Вадим Смоленский - Записки гайдзина
– Да он, наверное, посрать присел, ваш мужик, а тут вы со своими грибами...
– Вот-вот. Человек любуется цветком, слагает трехстишие, а у тебя в голове одно – «посрать». Я про это и говорю. Мне даже стыдно тогда стало, что он ходит в лес на цветочки любоваться – а я там грибы срываю, чтобы жрать их потом. Или вот сакура то же самое – им даже плодов с нее не надо.
– Правильно! Я давно говорю: сакура – это пустоцвет. Как и все остальное. Все вокруг: ах, Восток! ах, культура! А это никакая не культура, а порожняк.
– Что же тогда не порожняк? Вот эти ваши буги-вуги – не порожняк, да?
– Это тоже порожняк. Культура – это «Слово о полку Игореве». Культура – это протопоп Аввакум. И буги-вуги вы мне не шейте. Все эти буги-вуги, всякий там Голливуд разный, джаз, мормоны, хасиды, комиксы – это все ваше, а не наше!
Рауль Абрамович тяжело вздохнул.
– Федя, ну вот ты меня усадил, чаю налил – и все для чего? Чтобы ругаться? Вадичек, ну посмотри на него!
– А что, нормально! – сказал я. – Классическая амбивалентность. Тут вам и либидо, и мортидо. Все вперемешку.
– Чего-чего? – насторожился Федька. – Какое такое мортидо?
– Фрейда читать надо! – наставительно сказал Рауль Абрамович. – Фрейд был современник Иогана Штрауса. Он жил в Вене и все понимал. Либидо – это инстинкт любви. А мортидо – инстинкт смерти. Они сопутствуют друг другу.
Федька надул щеки и забарабанил ногтями по стакану.
– Ясно, – сказал он наконец. – Берешь бабу и сверху на нее ставишь пулемет. А сам пристраиваешься сзади и сочетаешь бабу с пулеметом в едином ритме.
Так, что ли?
– О боже! – Рауль Абрамович приложил кончики пальцев к вискам. – Опять пулемет! Зачем пулемет?!
– Не нравится!.. – осклабился Федька. – Человек всю жизнь кует пулеметы, а потом вздрагивает от одного слова! Что сказал бы Фрейд?
– Фрейд увидел бы здесь комплекс вины, – сказал Рауль Абрамович. – И был бы прав. Нельзя так долго работать на войну. Это вредно для совести.
– Ой-ой-ой! – Федька покрутил растопыренными пальцами. – Да кто другой гордился бы, что он ковал ядерный щит! Что он был причастен!
– Тут нечем гордиться, Федя. На самом деле, это страшно.
– Да вам не того страшно. Вам страшно, что вы вернетесь – а там коммуняки.
– И это тоже страшно.
– Ха! – Федька вдруг оживился. – А давайте пофантазируем. Давайте представим: вот вы вернулись – а там опять коммуняки. Знаете, что тогда будет?
– Знаю, знаю, – хмуро отозвался Рауль Абрамович. – Что-то там такое «в затылок».
– Э, нет! – сказал Федька. – В затылок – это потом. Сначала вам коленки посверлят. Дрелью.
Рауль Абрамович снял очки и стал протирать их носовым платком.
– Да вы не бойтесь! – успокоил его Федька. – Коммуняки к власти не придут. К власти придем мы.
– Кто это «мы»?
– Жесткие интеллектуалы!
– И что тогда?
– Тогда будет все, как надо. Потому что мы полностью задействуем потенциал православия. Оно будет старообрядческим. Эсхатологическим.
– Это как?
– А так! Раскольники когда-то сжигали себя в скитах. Но то было давно, до технического прогресса. Сегодня все делается проще. Объявим на весь мир, что Россия в одностороннем порядке взрывает весь свой ядерный потенциал.
– Зачем?
– А затем! Мы ведь православные, спасемся! А больше никто не спасется, и черт с ними. Так прямо и скажем. Представьте картину: по стране идут молебны, в массовом порядке отпускаются грехи, все поголовно молятся. Осталась, допустим, неделя. А там – паника! Готовы все с себя снять, лишь бы мы передумали. И вот уже на всех парах несутся к нам эшелоны с окорочками, летят боинги с ананасами, плывут танкера с оливковым маслом! Валютный Фонд аннулирует все наши долги, из Баварии протягивается пивной трубопровод, а фабрики Пьера Кардена строчат для нас телогрейки!
Федька раздухарился. Он забыл про чай, вскочил с кресла и делал быстрые проходки взад-вперед по кабинету, размахивая руками. Рауль Абрамович глядел на него, как лягушка на журавля.
– Вот, – сказал Федька, остановившись. – А излишки потом продаем обратно и выводим страну из кризиса.
– Да уж, – вздохнул Рауль Абрамович. – Интеллектуальнее некуда...
– Я утрировал! – Федька сел обратно и отхлебнул из стакана. – Я намеренно сгустил! Речь о том, что выход есть, просто там засели не те люди.
– Тебя бы туда.
– Да уж ясно, что не вас.
– Федя! – сказал Рауль Абрамович. – Ты делаешь мне алох ин коп.
– Чего делаю?
– Дырку в голове. Это на идиш. Так моя мама говорила, когда я ее расстраивал.
– Идиш вы забудьте. Больше не пригодится. Там теперь язык другой.
– Где «там»?
– Там, куда вы поедете в конце концов. Где вас ждут.
– С чего ты взял, что я туда поеду?
– А куда еще? Обратно вы боитесь, а здесь деградируете.
– По-моему, это ты деградируешь.
– И я тоже. Мы тут все деградируем.
– Не обобщай.
– Да как «не обобщай»? Вон, посмотрите на Вадика. У него уже словарный запас на исходе. Он все слова забыл, кроме «козла по жизни». Разве не деградация? Я, когда в Москве жил, делал в день по пятьдесят телефонных звонков. А здесь – от силы четыре. Это жизнь, по-вашему?
– Так ты делом займись – вот и будет тебе жизнь.
– Да каким делом? На ушах стоять, что ли?
– Не надо на ушах. Это Вадик пусть стоит на ушах, он йогнутый. Но ты же ученый, Федя! Ты же физик! Найди себе научную проблему! Займись, наконец, какой-нибудь, ну я не знаю, сверхпроводимостью. Или, там, общей теорией поля.
А ты вместо этого болтаешься тут, как не скажу что. В чей кабинет ни пойдешь, заранее знаешь – там обязательно сидит Федька и несет ахинею.
– Но-но, полегче!..
– Ты должен раскрывать тайны бытия! Ты физик!
– Когда я раскрою некоторые тайны бытия, то вам мало не покажется. Это не в ваших интересах, чтобы я раскрывал тайны бытия.
– Скажи еще, что я у тебя в геенне гореть буду.
– Нет, Рауль Абрамыч, вы в нашей геенне гореть не будете!
– По разным раскидают, да?
– Именно.
– Доволен теперь? Утвердился за мой счет?
– Не напрашивайтесь в другой раз. Это вам не пулеметы строгать.
– О-о-о-о-о! – застонал Рауль Абрамович и взялся обеими руками за голову.
– Хватит! – Федька стукнул по столу пустым стаканом и поднялся. – Пойду раскрывать тайны бытия. А вы тут деградируйте дальше.
У дверей он обернулся и добавил:
– Только не жалуйтесь потом.
Когда его шаги по коридору затихли, профессор Лишайников раскачивался в кресле взад-вперед, стиснув руки в замок и глядя перед собой в одну точку.
– Рауль Абрамыч, вы чай-то пейте, – сказал я ему. – Совсем остынет...
Он горестно покивал. Медленно поднял на меня взгляд.
– Вадичек! Ну скажи на милость: за что России вот это? За что России Федька Репейников?
– Читайте Бердяева, – сказал я. – Там все написано.
– Я читал. Но почему это только в России? Почему в Японии нет?
– Это ваше большое заблуждение, что в Японии нет.
– А где оно? Где в Японии такие Федьки? Я не вижу.
– Их тут навалом. Могу показать, если хотите.
– Нет, не надо! – профессор замахал руками. – Не надо! Ты пойми, Вадичек: японцы построили мне золотую клетку. Раньше у меня была клетка железная, а теперь у меня клетка золотая. И я не желаю слышать про них ничего плохого! Пусть живут, как им нравится.
– Конечно, – согласился я. – Наше дело сторона.
Рауль Абрамович опять мелко покивал, поболтал ложкой в стакане, помолчал. Потом досадливо крякнул и взволнованно заговорил:
– Но он все-таки прав, зараза! Мы все тут деградируем, с этим не поспоришь. С кем тут общаться? Совершенно не с кем. Золотая клетка... Вот я и общаюсь с Федькой. Водку с ним пью... Стал бы я в Ленинграде пить с Федькой водку?..
Тебе вот хорошо, ты язык выучил, можешь с японцами пить...
– Так возьмите и тоже выучите!
– Я уже старенький. У меня стимула нет. Но я не о том. Ты посмотри: вот Федька. Он хам, демагог, сволочь, фашист, все такое... Он едва ли не антисемит! Но при всем том он же блестяще образован! Он знает такие вещи, о которых я
и не слышал. И еще он, паразит, просто умный! Его послушать бывает интересно.
Ты согласен, Вадичек? Согласен, что Федя блестяще образован?
– Козел он по жизни, ваш Федя, – сказал я.
Рауль Абрамович вздохнул.
– У тебя все просто... У тебя все козлы... А я вот не пойму, как это может соединяться. Такой головастый мужик – и на тебе...
– Так ведь мортидо, Рауль Абрамыч... Сами же говорили.
– Да, мортидо... А кроме того, – профессор многозначительно поднял кверху палец, – кроме того, он не любит музыки. Совсем не слушает Иогана Штрауса!
– Так это и есть «козел по жизни».
– Ну вот. Слава богу, разобрались. Я теперь пойду. С вами как свяжешься, так и не заметишь, что рабочий день прошел. Тебя до дому подвезти?
