Кэтрин Вебб - Наследство
— А что же еще это могло быть?
— Ой, да что угодно, Касс Эванс! — воскликнула Эстель. — С чего бы это хозяйке хватать ребенка, тащить его в лес и там оставлять?
— Ты ведь сама сказала, она помешалась! — парировала Касс.
— Только после того, как она потеряла малютку, вот что я сказала.
— А может, это ее. Может, это ее ребенок — от другого мужчины! А она прятала его от хозяина, что вы на это скажете? А? — бросила вызов Касс.
— Кажется, это ты умишком повредилась, Касс Эванс, а не она! Важные барыни не подбрасывают детей, будто крестьянские дочки! — хохотнул Дэйви. — К тому же ты ведь видела того птенца, что поселился у Динсдейлов, — черный, как головешка! Не ее это мальчонка, быть такого не может. Чтоб у такой-то беленькой… Цыганенок это, тут и думать нечего. Цыгане, поди, и подкинули его, слишком много ртов кормить приходится, вот и весь сказ.
— А ты не должна говорить такие вещи про ее милость, — мягко предостерегла Эстель. — Ничего, кроме неприятностей, тебе от этого не будет.
— Но ты-то знаешь, что я слышала. И знаешь, что я видела, а это все неправда! — Касс притопнула ногой.
Из груди стоявшей за дверью Кэролайн вырвался сдавленный вздох, довольно шумный, и разговор резко оборвался.
— Тссс! — прошептала Эстель.
Кто-то направился к двери.
Кэролайн резко развернулась и, стараясь не шуметь, вернулась по лестнице вниз.
Когда Касс Эванс увольняли, Генри Кэлкотта не было дома. Кэролайн разговаривала с миссис Придди, а саму Касс отправили в ее комнатушку собирать скудные пожитки.
— Мне хорошо известна семья девушки, миледи. Я могу поручиться, что она не из тех, кто нечист на руку. — Лицо экономки омрачила тревога.
— Тем не менее я ее застигла, она рылась в моей шкатулке с драгоценностями. А после этого серебряная брошь пропала, — отвечала Кэролайн, дивясь тому, как спокойно и бесстрастно звучит ее голос, хотя внутри все трепетало от панического страха.
— Какая брошь, миледи? Возможно, ее положили не на место, засунули куда-то, и она найдется в доме?
— Нет, не засунули. Я настаиваю на том, чтобы девушка покинула этот дом, миссис Придди, и больше мне нечего сказать по этому поводу, — отрезала Кэролайн.
Миссис Придди, сокрушенно вздохнув, смотрела на нее такими колючими глазами, что Кэролайн не смогла долго выдерживать ее взгляд. Она отвернулась к зеркалу над камином и не обнаружила в своем лице ни следа паники, вины или нервозности. Лицо ее было бледно, неподвижно. Будто высеченное из камня.
— Могу ли я дать ей хорошую рекомендацию, миледи? Чтобы у нее была возможность начать заново еще где-то? Она неплохая девушка, работящая…
— Она ворует, миссис Придди. Если вы будете писать рекомендацию, непременно включите туда эту информацию, — негромко произнесла Кэролайн. В зеркале она увидела, как вытянулось лицо у экономки. — Я вас больше не задерживаю, миссис Придди.
— Слушаю, миледи, — сухо проговорила экономка и, поклонившись, вышла.
Когда дверь за ней затворилась, у Кэролайн подкосились ноги, и она схватилась за каминную полку, чтобы не упасть. Ее мутило, во рту стало горько от желчи. Но она подавила спазм и взяла себя в руки. Примерно через час Касс покидала дом через черный ход, со слезами и истерическими выкриками. Кэролайн глядела на нее из окна верхнего холла. Касс обернулась в последний раз посмотреть на дом и в ответ на настороженный взгляд хозяйки полыхнула ненавистью, которая могла бы испепелить и менее чувствительную натуру.
Лорд Кэлкотт немного поворчал, когда новая горничная, невзрачная толстуха, явилась раздвинуть гардины в спальне.
— А что случилось с той девчушкой? Темноволосой? — спросил он раздраженно.
— Я ее уволила, — спокойно ответила Кэролайн.
Генри не произнес более ни слова по этому поводу, так мало его это затрагивало.
Он лишь от случая к случаю наведывался в имение и слишком редко виделся с женой, чтобы зачать второго ребенка, поэтому следующая беременность заставила себя ждать. Кэролайн думала, что никогда больше не испытает того восторга, который охватил ее, когда она в первый раз взяла на руки малютку Эванджелину. Однако изменения в организме наполнили ее предвкушением любви, неодолимой, мощной, и Кэролайн отдалась этому чувству, что-то тихонько напевала неродившемуся еще младенцу, ощущая, как он постепенно заполняет пространство между ребрами, — зернышко тепла и жизни в ее иссушенной оболочке. Но мальчик — это был мальчик — родился слишком рано, на много месяцев раньше срока, и шансов выжить у него не было. Доктор ничего не смог сделать и хотел просто унести его, завернув в окровавленные простыни, но Кэролайн потребовала, чтобы ей показали ее дитя. Она вглядывалась в крохотное, еще не сформировавшееся личико и поражалась — тому, что еще способна чувствовать боль утраты, тому, что глаза еще могли наполниться слезами. Это был последний запас любви, все, что у нее еще оставалось, — и она выплеснула его до конца, вложила в этот взгляд, долгий прощальный взгляд на лицо мертвого младенца. Она передала ему последнюю щепотку своего душевного тепла, а потом доктор все же унес его, и все было кончено.
Выздоровление Кэролайн было долгим, она так никогда и не оправилась от этой потери. Со временем, когда она окрепла настолько, что смогла принимать знакомых и Батильду, навещавшие находили ее вялой и безжизненной. Кэролайн почти не участвовала в общей беседе, движения ее были неуверенными, а красота заметно поблекла. Глаза ее ввалились, щеки запали, руки стали похожи на птичьи лапки, а на висках забелели седые прядки, хотя ей не было еще и тридцати. Кэролайн походила на призрак, словно часть ее пребывала в какой-то иной реальности. Люди сокрушенно качали головами и долго колебались, прежде чем добавить Кэлкоттов в список приглашенных гостей. Оставаясь одна, Кэролайн подолгу гуляла. Она все ходила и ходила по парку, словно разыскивала что-то. Однажды она прошла через лес к поляне, на которой до сих пор стояли Динсдейлы. Они научились обходить большой дом стороной и никогда больше не приходили, чтобы обменять труд на пропитание. У Кэролайн теперь не было предлога требовать изгнания семьи, и это лишь сильнее разжигало в ней ненависть к Динсдейлам.
Она постояла под деревьями, рассматривая свежевыкрашенный фургон и пегого пони, пасущегося поодаль. На фоне сочной летней травки домик казался таким милым, чистым и уютным. Кэролайн невольно вспомнилось типи Белого Облака, и от этого, как от любого воспоминания о ранчо, глаза мгновенно застлало пеленой, а душу охватила смертная тоска. Как раз в это мгновение показались Динсдейлы, которые возвращались из деревни. Миссис Динсдейл, светловолосая, вся в кудряшках, словно ангелок, несла на руках младенца, а мистер Динсдейл крепко держал за руку мальчика лет трех, смуглолицего крепыша. Он шагал уверенно, но двигалась процессия довольно медленно, останавливаясь через каждые несколько шагов, потому что мальчик то и дело присаживался на корточки и увлеченно, с неистощимой любознательностью разглядывал что-то на земле. У Кэролайн перехватило дыхание. Уильям был так похож на Сороку, что было больно, почти невыносимо смотреть на него.
