Ричард Бротиган - Следствие сомбреро
Похотливо ревела толпа.
Они отведали крови.
И были настроены продолжать дегустацию.
Тут к месту подъехали еще две полицейские машины, и через несколько минут между полицией и толпой завязалась перестрелка.
Толпа отстреливалась из оружия двух мертвых патрульных.
Полиция пальнула в толпу из ружей, пытаясь ее рассеять. Толпа ответила огнем, и смела полицию, и единым махом накрыла человечьей волной.
Мостовую замусоривали раненые и умирающие.
Вскоре еще два полицейских машинных костра погребали своих бывших хозяев, горящих сверху.
Десятки людей уже разбежались по окрестным домам за оружием. Толпа вооружалась против внешнего мира, который обрушился на горожан и отстреливает уши их библиотекарше.
Они не будут стоять в сторонке и ждать, пока их прикончат.
– Смерть всем чужакам! – заорал кто-то.
– Смерть! Смерть! Смерть! – подхватила толпа.
Поганое было у этих людей настроение.
Еще парочка полицейских машин показались, но были вынуждены отступить под плотным оружейным огнем горожан.
Полиция штата никак не могла взять в толк, что нашло на этот городишко. Раньше тут было обыкновенное дружелюбное местообитание. Как будто в целый город внезапно вселился бес.
Прибыли еще полицейские на машинах и тоже отступили; некоторых убили, а некоторые, в свою очередь, убили некоторых горожан.
Полиция решила не прорываться в город с боем, а залечь на окраинах и подтянуть силы, пока тех не хватит, чтобы пойти в атаку на город, но перед наступлением они попытаются уговорить горожан сложить оружие и мирно сдаться.
Они думали, что смогут потолковать с городком здраво.
Губернатора уже проинформировали о положении дел, и он летел к месту событий в вертолете. Полицейские участки соседних городов отряжали людей на возможную наступательную операцию, и гвоздь программы тоже был в пути. Гвоздем была бронемашина, позаимствованная у Национальной гвардии. Бронемашину экипировали двумя пулеметами 50-го калибра, способными здраво потолковать с любой толпой бунтующих граждан.
Капитан, командующий силами полиции штата, сообщил губернатору, что через пару часов все будет под контролем.
Говорили они по телефону.
После чего оба тут же погрузились по вертолетам и полетели прямиком к месту событий.
– Что чертовщина там творится? – спросил губернатор.
– Не знаю, – сказал капитан. – Но скоро все будет под контролем.
Затем губернатор сообщил капитану, что намерен слетать и осмотреть место событий лично. Губернатор не желал, чтобы в его штате приключилась какая-нибудь Аттика, – с его стороны весьма либерально. Он полагал, что Рокфеллеру следовало отправиться в Аттику и все это прекратить.[6] Губернатор сейчас не мог допустить крупных политических просчетов: осенью он вновь баллотировался на выборах. Он нацеливался на второй срок и не хотел, чтобы ему подмочили шансы.
Когда городок с 11000 жителей внезапно лишается ума и давай убивать полицейских, ситуация складывается крайне взрывоопасная, и губернатор хотел взять ее под контроль целиком.
Капитану не улыбалось, чтобы губернатор летел на место событий. Капитан считал, что это отражается на его собственном командирском умении справиться с ситуацией, а человек он был очень гордый. Девять лет командовал силами полиции штата и поднялся из самых низов.
Проработал в полиции тридцать два года.
– Я прилечу минут через сорок, – сказал губернатор, сообщив капитану, что намерен лететь.
– Вам нет нужды туда лететь, – сказал капитан. – Через несколько часов это закончится. Я обо всем позабочусь, как только прибуду, а затем поеду в столицу, и вы получите рапорт из первых рук.
– Это мой штат, – сказал губернатор. – Я прибуду через сорок минут. Я не хочу второй Аттики.
– Аттики? – переспросил капитан.
– Вот именно, Аттики! – закричал губернатор.
– Ах да, Аттики, – сказал капитан.
«Что за ахинею несет губернатор», – подумал он. Глянул на часы – миновало ли время обеда. Порой за обедом губернатор пропускал пару стаканчиков.
По штату ходила шуточка – мол, не стоит серьезно беседовать с губернатором до трех часов дня. К тому времени он трезвел.
Капитану почудилось, что из трубки разит виски. Он содрогнулся. Он когда-то и сам пил, но тут либо пить, либо карьера в полиции, так что пить он бросил. Это ему далось очень нелегко.
Ему страшно нравилось пить виски, а теперь вот у него в трубке губернатор в подпитии, желающий лететь и вклиниваться в строго полицейские дела, и капитану еще беспокоиться, как бы губернатор не схлопотал пулю и не спутал всю капитанскую стратегию борьбы с бунтовщиками.
– Увидимся на месте, – сказал губернатор, ожидая ответа, который покажет, кто тут главный.
– Есть, сэр, – ответил капитан.
Утопающий
Он все сидел на диване, разглядывая нить долгого черного волоса в руке. Воображение его хватил паралич. В воображении даже мышь – и та не пробегала. Вся жизнь юмориста сосредоточилась в японском волосе. Ничего больше в мире он не воспринимал, и будто ничего, кроме японского волоса, с ним и не случалось.
Он покрутил волос в пальцах, и потерял контроль над ним, и уронил его, и волос исчез на полу. В панике юморист рухнул на колени, он отчаянно искал волос, но волос так запросто не давался.
Юморист сходил с ума, ползая у дивана в поисках нити японского волоса.
Ища волос, он едва не кричал. Ему казалось, он свихнется, если не найдет этот волос сию же секунду.
А потом вся жизнь его мелькнула перед ним, точно пред утопающим, – и все из-за потери японского волоса.
Начальник поезда
Начальник поезда, благодушный престарелый джентльмен, услышал в центре города стрельбу и все такое и явился со станции посмотреть, что творится, а творилось вот что: его жене отстрелили уши, а затем усугубили дело, застрелив намертво.
Жена его была, конечно, городской библиотекаршей.
Она словила еще свинца, когда второй отряд полицейских прибыл на место действия и втянул толпу в перестрелку.
Начальник поезда откликнулся на факт обретения мертвой безухой жены, объявив во всеуслышание, что в депо стоит и ждет поезд, набитый оружием и боеприпасами.
Он не знал, что же привело к такой катавасии, включая смерть его жены, но все равно готов был драться. Он жаждал мести любой ценой и не собирался углубляться в казуистику относительно правого и неправого.
Он постоял, глядя на мертвую безухую жену, а потом заорал:
– Оружие для убийства!
Такова была его преамбула к объявлению о том, что всего в нескольких кварталах толпу ждет арсенал.
– Оружие для убийства! – повторил он.
Двадцать минут спустя толпа вооружилась до зубов роскошнейшей коллекцией стреляющего железа вне пределов Индокитая времен великой Вьетнамской войны.
Толпе пришлась по нраву его прелюдия к знакомству с оружием, и теперь все кричали:
– Оружие для убийства! Оружие для убийства!
И махали стволами в воздухе.
– Оружие для убийства!
А некоторые разряжали оружие в воздух.
– Оружие для убийства!
Суровые ребята…
«М-16»
Каким-то образом мэр, его родич и безработный в итоге тоже оказались тяжело вооружены. Все трое получили по «М-16» и грозди гранат.
Мэр все выкрикивал номер своего авто:
– АЯ четырнадцать девяносто два!
Разум его окончательно распался на куски, но кто-то все равно сунул мэру винтовку, боеприпасы и кучу гранат. Всем было плевать. Все спятили.
Мэрский родич и безработный по-прежнему плакали, но теперь к груди, ходуном ходившей от рыданий, каждый прижимал винтовку.
Винтовки им выдали, исходя из умозаключения, что плачущие люди тоже могут стрелять.
На счету каждый палец на курке.
Мэр и эти двое едва сознавали, что вооружены.
Держали свои винтовки неловко, будто палки.
– АЯ четырнадцать девяносто два! – кричал мэр.
– Нет, – сказал молодой ветеран боев во Вьетнаме. – Это «эм-шестнадцать». Похуже, чем «AK-сорок семь», но сойдет.
Лимонад
Пока он отчаивался из-за одинокой нити японского волоса, целая голова этих волос, долгих, и прекрасных, и таких замечательно черных, лежала и спала в районе Ричмонда, Сан-Франциско.
Слава небесам, у юмориста и мысли такой не возникло.
Он бы превратил ее в бритвенно-острую манию. Эта мысль только усугубила бы его отчаяние из-за финала романа с японкой.
«Я тут схожу с ума в поисках одинокой нити японского волоса, а ведь два года рядом со мной была целая прическа».
Ему было бы ужасно.
Из бездны его жизни выпало бы дно.
Да уж, очень хорошо, что у него не возникло этой мысли, пока он шарил на полу, а вся жизнь мелькала перед глазами.
Он тонул в нити японского волоса.
Эта нить потерянного волоса – все равно что выпасть за борт посреди Тихого океана.
Он хватал воздух ртом, а его жизнь передержанным кустарным кино скакала от сцены к сцене в гостиной его головы, и все его родственники, и друзья, и любовницы смотрели это кино жарким летним вечером с бокалами ледяного лимонада в руках, и им было интересно, когда они появлялись на экране, и скучно, когда не появлялись, разве что всем любовницам было интересно, с кем он ложился в постель.
