Владимир Романовский - Богатая белая стерва
Вопрос. Почему Юджин, по всей видимости талантливый и верный своему призванию — почему он не мог поступить в Джулиард сразу по окончании школы? Почему об этом не говорили ему — его учителя музыки, его друзья, или хотя бы его родители — почему не советовали ему пойти туда, куда идут талантливые музыканты?
Ну, во-первых, школу он так и не закончил. Были и другие причины. «Индоктринация и творчество несовместимы», написал упрямый и капризный Юджин в своем дневнике.
Что касается его родителей — мать Юджина относилась к его занятиям музыкой скептически, а отец открыто был против того, чтобы его сын стал профессиональным музыкантом. Брат отца, саксофонист, пробродяжничав несколько лет, женился на женщине с очень плохой репутацией и теперь жил, по слухам, в нищете и разврате на юге Франции, посылая время от времени родне открытки хамского содержания. Подсознательно, отец Юджина боялся, возможно, что занятия музыкой дадут толчок некоторым фамильным чертам, унаследованным генетически.
ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА ВИЛЬЕ:
Идея организовать музыкальную группу пришла мне в голову неожиданно и была, скорее всего, просто реакцией на ежедневные музыкальные экзерсисы Фукса. Когда он начинал греметь на своей бас-гитаре — в десять утра, каждое утро, уважаемые! — я, как правило, еще спал, поскольку предыдущей ночью была работа, а после работы был алкоголь. Все здание дрожало от фуксового баса. Нужно было что-то придумать, чтобы музыкальная энергия просыпалась в нем позже, или чтобы он спал подольше, или то и другое вместе.
Я сказал, слушай, мужик, почему бы нам не сварганить группу?
Я стоял в халате посередине гостиной, с противным привкусом во рту, с трудом держа глаза открытыми. Фукс перестал греметь и оглянулся на меня через плечо с таким видом, как будто я только что открыл ему смысл его жизни.
Он говорит — Это просто гениально, мужик.
Гениально? Может быть. Миллионы людей всю свою жизнь работают на паршивых работах, экономят, сводят концы с концами, платят за квартиру, платят налоги, сидят на диетах, смотрят телевизор, и прочее, но мысль, что надо бы организовать музыкальную группу никогда не приходит им в голову. Стало быть, действительно гениально.
Фукс говорит — А сколько нам нужно для этого народу? Эй, слушай, а певец нам нужен?
Что он хорошо умеет — так это действовать людям на нервы. Я сказал ему, раздраженно — Сперва давай составим группу. Используем твои способности бас-гитариста. Нужны барабанщик и ведущая гитара. И, может быть, саксофон.
Он говорит — Эй, а саксофон-то зачем?
Я сделал серьезное лицо, многозначительно поднял указательный палец, и сказал — А спецэффекты?
Он понятия не имел, о чем я. Тем не менее Фукс, глядя на мой указательный палец, торжественно покивал. Старина Фукс.
Я сделал себе яичницу. Фукс присоединился ко мне в кухне. Есть у него еще одна неприятная черта — он все время путается под ногами.
Он говорит — Ну, хорошо, ты знаешь кого-нибудь?
Я поставил тарелку на стол и вооружился вилкой. Очень люблю яичницу, и когда я ем, не желаю, чтоб меня часто и суетно прерывали. Разговор за едой следует вести медленно и лениво, со множеством пауз — чтобы можно было жевать задумчиво, проглатывать со знанием дела, и переваривать со значением. Я не ответил Фуксу.
Но Фукса не удержать. Он продолжил, типа — Хорошо, я знаю одного парня. Он из Гарлема. Паркер. Его зовут Паркер. Большой такой ухарь. Может барабанить сутками. Это все, чем он занимается целыми днями. Было время, он барабанил в метро, пока не стали гонять.
И я сказал — Хорошо. Найди его. Можешь?
Фукс говорит — Ну дак! Мой двоюродный брат его знает. Надо, [непеч. ], ему позвонить прямо сейчас.
Я говорю — Эй, эй, не спеши, брат. Было бы лучше, если бы мы нашли сперва гитариста.
Фукс вдруг просветляется и говорит — Никого не знаю, брат. Гитариста найдешь ты. Раскидай по городу листовки, брат, или помести [непеч. ] объявление в [непеч. ] газете, брат. Кстати, брат, что именно мы будем играть, какую музыку?
Я положил вилку. Я ухмыляюсь как безумный, но на Фукса ничего не действует. Тогда я ему говорю — А тебе-то что, брат? Ты играй на своем басе. Я скажу тебе, какие ноты когда играть.
Он крепко подумал и в конце концов сказал — [непеч. ], наверное ты прав, мужик. Мне это никогда не приходило в голову, [непеч.]. Я все могу играть. Блюзы, и все что угодно. Что мне сказать моему двоюродному брату?
Скажи ему, что будем играть рок, джаз и блюзы.
Ну да? Все это будем играть?
Да.
Паркер-барабанщик обнаружен был три дня спустя. Мы взяли напрокат… Хорошо, это я взял напрокат… В общем, дешевую репетиционную студию в огромном бывшем индустриальном здании, принадлежавшем кому-то, кого звали Уайтфилд, или что-то в этом роде. Ну, ладно — не очень дешевая она была. Но в пределах разумного. И провели мы пробную репетицию.
Для человека, стучавшего в четыре пластмассовых ведра в метро, Паркер был неплох. Но моим задумкам он не очень соответствовал. Моя задача была — улучшить и утончить. Самый утонченный аспект игры на барабане в метро — грохотать громче, чем поезда. На поверхности этого мало. Всякие туристы и даже популярные музыканты думают, что этого достаточно. На самом деле нет. Я показал Паркеру кое-какие приемы. В конце концов я сыграл ему на рояле увертюру к «Летучему Голландцу», в моем собственном переложении. Увертюра не сильно его впечатлила, но все-таки он начал больше обращать внимание на музыку и в конце концов сообразил, что темп может меняться, и не один раз, во время исполнения опуса. Я объяснил ему про джаз. Он не понял. Я объяснил еще раз. Он старался. И снова старался. И в конце концов стало звучать неплохо.
Мы условились встретиться в следующее воскресенье, в полдень. Я обещал найти к тому времени гитариста.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
VII.
В следующую пятницу у Юджина был ангажемент в модном ресторане, где он подменял иногда постоянного пианиста — тот заболел и, по словам Юджина в поспешной дневниковой записи, «помер бы к свиньям, если бы парамедики не приехали быстро и не вогнали бы ему в вену что-то, что нейтрализовало или сбалансировало то, что он вогнал себе в вену до этого». Был один из тех странных дней в марте, когда погода в Нью-Йорке готовится и раннеапрельской буре, включает обогрев на какое-то время, путая метеорологов и деревья. Было семьдесят градусов в тени по Фаренгейту, и не было ветра. Огромные окна ресторана — стеклянные стены, на самом деле — открыты были настежь. Акустика отвратительная. Менеджер заведения огорошил Юджина с самого начала, запретив поднимать массивную верхнюю крышку кабинетного рояля. Юджин сел на рояльную скамейку и некоторое время просто сидел, дуясь на менеджера. Делу это не помогло. Поправив манжеты, распрямив спину, вдохнув глубоко, Юджин очень свободно сыграл первые несколько тактов «Апассионаты», что и привело менеджера обратно к роялю.
— Тихая музыка, друг мой, — сказал он с яростным восточноевропейским акцентом. — Ресторан. Люди едят. Играть тихо. Окей?
И он ушел.
Униженный и злой, Юджин прекратил игру. К небрежным бездумным оскорблениям привыкаешь, но стенка, отделяющая тебя от аудитории, не всегда выдерживает удары, ее можно пробить, и начинаешь ты в конце концов обижаться, особенно если ты изначально в плохом настроении, и не успел приготовиться, и у тебя нет на примете гитариста, который мог бы гарантировать успех твоей группе.
За столом рядом с роялем помещалась колоритная пара — маленькая индийская женщина и большой рыжий очкастый парень в корпорационном костюме, чьи комментарии действовали на его подругу странно — время от времени она издавала стеснительные смешки. Впечатление было, что у нее нет чувства юмора и она просто изображает веселие — из вежливости. А парень, наверное, какой-нибудь менеджер из нижнего эшелона.
В конце концов девушка его поднялась и ушла искать туалет. Рыжий встал во весь немалый рост, потянулся, зевнул, и шагнул на подиум.
— Не возражаете, если я задам вам личный вопрос? — спросил он, делая серьезное лицо. Юджин кивнул. — Так… — рыжий подумал, — у вашей герлфренд — большие сиськи?
Слово герлфренд почему-то далось ему с трудом.
— Не знаю, — ответил Юджин, наклоняя голову и изучая неровный узор на дешевом галстуке молодого менеджера. — Я почти никогда на них не смотрю.
— Понял, — сказал парень. — Воистину, я не виню тебя, о спутник. Твои предпочтения твоими и останутся. А это правда был Бетховен? То, что ты играл только что?
— Да, — ответил Юджин, раздражаясь.
— Ладненько. Ну-с, так. Я не утверждаю, что разбираюсь в… как бы это определить… в симфонической музыке — а может, ты предпочитаешь называть такую музыку оркестровой? — но в любом случае, на прошлой неделе я смотрел по телевизору «Кольцо Нибелунгов», Вагнера… — он сделал большие глаза и заговорщически поднял брови, — ну знаешь, из Мета? Смотрел подряд. Не мог, прямо-таки, оторваться от экрана. Бетховен мне знаком потому, что моя бедная дорогая тетушка давала мне уроки, когда я был всего лишь младенцем. Но если бы вам, друг мой, захотелось бы осведомиться у меня, кто и когда написал такую-то оперу или такой-то концерт, я не смог бы ответить, поскольку…
