Факир Байкурт - Избранное
Знаете, что меня больше всего удивило? Что кобель Мюслима-ага, хоть и находился поблизости, не вмешивался в эту схватку. А женщина по-прежнему не стреляла, выжидала удобного момента. Двое американцев со всех сил припустились в сторону лужайки, а Карами срывающимся голосом кричал переводчику:
— Скажи им, скажи, чтоб в лоб метили! Только в лоб, чтоб наверняка! Зверь сейчас точно бешеный сделался. Если его не уложить на месте, он и на людей броситься может. Пусть в лоб бьют. Скажи им!
Казалось, чего проще — подстрелить кабана, ан нет! Американцы, что выбежали на лужайку, тоже присели на корточки, прицелились. И женщина с ружьем не спускала секача с прицела. Но стрелять не могли — собака мешала. Как вцепилась в заднюю ногу, так и не отпускает. Напрасно зверь пытался скинуть ее и удрать в сторону ущелья.
Бах-бабах! — грохнул выстрел. Чопар вьюном взвился, пуля, видать, угодила в него.
— Стой! Сто-о-о-ой! — как ненормальный завопил Рыза из Козака. Он сам на себя не похож стал. — Что ж это делается, люди добрые?! Собаку-то за что? — Рыза кинулся к старосте, Карами и переводчику — Что они натворили?! Такую собаку сгубили! За что?!
Чопар, тонко визжа, вращался волчком на одном месте. Смотреть на него и то больно. А секач замедлил бег, остановился. Он пристально глянул на раненого пса, словно прикидывал в уме, не разделаться ли со своим врагом. Затем посмотрел вниз, точно выбирал, куда бежать. Пес подобрался весь, напружился, даже скулить перестал. А когда между ними было уже не больше полушага, вдруг метнулся и рванул клыками по кабаньему боку. И вновь все смешалось в один клубок. Женщина, что целилась из ружья, отбежала от охотников шагов на пятьдесят. Минуты две-три продолжался бой между секачом и собакой, которая из последних сил норовила вцепиться врагу в горло, но ей это никак не удавалось. И тут кабан изловчился, поддел пса клыками под брюхо. Застонав, покалеченный пес отполз метра на три и прижался боком к скале. Секач его больше не трогал.
Рыза бежал к месту схватки с топориком наперевес.
— Ах, негодяи! Сгубили кобеля! — орал он. — Сгубили Чопара!
Рыза и секач очутились друг против друга.
— Стой, Рыза! — не своим голосом завопил Карами. — Отойди от кабана! Тогда они его укокошат!
Рыза отступил.
— Чопар, ко мне! — окликнул он раненого пса.
Тот с трудом приковылял к хозяину, и Рыза отвел ею в сторонку. Все это время кабан словно выжидал чего-то. И дождался. Бабах! — грянул выстрел. Охотница нажала наконец на спусковой крючок. И еще раз — бабах! Обе пули угодили прямо в лоб кабану. Он рухнул как подкошенный. Американцы всей оравой окружили уже мертвого зверя и стали в упор разряжать в него ружья. Потом схватили за ноги и поволокли к речке, где и бросили на песок.
Рыза тоже, волоча за ошейник свою собаку, потащил ее к реке. Войдя по колено в воду, он стал промывать собаке рану. Видно было, как розовеет вода под ее брюхом.
— Намык, сукин ты сын! Тащи подсоленное масло! — сердито закричал Карами и, обращаясь к обступившим его людям, пояснил — Когда у собаки рана, не бывает лучшего средства, чем подсоленное масло. Обмажешь рану — и, глядишь, через день-другой заживать начинает. Подумаешь, делов — кобеля подстрелили! Не стану ж я обижаться на гостей из-за такого пустяка. Чего шум подняли? По мне, и сотни псов не жалко ради дорогих гостей. Что, я не прав разве? — Карами так и сыпал словами, а сам при том искательно поглядывал на сельчан: давайте, мол, спустим дело на тормозах, и весь сказ. — Да и кобелишко-то никудышный. Было б из-за чего обижаться.
Мертвый секач недвижно лежал на песке у самой воды. Кровь все еще сочилась из пробитой головы, а там, где пули попали в живот, ни единой капельки крови не выступило — наверно, в сале застряли.
— Нескладно вышло, — повторяли присутствующие.
Переводчик, видно, перевел американцам, что люди недовольство высказывают, и они, эти американцы, вдруг сникли, сокрушенно закивали головами:
— Йес, йес, ронг, ронг, ронг…
На том берегу остались женщины, девушки, голопузая ребятня. Они держались плотной кучкой, и по их лицам тоже видно было, как они расстроились из-за собаки Рызы. Сплоховали наши мужики, видать, раз такое могло случиться. И зачем это надо было — натравливать собаку на одуревшего от злобы зверя? А ведь какой был кобель! Сущий тигр! Сгубили этакого красавца. Какая ж это охота — стрелять не по кабану, а по собаке. Тоже мне горе-охотнички.
Зашуршала высокая трава. И тут же вымахнул кабан, за ним гнался пес Мюслима-ага. Откуда ни возьмись появился Пашаджик.
— Это собака моего чобана, — громко предупредил он, — смотрите не пристрелите ее по ошибке… Ко мне, Акыш! Ко мне!
Сам Мюслим-ага стоял молча, не шевелясь.
Пашаджик выхватил топорик из рук Рызы и протянул его чобану.
— Бей его прямо по загривку!
Но Мюслим-ага не взял топора.
— Будь я таким храбрецом, — ответил он, — давно ушел бы в горы, разбойником заделался. Ограбил бы все пять деревень около Чанкыры — и за Илгазские горы: ищи ветра в поле!
Кабан пробегал совсем рядом, и Пашаджик сам кинулся вперед. Он изо всех сил рубанул топором. Удар пришелся посредине спины. Кабан повернулся, грозно выставил клыки. Пашаджик отскочил назад. Еще парнем он, говорят, отличался в метании копья, был проворен и ловок. К тому же вырос в богатом доме, ел досыта и мясо, и сыр, и молоко, и сахар — сил у него хватало.
Кабан — с топором, застрявшим в хребтине, — помчался дальше, собака за ним следом. У самого входа в ущелье она догнала его, вцепилась и повалила. Кабан несколько раз перевернулся, встал и кинулся бежать. Собака снова нагнала его, опрокинула и прижала лапами к земле. Кабан наконец-то стал удобной мишенью для охотников с правой стороны. Они хорошенько прицелились, нажали на спусковые крючки. Кабан вытянулся, дернулся несколько раз и затих.
Пашаджик подбежал к нему, вытянул топорик и еще раз рубанул по голове. В этом не было никакой надобности, но уж больно ему хотелось показать себя.
Староста Хамза схватил Карами за руку.
— Думаю, на сегодня хватит. Не хотят же они извести всех кабанов за один день. Скажи переводчику-бею.
— Валлахи, верно ты говоришь. Сядем под ивами, отдохнем. Двух кабанов хватит.
Мюслим-ага увел своего пса. Собаку Рызы из Козака положили в лодку, отвезли на другой берег. Потом переправились сами охотники и наши деревенские. Кабаньи туши американцы повесили на суку ивы, сперва одну, потом другую. Сфотографировали, каждую по отдельности.
— Переводчик-бей! Они, верно, захотят их изжарить. Прямо сейчас, на угольях. — Член управы Камбер был человек образованный, знал арабский язык. — Жареный барашек хорош на столе, смелый йигит хорош в седле, — вспомнил он старую поговорку. — Надо развести костер, пусть жарят свою кабанятину.
Американцы собрались около родника, умылись.
— Гуд, гуд, гуд, — только и повторяли они все, мужчины и женщины, — и тут же начинали сокрушаться: — Ронг, ронг, ронг.
— Они очень огорчены, что поранили вашу собаку, — объяснил переводчик-бей. — И готовы заплатить за все любую сумму, какую вы назовете.
Карами замахал руками:
— Ничего не надо. Соленое масло уже принесли. Сейчас обмажу им рану. Если пуля застряла внутри, она выйдет. И за три дня рана затянется. Передай им: пусть не беспокоятся. Чобан мой, значит, и собака моя. Околеет — невелика потеря.
Я тоже переехал на одной из лодок. Подошел к деду и взял у него свою куропаточку. Чобаны перевязали рану Чопару. Из дома Карами принесли круглые столики, охапки дров и большие ножи.
— Пусть дорогие гости знают, что мы их уважаем и любим, — сказал Камбер. — Но религия запрещает нам прикасаться к свинине. Пусть на нас не обижаются. Вот ножи, вот точила — придется им самим разделывать туши.
Сторож притащил большой камень для разделки. Все наши отошли в сторонку и стали глядеть на американцев.
Американские охотники, мужчины и женщины, засучили рукава, освежевали кабанов и стали их разделывать. Работа кипела.
5. Гулянье на берегу реки
Глава, в которой повествование ведется от лица Эльвана-чавуша, дедушки Яшара. Немало лишений выпало на долю этого человека, он участвовал в войнах, бывал бит в полицейских участках. Живым вернулся с войны, о побоях успел позабыть Эльван-чавуш, круглоглазый дед Яшара…
Яшар окликнул меня:
— Дедушка!
Подошел и взял меня за руку. Я отдал ему клетку.
Охотники-американы разделали кабаньи туши. Мясо было темно-розовым, с алыми прожилками. Наша вера не позволяет нам есть это мясо, но с виду оно — хоть куда! Развели огонь. Притащили от источника несколько бидонов воды, поставили рядышком с огнем, чтобы согреть. Вытащили куски духовитого мыла. Ишь, черти хитрые. Загодя припасли все что надо. В машинах у них и бутылки есть — вон горлышки виднеются.
