндалами для плавания, переполнен всем.
А еще переполнен страхом.
– Он мог бы убить любого, он мог бы убить нас всех.
Когда стало известно, что он провел утро на пляже, все просто с ума посходили, представляя копоть на своих лицах и на лицах своих детей, а также на лицах самых дорогих им людей.
Их было много, а он был один.
Одна пуля в пистолете и миллион врагов. Если бы он действительно решил пристрелить кого-нибудь на этом долбаном пляже, ему было бы сложно сделать выбор.
Когда появился первый вертолет, он уже знал, что все эти люди его предали.
45
Он сошел с дорожки и шагнул на песок. В сапогах ему было неудобно, но он никогда не расставался со своими кожаными сапогами. Вертолет следил за каждым его шагом. Он пробирался между людьми как ни в чем не бывало, но было очевидно, что он одет в черное, а все остальные почти голые. Он был как черный платок, который бьется на ветру посреди спокойного солнечного дня. Все смотрели на него. Девушки что-то ему говорили, но он не оборачивался. Хотя, наверное, на некоторых он все-таки смотрел. Или, может быть, он смотрел на всех, или, может быть, он смотрел на парней – в конце концов, возможно, он все-таки был педом. Какая на хрен разница. Важно то, что он дошел по пляжу до моря, а все отодвигались от него, словно он был тенью дьявола.
Я всем говорил, что с тех пор, как он ушел из дома, мы больше с ним не разговаривали, только это неправда. Незадолго до того как он посмотрел в небо и осознал, что теперь уже все кончилось, незадолго до того как он пересек пляж со своим пистолетом и со своей пулей, мой брат позвонил мне по телефону.
Я был дома один.
– Привет, это я, если бы подошел не ты, я бы повесил трубку.
– Спасибо.
Я не знаю, почему так сказал, вообще не знаю, почему сказал все то, что тогда сказал.
– Как там мама?
– Хорошо, она вроде как с ума сошла, но вообще-то в порядке.
– Здорово. Если честно, меня это не слишком-то беспокоит, хотя иногда… это как будто она больше не моя мать или как будто уже не важно, есть ли у тебя мать. Я стал довольно одиноким. Но все хорошо, мне это нравится. Я выпил десять банок пива. Ты много читаешь?
– Вроде да… Сейчас у меня времени стало меньше. Все уходит на полицию и телевизионщиков.
– Как я смотрюсь по телику?
– Просто красавец. Мама с ног сбилась, все ищет пленку, которую отсняли соседи, когда купили себе видеокамеру, но ее нигде нет.
– Прочитай все, что найдешь в моей комнате. Чтение очень помогает, правда я все еще точно не знаю для чего.
– По телевизору ни разу не говорили, что ты много читаешь. А я ведь им рассказывал, что ты поэт, только без толку.
– Я не поэт, ты брось там про меня фигню рассказывать. Одно дело читать стихи и совсем другое – быть поэтом.
– Теперь ты убийца.
– Это да. Как тебе это нравится?
– Мне это нравится. Но не думаю, чтобы другие со мной согласились. Все говорят, что тебя либо убьют, либо посадят навсегда в тюрьму.
– Ладно, там видно будет, здесь прекрасная погода. На пляже полно народу. Сегодня утром, очень рано, я искупался прямо в сапогах, наверно, я схожу с ума.
– И как они?
– Сапоги? Хорошо. А как твои?
Я мельком взглянул на свои сапоги, с ними все было нормально, я ведь в них в воду не лазил. Я с ума не сходил.
– Прекрасно.
– Ты правда не находишь ничего страшного в том, что я убил этих людей?
– Я – нет. Мне все равно. И потом, наверное, они тебя как-нибудь доставали.
– Этот охранник в магазине, тот самый, что всегда нам проходу не дает, начал хватать меня за руку и кричать при всех, что я ворюга. А я ничего не украл.
– Они всегда так делают.
– Да, но в этот раз у меня был пистолет. У него был свой пистолет, а у меня свой, поэтому – редкий случай – все было по-честному.
– А другой?
– Мужика с бензоколонки я убил потому, что он хотел вызвать полицию, но особенно потому, что он сказал гадость про нее.
– Про твою подругу?
– Да, он сказал ужасную гадость, даже раньше, чем узнал меня. Она спала на заднем сиденье, и, клянусь тебе, она была похожа на ангела. А тут приходит этот дядя со своей грязью. Поэтому я выстрелил. Прямо в лицо. Стрелять в лицо мне кажется проще. Без лиц они уже мертвы, даже до того, как совсем умрут.
– Что ты собираешься делать?
– Понятия не имею, но всю жизнь в тюрьме я проводить не собираюсь. Это точно.
– Ты слышал про Майкла Джексона и дочку Элвиса?
– Да. Думаю, что именно этим я и займусь. Усядусь на песок и буду ждать появления маленького Элвиса Джексона.
– Я знаком с одним полицейским, который собирается тебя убить. Вообще-то он мой хороший приятель. Ты ему нравишься.
– Прекрасно. А как я узнаю, какой из них? Скорее всего, их будет больше чем один…
– Он очень похож на Гарри Дина Стэнтона.
– Вот повезло. Послушай, на самом деле я так говорю, потому что все еще не знаю, что буду чувствовать, когда увижу, что пришли меня убивать. Очень может быть, что тогда все изменится и я вроде как с ума сойду. Я не понимаю, что происходит. Не выношу, когда меня трясут и когда кричат, что я вор, если я ничего не украл, и я никогда не думал, что можно найти пистолет в мусорном баке, и, главное, не предполагал, что убивать людей окажется так просто.
– А эта твоя машина быстро ездит?
– Да, но боюсь, что недостаточно быстро.
Мы немного помолчали. Я не знал, что говорить, и, наверное, у него была куча вещей, о которых нужно было подумать. Хотя, быть может, таких вещей оставалось все меньше. Не знаю. Этого уже никак не узнать.
– Слушай, гном… у меня монетки заканчиваются… читай побольше, и хорошо смазывай сапоги, и не думай, что все, что я делаю, так уж плохо…
– Договорились.
– И не думай, что все, что я делаю, так уж хорошо… Может быть, это просто новый и более зрелищный способ совершить ошибку.
– Куда ты теперь?
– В море. Знаешь, что сказал Джойс? Что пирс – это несбывшийся мост[16].
Первым повесил трубку он, а потом я. Я никогда никому не рассказывал об этом звонке. До сегодняшнего дня.
46
– Я попал ему в руку. Целился по ногам, а попал в руку. Дерьмовый из меня стрелок.
Выпивку заказывал мой друг полицейский. Сначала официант спросил, совершеннолетний ли я, но он показал ему свой значок, и с этого момента официант обращался со мной как с борцом сумо.
Мы пили виски. Он пил чистый, в свой я добавлял лед. Оба мы курили не переставая.
– Потом я попал в плечо. Я не хотел брать так высоко, честно признаться, я боялся испортить его лицо. Он был офигителыю красив. И этого бы хватило, смертей было уже предостаточно, но парни, стоявшие позади меня, словно с цепи сорвались. Они начали палить почем зря – говорю тебе, я испугался, это было как на какой-то гребаной войне. Я такой стрельбы никогда не видел: стреляли парии из спецслужб, и из местной полиции, и из секретного отдела, стреляли все, и сверху, и снизу, и из этого сраного вертолета тоже стреляли. Он был нашпигован свинцом. Какого хрена, полсотни охотников палят по одной мертвой утке. Когда они прекратили, я подошел к телу, но твоего брата там уже не было. Мальчишка, лежащий на песке, но, клянусь тебе, на него это совершенно не было похоже.
