Майкл Дибдин - День Благодарения
— Каком несчастном случае?
— Видимо, у мистера Аллена было что-то вроде вышки с ветряком, который он использовал для получения собственного электричества.
— Он мне его показал.
— Ну, так в воскресную ночь ветер разыгрался больше обычного. В индейской резервации неподалеку сорвало пару крыш. Ну и он опрокинул вышку Аллена. Видимо, укреплена она была кое-как — привинчена несколькими болтами к не слишком толстой бетонной плите.
— Я видел, что она покачивалась, пока я был там.
— Ну, как бы там ни было, мачта опрокидывается и падает на трейлер, в котором жил Аллен, проламывает его и переворачивает топящуюся чугунную печку. Вспыхнувший пожар уничтожил практически все, что было внутри.
Я засмеялся вслух — так велико было мое облегчение. Если эти фотографии и видео существовали не только в воображении Даррила Боба Аллена, они безвозвратно уничтожены. Секунду спустя я испытал не менее глубокое отчаяние. Теперь я уже никогда не узнаю, как выглядела Люси, когда она еще не была знакома со мной. В заключение я ухватился за еще одно из слов Мейсона.
— Практически?
— Ну, примерно все. По-видимому, картина была ужасающей. Однако кое-что действительно уцелело.
— Например? — свирепо спросил я.
Мейсон улыбнулся:
— В частности, против всякого вероятия — пленка.
— Пленка? Какая пленка?
— Кричать причины нет, сэр.
— Извините.
— Ну, видимо, Аллен был чем-то вроде фотографа-любителя. У него имелась хорошая старая камера — «лейка» еще шестидесятых годов. Каким-то образом при падении мачты она отлетела в угол, на нее тут же опрокинулся стеллаж и укрыл ее от огня. Стеллаж был из какого-то прессованного картона, который горит очень плохо. Просто как бы тлеет, а при выгорании кислорода там…
— Ну а на пленке что?
— Вы опять кричите. Почему вас так волнует эта пленка?
— Извините. Аллен сказал, что у него есть пленки со снимками моей покойной жены, которые он забрал, когда они расстались. Ну, я и подумал, что речь может идти о них. Но что с Алленом? Он был там, когда это произошло?
— Да, он был там.
Мейсон нацарапал еще несколько строчек, потом сунул руку в карман и вынул коричневый конверт.
— Ну а снимки ничего общего с тем, о чем вы говорили, не имеют. В камере была непроявленная пленка. Люди шерифа проявили ее и напечатали. Много пейзажей, жутковатого вида скалы, выеденные эрозией склоны. А потом вот эти.
Он передал мне конверт. Внутри лежали два черно-белых снимка, на которых мужчина целился в объектив камеры из пистолета. Я поглядел на Мейсона, он протянул руку, и я вернул ему фотографии.
— Вот почему я узнал вас, когда вы вошли в вестибюль, — продолжал он. — И, видимо, не только я. Оружие, разумеется, тоже уцелело. Пистолет тридцать восьмого калибра модели…
Он сверился с записью на одной из первых страниц своего блокнота.
— Таурус Эм восемьдесят пять. Но шериф начал с того, что проверил номер, и он вывел на местного любителя ручного огнестрельного оружия, а иногда и торговца им по имени Уэйн Джефферсон. Ему показали фотографии, которые вы сейчас видели, и он опознал вас как человека, которому продал этот пистолет на выставке в Рено прямо рядом с аэропортом днем в прошлую субботу.
Он невозмутимо посмотрел на меня:
— Что вы можете об этом сказать?
Я позавидовал его невозмутимости.
— Только в присутствии адвоката, — ответил я наконец.
Мейсон кивнул:
— Ваше право.
— Так в чем меня обвиняют? В угрожающем поведении? В хранении незарегистрированного оружия?
Мейсон встал.
— Как я уже говорил, пока никакие обвинения выдвинуты не были. Я просто навожу справки по просьбе полиции графства Най. Их бюджет не позволяет им откомандировать кого-нибудь сюда просто на всякий случай, а потому они и попросили нас провести проверку чека, так сказать.
— И что теперь?
— Ну, должен сказать, что ваши ответы на мои вопросы, сэр, были очень полезными. Искренне вас благодарю. Мы это ценим. Завтра я отправлю полученную информацию в управление шерифа. И уж они будут решать, какие предпринять шаги, но, полагаю, они, несомненно, захотят побеседовать с вами. Вы не собираетесь уехать отсюда в ближайшие несколько дней?
— Нет.
Он кивнул:
— Отлично. Но сообщите нам, если в ваших планах произойдут какие-либо изменения. Вот моя карточка. Ну а я, пожалуй, отправлюсь домой узнать, как «Сихокс» продулись на этот раз, и, может быть, разогрею пару кусков пиццы, если ее не всю съели. Еще раз благодарю вас за вашу помощь, сэр.
Упоминание о пицце напомнило мне, что я весь день ничего не ел, если не считать сосиски на пароме. Я заказал в номер двойной сандвич, но не сумел его доесть. Мини-бар предлагал большой выбор миниатюрных бутылочек виски по сильно завышенным ценам. «Макаллана» среди них не оказалось. Я разделся, лег, но не мог уснуть. Как и в мотеле, куда меня привела Мерси, мной владело странное ощущение, что в номере есть кто-то еще. И теперь мне даже казалось, что я в постели не один. Наконец я снова зажег свет и смотрел телевизионное дерьмо, пока не провалился в сон на диване.
Проснулся я на рассвете, торопливо оделся и поехал к строению, которое все еще ощущал как свой дом. Моросил вялый, но упорный дождик, и небо было тусклым, как во время неполного солнечного затмения. Джим, один из наших приятно безликих соседей, вырос в городке, приютившем федеральную тюрьму, и мать воспитала его в страхе перед бродящими по ночам. Прямоугольный промышленный охранный прожектор, который он установил под коньком своей крыши, светил на полную мощность: официальное время суток не ввело в заблуждение его фотоэлемент.
Тяжело дыша, я припарковался рядом с домом. Окна щурились на меня без малейшего любопытства. Именно так, рассказывала мне Люси, поступала она, когда в последние месяцы своего брака с Даррилом Бобом возвращалась с работы. Страх перед необходимостью войти в дом был так велик, что она снова и снова объезжала квартал, а потом сидела в машине перед домом еще минут пятнадцать, собираясь с духом, чтобы подняться на крыльцо и открыть дверь.
Ступеньки были темными, фонарь на крыльце не горел. Дождевые капли падали с карниза в кусты. Почта была засунута в бак. Я вытащил всю пачку вместе, но положил в карман бандероль с английской маркой и наклейкой авиапочты. Некоторое время мне пришлось повозиться с ключом — скверным дубликатом, который всегда с трудом входил в замок. Затем дверь распахнулась, и в меня ударил запах. Такие старые дома хранят разные запахи, точно воспоминания, всасывая их в каждую трещину и щель своих деревянных каркасов. Клер попыталась навести некоторый порядок ради гостей, которые зашли после поминальной службы, но хаос все равно был страшный. Дом словно бы обладал мистической способностью без человеческого вмешательства превращать в хаос любой навязанный ему порядок, впрочем, ни я, ни Люси не придавали этому ни малейшего значения. После жены, для которой порядок и уют были божками домашнего очага, для меня тогда в этом была своя прелесть.
Впрочем, теперь привычный хаос пробудил во мне только отчаяние — стойкий запах попкорна из микроволновки и жареной курицы, груда невскрытых конвертов и мигающая красная лампочка автоответчика. Но что кто-то мог бы сказать мне без нетактичной назойливости? И холод в доме стоял страшный. Я вошел в комнату и включил отопление, которое бережливо отключил на время своего отсутствия, хотя теперь это выглядело нелепостью. Кого сейчас волновали счета за отопление? Я не помнил, о чем тогда думал. Наверное, на меня нашло временное затмение. Быть может, мне почудилось какое-то святотатство в том, что наш дом был бы теплым и уютным теперь, когда Люси была там, где она была.
Я несколько дней не переодевался, а потому, чтобы снова как-то войти в колею, начать, казалось, следовало с душа и смены белья. Нельзя же было без конца жить по отелям. Ступеньки знакомо скрипели у меня под ногами, пока я поднимался на второй этаж. Разделся я в запасной спальне, той, где спала Клер, пока не уехала. В нашу я еще войти не мог.
Ванная выглядела относительно безопасной и нейтральной. На крючке за дверью все еще висел один из моих халатов, но, если не считать зубной щетки и слегка помятого полотенца, ничего, связанного с Люси, там не оказалось. Я собирался включить душ, когда снаружи послышался скрип. Я открыл дверь и окликнул: «э-эй!», но мне никто не ответил. Тут я вспомнил, что включил отопление, а эти старые деревянные дома, в сущности, прямоугольные ковчеги, всегда, остывая и нагреваясь, чуть смещались и оседали. Я вернулся в ванную, запер за собой дверь и включил душ.
Я как раз второй раз намыливал волосы, когда струйки из насадки под потолком внезапно преобразились в тяжелые капли кипятка. Я отпрыгнул, так что беззащитными остались только пальцы на ногах, ухватил кран и завернул его. Все мое тело покрылось жесткими пупырышками гусиной кожи — и не только из-за холодного воздуха. Я прекрасно знал причину этой перемены в температуре воды, потому что прежде без конца жаловался на нее Люси и ее детям. Значит, в доме где-то еще спустили воду в унитаз либо включили стиральную машину или посудомойку.
