Владимир Степаненко - Точка росы
— Вылет есть на Уренгой? — спросил Васильев у диспетчера.
— Вертолет из Ухты везет баллоны с газом для экспедиции.
— Понятно! — Васильев сочувственно посмотрел на стоящего перед ним ненца.
По встревоженному лицу начальника в синей фуражке Пирцяко Хабиинкэ понял, что дело совсем плохо. Сморщил лоб, как от сильной боли, и начал быстро-быстро объяснять:
— На Пуре олешки. Стадо. Там баба и мальчишка!
— Знаю. Ты рассказал. Приказать вертолетчикам, чтобы взяли тебя на борт, не имею права. Сумеешь уговорить — твое счастье! — Васильев вытянутой рукой показал на стоящий за окном Ми-8.
Пирцяко Хабиинкэ впервые видел вертолет. Показалось, что перед ним огромный комар. Такой же горбатый. Того и гляди, сейчас взлетит.
— Летал?
Пирцяко Хабиинкэ испуганно замотал головой.
Пирцяко устроился за вокзалом, сидел, привалившись спиной к толстым бревнам. Через широкое песчаное поле ветер приносил разные запахи. Тянуло сыростью от Оби, горьковатой смолой елей от леса, с болот накатывало пряно дурманящими запахами трав и ягод.
Коротка на Севере летняя ночь. Не успело солнце сползти к горизонту, как торопливо пошло наверх.
Открыл глаза Пирцяко и не поверил: рядом с первым большим комаром присел второй, зеленый и горбатый.
Пирцяко Хабиинкэ заспешил к прилетевшим летчикам. Обошел вертолет кругом, задрав кверху голову. Резкий запах керосина защекотал ноздри, как понюшка нюхательного табака. Он громко чихнул, как будто выстрелил из берданки.
— Будь здоров! — раздался сверху голос. Открылась дверь, и по лестнице опустились на землю несколько человек. Все, как один, в одинаковых синих фуражках.
Пирцяко Хабиинкэ усвоил: начальник должен быть в фуражке. Его окружили одни начальники.
— Начальник! — просительно сказал бригадир, обращаясь ко всем сразу, протягивая руки. — На Пур надо. Там баба и мальчишка. Стадо.
— Не пойму, чего он лопочет? — обратился бортмеханик к товарищам.
— На Пур просится, — объяснил второй пилот. — А Уренгой как раз на Пуре!
— Мы баллоны везем! Не можем взять. Газ, ты понял? — сказал командир вертолета.
Пирцяко Хабиинкэ замотал головой, сморщив лицо. Какой газ? Филька в фактории никогда о нем не говорил. Председатель колхоза не знал о газе!
— Не понял? — допытывался второй пилот, смотря с участием на ненца. — Ну как тебе объяснить. Огонь везем. Ты видел огонь у костра? Так у нас здесь тысяча костров. — Минуту подумал и добавил: — Не сто костров, а десять тысяч. Пожар может быть. Ты понял, пожар?
— Пожар плохо, плохо пожар! — закачал головой бригадир и зацокал языком. Пожары он видел. Видел, как горела тайга, как горела тундра с торфяниками. — Пожар плохо!
— Дошло! — обрадованно сказал второй пилот. — У нас баллоны с пропаном. Чуть что — и взрыв. А это пострашней, чем пожар!
Летчики ушли. Пирцяко Хабиинкэ сел на землю напротив вертолета и стал караулить. Терпения ему не занимать: он хороший охотник. Прошел долгий день. Прилетали и улетали самолеты, подымая песчаные облака, а он сидел на том же самом месте, засунув руки в рукава малицы. О чем он только не передумал! Видел сны. Они являлись к нему один за другим, бесконечно длинные…
Утром к вертолету пришли летчики. Увидели сидящего Пирцяко Хабиинкэ и удивились.
— Здравствуй, мужик! — сказал командир вертолета. — Неужели ты вчера ничего не понял? Газ мы везем в Уренгой. Газ!
— Пожар, — повторил объяснение второй пилот.
— Сергей Васильевич, — раздался вдруг женский голос, — в прошлый раз в оба глаза к вам комары забрались, а сегодня что за пожар у вас?
Все разом обернулись на глубокий низкий женский голос. А второй пилот стремительно подошел к женщине, поцеловал ей руку и торжественно объявил:
— Моя спасительница. Мария Петровна.
Члены экипажа, которые в подробностях знали историю, приключившуюся со вторым пилотом, с интересом посмотрели на миловидную женщину в ненецкой кухлянке и один за другим представились ей. Начался непринужденный разговор. Выяснилось, что Мария Петровна детский врач, но на Севере приходится заниматься более широкой практикой, особенно когда вылетаешь к оленеводам, в дальние становища.
Из всего, что говорилось, Пирцяко Хабиинкэ услышал знакомое имя Мария. И он, осмелев, встал рядом со вторым пилотом, на которого женщина смотрела чаще, чем на других. И сейчас она взглянула на него, что-то весело рассказывая. И вдруг замолчала, будто что-то вспомнив.
— Ты Пирцяко Хабиинкэ? — не то вопросительно, не то утвердительно сказала женщина и, не дожидаясь ответа, заговорила по-ненецки. А потом с обезоруживающей улыбкой подошла к командиру вертолета:
— Константин Николаевич, вы ничего мне не объясняйте. Знаю, что по инструкции не положено. Но этот ненец должен улететь в Уренгой. Сергей Васильевич, придумайте что-нибудь. Случай с этим ненцем — это посерьезнее, чем два комара в ваших глазах. Прошу вас.
— Что будем делать? — после недолгого молчания, ни к кому не обращаясь, спросил командир вертолета.
— Запишу его в путевой лист, — ответил второй пилот.
— Записывай. Должен же ты отблагодарить Марию Петровну, которая спасла тебя от твоей же глупости, когда ты решил, что потерял зрение, а дело-то оказалось комариное.
Русская женщина в ненецкой кухлянке постояла на краю взлетного поля, пока не скрылась из глаз управляемая человеком птица.
Низкие своды вертолета напомнили Пирцяко Хабиинкэ родной чум. Стояли впритык ящики с красными круглыми поленьями. Зачем везут дрова? На Пуре тайга! Он постучал согнутым пальцем по железу и удивился еще больше. Неужели железо будет гореть? Почему мужики говорили о пожаре?
— Газ, газ! — несколько раз подряд повторял ненец новое слово, чтобы его хорошо запомнить. Что принесет газ его родной земле? Его Пуру? Рекам и болотам? Стадам оленей? Ягельникам?
Никто не видел, как Пирцяко Хабиинкэ вышел из вертолета, за руку попрощался со всеми начальниками. А вертолет скоро ушел в обратный рейс. Так случилось, что экипажу больше не пришлось лететь в Уренгой, и никто в поселке не узнал, что привезли вертолетчики давно пропавшего ненца.
Пирцяко Хабиинкэ не стал задерживаться на берегу ненавистного Пура. Казалось, каждое дерево: кедрач, ель и кусты по берегам напоминали о постигшем его горе. Решил зайти в поселковый Совет, поговорить с Сероко, спросить, не знает ли он, где его чум с бабой и сыном. Но изба Сероко затерялась среди новых изб, искристо желтых от вытаявшей смолы. Дорога неожиданно прицела бывшего бригадира к бане. Срубил ее когда-то Филька. Напарившись, приемщик с разбегу бросался в холодную воду реки. Но сейчас из бани при нем выбегали незнакомые мужики, красные, распаренные. Прыгали в Пур и снова убегали париться.
Пирцяко Хабиинкэ вдыхал новые для себя запахи. Чем больше ходил, тем сильнее появлялось желание снова отправиться в путь. Он ловил мысль, как убегающий аргиш: не понимал, что произошло с его родным Пуром, тундрой, тайгой, поселком, и это не давало ему покоя.
Мудрые советы давал ему отец. Давно он откочевал в другую тундру. Пирцяко Хабиинкэ тогда сам запряг белых важенок. Посадил отца на новые нарты. Положил тынзян, хорей, карабин, патроны, лук со стрелами, пасть для песцов и сеть для ловли рыбы. Ему захотелось побывать на Хальмер-Ю, покричать отцу, спросить его совета. Не приведет он с собой жертвенного оленя, но старик должен его простить. Порвет свою рубашку и привяжет к палке пестрые ленточки.
Хороший аргиш за четыре мерки приходил к Хальмер-Ю, а бригадиру пришлось неделю добираться по тундре до места погребения. Отсюда уходил кочевать в другую тундру весь род Хабиинкэ. Недалеко от леса, на краю болота, где торчал острый камень, задернутый зеленым мхом, в разных местах чернели нарты. В траве белели оленьи рога.
В трещине камня стоял божок. Посмотрел Пирцяко Хабиинкэ на голову Великого Нума и на его щеках не увидел следов жертвенной крови.
— Ге-ге-ей! — громко закричал он, приставив развернутые ладони ко рту. — Отец, ты слышишь меня? Я пришел поговорить с тобой! Нет мне счастья в тундре.
Никто не ответил Пирцяко Хабиинкэ с Верхней тундры. Но он знал, что отец должен отозваться, подать ему дельный совет. Надо набраться терпения и ждать.
Прошел долгий день. Пирцяко не мог сказать, когда он засыпал, когда бодрствовал. Боялся открыть глаза. Вдруг ему показалось, что он услышал глухие слова своего отца. Без зубов отец шепелявил. Не все слова Пирцяко разобрал. Они глохли где-то вдали. Но почудилось ему, что отец за что-то рассердился на него. Наверное, за то, что долго без дела шастал по тундре. И еще будто отец распорядился: «Возьми мой карабин». — «Если я возьму твой карабин, как ты будешь отбиваться от волков?» — спросил Пирцяко. «У меня есть хорей. Разве ты забыл, что я убил им двух волков?» — «Помню. Башку еще не растерял».
