Памела Джонсон - Особый дар
— Некоторые — да, а некоторые хотели во что бы то ни стало наверстать упущенное; сидели за книгами весь день напролет, да еще прихватывали часть ночи и на экзамен являлись смертельно усталые, издерганные. Кстати, мне рассказывали о картинах вашей матушки. Я хотел бы прийти на вернисаж.
— Она будет очень рада, и я тоже. Такая честь — мы оба будем даже как-то подавлены.
— Да полно вам, кого и чем я могу подавить? Разве что чисто физически — своим весом.
Аманда рассмеялась.
— Право, Эдуард, можно подумать, что вы Майкрофт Холмс[14]. А в вас и семидесяти килограммов не будет.
— Да, но у меня кость узкая. Ну, как там Клэр, есть от нее какие-нибудь вести?
— Она во Флоренции. А к нам приедет весной.
Тут появилась горничная и сказала, что ленч подан.
Они перешли в овальную столовую, тоже очень уютную: посреди комнаты — овальный стол, на белой скатерти сверкают фарфор и хрусталь. Тоби заметил, что у каждого прибора стоят фужер, бокал и рюмка.
— Сегодня, Тоби, мы завтракаем в узком кругу, — сказала миссис Феррарс. — Но вы непременно приезжайте, когда соберется более разнообразное общество. Кстати, когда здесь бывает Эдуард, ленч подается на его вкус, так что мне остается надеяться, что вкусы ваши совпадают.
Снетки. Суфле гран-марнье. Рейнвейн и кларет. А затем еще и портвейн — его подали к кофе, который пили тут же, за столом. На Тоби все это произвело сильное впечатление. Его удивило только, что между переменами миссис Феррарс курила — а он-то полагал, что знатоки за едою не курят.
Беседу за столом направляла хозяйка. Какого мнения Тоби о книге такого-то? А такого-то? А такого-то? Речь шла о романах, только что вошедших в моду. Тоби ответил, что, к сожалению, не в курсе последних новинок в литературе — времени нет, грызет гранит науки.
— Но вы непременно должны выкраивать для этого время! Быть на уровне совершенно необходимо, отставать никак нельзя, правда, Эдуард? — настаивала миссис Феррарс.
— Не знаю, — медленно проговорил Крейн. — Как посмотришь, что они все трое пишут… На мой взгляд, лучше уж отстать.
— Насмешник Эдуард, — бросила она невозмутимо. — А сам, наверное, ни единой строчки не прочел. Как бы то ни было, все они будут у меня здесь в мае. Так что же вы все-таки читаете?
— Достоевского — более или менее постоянно.
— А знаете, — глаза у нее расширились, — он меня ужасно пугает. Обожаю его, но всякий раз чувствую себя словно ребенок, которого страшит темнота.
— Что ж, — вставила Мейзи. — Должно быть, именно на это он и рассчитывал. Иначе зачем бы ему было забираться в такие дебри?
— А вы, Эдуард, по-прежнему каждый год перечитываете Пруста? — спросила миссис Феррарс.
— Как правило, да. Если только не пишу в это время сам. Его манера заразительна, и этим он опасен. Прилипчивый писатель.
— А Достоевский разве нет? — неуверенно спросил Тоби.
— Для моего жанра — нет. Вообще-то некоторые писатели как корь. Будь я романистом, я просто не осмелился бы читать Джеймса Джойса — впрочем, слишком многие романисты им зачитываются.
— А вот Джейн Остин вовсе не прилипчива. Для этого она чересчур совершенна, — объявила Мейзи.
— Рад, что ты по крайней мере не назвала ее «мисс Остин» Ведь те, кто так величают ее потому, что высоко чтут — можно сказать, ставят выше всех других писателей, — почему-то не говорят же «мистер Шекспир».
— Эдуард, вы негодник, — бросила Аманда Феррарс, впрочем вполне миролюбиво, скорее по привычке.
Они вернулись в гостиную. Погода испортилась, а с нею и настроение Аманды. Тоби сразу подметил это и заключил, что оно подвержено внезапным перепадам. Большой кедр на лужайке вдруг словно выцвел под налетевшим ветром.
Крейн подсел к Тоби и попытался вызвать его на откровенность, однако откровенничал Тоби редко. Он отвечал вполне вежливо, но заставить его разговориться было не так-то просто.
— Что-то скучно становится, — заметила Аманда. — Эдуард, скажите что-нибудь остроумное.
Крейн повернулся к ней.
— Но я вовсе не остроумец. Разве что в том смысле, как это понималось в семнадцатом веке; впрочем, теперь такого остроумия не признают.
Видно было, что он относится к хозяйке дома с уважением, но помыкать собой не позволит. Как ни говори, из всех ее львов он самый знаменитый и рычать по заказу не собирается — а может, и вообще никогда не рычит.
— Мама, — встрепенулась Мейзи. — Ты хочешь заставить Эдуарда прыгать через обручи? Но он не из таких.
— Итак, на что вы можете рассчитывать? — спросил Крейн, обращаясь к Тоби.
— На приличный диплом. Не более того.
— А писать не собираетесь?
— Пожалуй, я не прочь попробовать свои силы.
— Но вы понимаете, что это значит? Регулярно, изо дня в день, столько-то часов отсиживать зад. И не ждать вдохновения, потому что оно не приходит никогда. Троллоп такие вещи понимал и говорил о них прямо, а его за это презирали.
— Но Тоби и так работает очень регулярно, изо дня в день, — сказала Мейзи. Ей до того хотелось выставить его перед всеми в наилучшем свете!
— А вообще-то идея насчет Сен-Жюста неплоха, как во всех идеях Аманды, в ней что-то есть.
Тоби вдруг почувствовал благодарность к этому человеку за его заботливость и участие.
— Раз вы так считаете, я попробую, — пообещал он. — Только не сейчас.
— Вот видите, я «запускаю» людей, — объявила Аманда. Настроение у нее явно поднялось. — Не вздумайте это отрицать.
— А я и не отрицаю, напротив, — возразил Крейн.
— Надеюсь, мне удалось «запустить» и вашу маму, Тоби. Только, разумеется, сперва я должна посмотреть ее картины.
— Ее будет трясти от страха, когда вы станете их смотреть, — сказал Тоби, и Крейн метнул на него острый взгляд.
— Почему? — спросила Аманда, явно довольная. — Разве я нагоняю на людей страх?
Но Тоби увильнул от прямого ответа:
— Ну, может, на некоторых… — сказал он, и Крейн снова посмотрел на него.
— Но только не на вас! — бросила Аманда, подавшись к нему.
— А мне бы и не хотелось, чтобы вы считали, будто я боюсь вас. Вы очень добры ко мне, — сказал Тоби. — И потом — не знаю, удобно ли говорить об этом, — но ленч был просто чудесный.
— Смотри-ка, Эдуард, у вас с Тоби много общего! — воскликнула Аманда. — Нет, говорить об этом вполне удобно. Просто не понимаю, какой смысл продумывать до тонкостей завтрак или обед, если люди не получают от них удовольствия. Тоби, выражаю вам свое одобрение.
И Тоби невольно почувствовал себя польщенным. Впрочем, он вовсе не жаждал, чтобы одобрение ее было чересчур горячим — ведь вообще-то он еще не решил насчет Мейзи окончательно. Теперь он ясно понимал: и сама Мейзи, и ее мать принадлежат к числу имущих. По его понятиям, они богачки. Но зачем связывать себя раньше времени? Ведь ему еще предстоит завоевать мир! Тоби поблагодарил хозяйку и сказал, что ему пора ехать.
— Но это невозможно, — возразила Мейзи. — Поезд будет только в пять. Давайте сыграем в буриме.
До этого он и понятия не имел, что она питает пристрастие к салонным играм. Но, по счастью, не растерялся — что ж, он тоже в грязь лицом не ударит.
— Я не мастак по этой части, — объявил Крейн. Потом протянул Тоби бумажку с такими словами:
топор
нож
ложь
укор
Тоби взял ее и быстро написал:
На телку обрушил я топор,
А уж потом взялся за нож.
Право же, это совсем не ложь;
Вопль ее — вечный мне укор.
Потом пустил свой опус по рукам, и он вызвал шумное одобрение.
— Бойня, — сказал Крейн. — Что ж, очень складно. А я-то думал, что загнал вас в угол.
— Да он сокровище! — Аманда так и сияла.
В буриме они играли до самого чая, и Тоби немножко выдохся. Но все-таки чувствовал, что все идет хорошо: он пускает в Хэддисдоне корни. Такого рода игры ему по плечу — и всякий раз, как понадобится, он будет на высоте.
После чая — весьма обильного — он поднялся, чтобы попрощаться, и тут Крейн сказал ему:
— А вы далеко пойдете.
— Благодарю вас, сэр.
— Ценю столь несовременную учтивость, но здесь я просто Эдуард.
— Спасибо, мистер Крейн, — ответил Тоби, — пока я не могу называть вас по имени, как-то не выговаривается.
Он и сам понимал, как обаятелен в этой своей почтительности.
— Надеюсь, скоро сможете.
Волшебный день подошел к концу Тоби поблагодарил хозяек и откланялся.
— Еще увидимся, — сказал Крейн.
Тоби понимал, что это успех. Мейзи отвезла его на станцию, и тут он поцеловал ее — более долгим поцелуем, чем собирался.
— Все было чудесно. Мне нравится твоя мама.
— А мне твоя.
— И еще мне нравится Эдуард Крейн. Внешне я таким его себе, в общем, и представлял, но как человек он куда симпатичней, чем я думал, и не такой замкнутый.
