Валерий Пудов - Приключения Трупа
Старожил хлопотал не о лавке: просил о справке.
Из улик старик собрал горсть пепла и кость из пекла.
Решил заручиться и явкой очевидцев: один свидетель заметил огонь и уловил вонь, а другой подтвердил, что такой сын был.
Но в конторе не зарыдали от горя, страха и печали: праха на пробу не взяли, родителю приказали, чтобы кончал скандал и убрал мерзости, а свидетелям ответили, что помогали заявителю в нетрезвости. Несчастье растолковали на бланке с печатью: «По пьянке пропал без вести».
Старик не вник и в плаче рявкал:
— Козявки!
Пока чинодрал не надоумил:
— Без справки, значит, наверняка не умер!
И с тех пор ветеран по фамилии Труп ковырял успех, как монтер — шуруп, изображал, что во флотилии — капитан, бланк применял, как танк и таран, и в изобилии набивал карман.
Осторожными усилиями искал гражданина, похожего на сына по фамилии. Когда узнавал, что мертвец не завещал и горсть на род, хитрец приставлял кость и заверял народ:
— Ерунда! Не тот! А мой — живой!
Когда же выпадало покойному к достойному финалу немало поклажи, деляга совал бумагу:
— Мой! Без вести от нетрезвости! Помотало беднягу! И забирал что мог впрок как свое, а гнилье сбывал с рук — кивал на недосуг и бросал на подруг.
Нахал чередовал прием: выступал то хворым отцом, страдавшим без советчика, то истцом, потерявшим ответчика, то кредитором издалека, разыскавшим должника, то принимал пособие для помина и надгробия, а то снова менял версию и получал на живого сына пенсию.
Однако слух о затеях лиходея бежал быстрее мух, и когда папаша сказал, что беда — наша, а вояка в постели — сынок, мальчик, то наполучал в бок и в нос горячих, а в итоге еле унес ноги.
4.Потом пришла мамаша и ничком, из-за угла — на чашу:
— Стильная! Фамильная! Старо, а серебро! Наша!
А чаша — не мертвецкая, а соседская!
Ошибка — малость, а рыбка — попалась!
Ее история — лаборатория папашки, но враньё — без бумажки.
Однажды мамаша приползла из роддома одна:
— Каждому, — изрекла, — сполна знакомо наше лихо, мальца со зла не сберегла врачиха, от резвого огольца отрезала, змея, смотрите, я принесла, с кожей пуп, и родитель у него — тоже того: Труп.
Затем ловчила объяснила всем, отчего на малявку не получила справку:
— В больнице — проходимцы: за рожденных, но не сбереженных ребят не хотят в тюрягу и хранят от гостей причины смертей, а от писанины — бумагу. В статистике без детей — чистенько! Я лежала и дрожала, а они твердят: «Не рожала! Верни на склад одеяло!». Я, скорбя: «А бледность моя? А сынок?» — , а они: «С тебя за бездетность налог!».
Отрыдав в рукав, засеменила темнила на кладбище и попросила там земли для могилы.
Но заслужила не товарищей по делам, а угрожающие посылы:
— Засекли, что брюхо носила. Потаскуха! А затаила кормильца — убийца! Где о беде справка? Не получила? Мерзавка!
Пройдоха прекратила охать и отступила, а ночью проломила забор, схоронила кого-то меж кочек и куп, навалила бугор и начертила, как по нотам: «Сыночек. Труп.»
Засада проследила игру, и бригада отрыла длинный — решила, козлиный — пуп, но ловчила в суд не пожелала, угомонила любопытных словом да водкой, ненасытных одарила за труд одеялом, а находку снова закопала.
И вскоре заварила мамаша из горя кашу.
Била на то, что никто не знал, когда рожала. И разила наповал — всегда голосила одно:
— Давно!
Где ни объявись сирота-покойник и денег рой, заводила в повойник вой:
— Катись, суета, от печали вон! Он — мой! Видали, надысь, пузо было с грузом? Милый! Родной!
Входила в родство с пупком да с матерком, а уходила от него — тишком, да с мешком, да со смешком.
Сначала считали — рожала двойню, потом — тройню, потом подсчет кончали многоголосым вопросом о чине:
— Не дали еще медали матери-героине?
А иной раз приятели впопыхах прибегали к ней:
— Живей! Не твой протеже в долгах погряз и уже труп?
Но мамаша на вести без чести машет:
— Отлуп! Мой козел нашел пристанище на кладбище. Спит услада. И другой на вид — надо, бригада подтвердит.
Случалось, сыщик вскопает холмик и от колик — в окрик:
— Злая бабища! Шалость — не на стольник, а на тыщи!
Она тогда провожает крикуна для суда в роддом, раскрывает тетрадь.
«Прием» и вопрошает о своей вине:
— Закон — на моей стороне!
Он — глядь в тетрадь, а там — срам:
«Лежала. Дрожала. Потеряла одеяло. Не рожала».
И ни дать, ни взять, а вам — по губам за сало, чтоб на зоб не отвисало!
Насобирала немало сынов и трюков мастерица на улов трупов. Не забывала исхитриться и плутовала тонко: лисицей шныряла на огородах — и не обидели, в ров мозгов не выбили, да и справки на ребенка у мерзавки не увидели — ни о родах, ни о гибели.
А к полковнику примчалась в спешке и оплошала: упала не к покойнику, а не мешкая — на чужое добро, и досталась ей от людей не жалость, а насмешка за серебро, и вдвое — под ребро.
5.Забега´л в квартиру с покойным и известный миру ловкач — предлагал достойный первач.
Угощал честно, а обещал особый деликатес — но чтобы генерал исчез: под бревна, в отвал, но словно бы не умирал.
— Без бумажки, — растолковал, — с ним оттяжка всего, а без него с ней живым веселей.
Плана пьяным не излагал ни за что, но его узнал кое-кто.
Один врач верховодил судьбой, а лечил — нарыв и геморрой, Но на чистом бланке от министра хохмач для разрядки чертил: «Жив» — и без догадки выводил останки в прорыв.
Ловкач приходил к нему как больной и незаметно выносил из кабинета бумаги, а на дому игрой чернил вершил передряги: без пылкой суеты, за бутылкой анисовой, вписывал в листы имена трупаков, а затем, с утра, всем находил и пыл, и договорА — и сполна морочил простаков.
При этом учитывал, что клиентам вера в форму — без меры и нормы, а общипанные кости, пуп и экскременты сгниют и не пройдут суд как документы. Труп на погосте отпоют, а по справке он — на поправке, угодил в тыл, занесен в студенты, вступил в брак, расплодил вояк, получил пенсион как многодетный фронтовик, проник на ставку в секретный павильон, заключил сделки на поставку белки, исколесил мир и прикупил для ребяток с десяток квартир.
— Пока у мертвяка в червяках задница, он — вон, размножается! — изрек без сурдин один паренек.
И потому первачу воздали должное, а самому ловкачу обещали надежное: снесут дохляка в лес — тут наверняка возьмут деликатес!
Но едва ли понимали, как выполнять так обещанное:
— Кровать с изувеченным, — признали, — не женщина: не поднять, не подмять, не унять и не венчана!
6.Бедняжка — мертвец: без бумажки и конец — не венец.
Покушалось соседство на его наследство, но просчиталось: осталась всего — малость. Для отправки генерала в отставку пожелало справку — а и справка не получалась.
Узнавали о пристанище на кладбище — и там отказали:
— Нам — останки бродяги? Ком с дерьмом? Без бумаги и по пьянке едва ли возьмем!
И разбрелись соседи тихо по углам, как рысь — от медведя, а лихо —
по горам.
IX. БУКСИРЫ ИЗ КВАРТИРЫ
Тело не терпело бумажной отсрочки и уныло доходило до точки. А однажды ночью услышали из квартиры писк на полмира: то ли мыши раздирали в клочья лысый мениск, то ли крысы рвали мозоли — вдрызг.
Соседи — не медведи в спячке: не спали из-за драчки до утра. А встали — осознали: не игра.
И созвали в прихожей сбор на разбор ссор и поддержали разговор, похожий на раздор: за укором — спор, за спором — вздор.
— Злой бузотер, — прокричали, — плох! Слышны баталии блох! А от войны из квартиры — ни ногой. Заглох мотор у задиры! Нужны — буксиры!
И орали наперебой, пока не издали вой:
— Долой мертвяка любой ценой!
А закончили сбор — убрали труп в коридор.
Привязали раскуроченного за чуб над лестницей:
— Скажем, там и повесился. Из-за кражи и дам.
— Доневестился!
2.Минуты в коридоре мертвели от смуты, а часы ползли еле-еле, как корабли в открытом море, и сиротели без событий на просторе, как трусы, забытые под корытом на заборе.
Прохожие избегали негожего и только стойко вздыхали:
— Видали? Едва ли ему ловко тут.
— А почему к конторе не унесут страшилу?
Но путевку не обещали — на на море, ни в могилу.
Нашлись и такие, что запищали:
— Брысь в ящик!
Другие висельника приласкали:
— Кисонька! Настоящий!
Но чаще причитали:
— От духа — невмоготуха! Выносите, братцы!
Но ни один житель не поступил, как гражданин порядка.
Отвечали вкратце:
— Некрофил — не я.
— Площадка — не моя.
Самые слабые устали от висячего прикрываться и со щенячьими плачами начали выселяться: достали пакеты и заказали на вокзале билеты.
