Джудит Леннокс - Зимний дом
Джо рассудительно ответил:
— Как ты можешь что-то знать, если она никогда не признавалась, а ты сама в это время была во Франции?
— Я знаю Майю. Знаю, что она способна солгать под присягой. Знаю, что Вернон был свиньей и мерзавцем, что он бил и унижал ее… Майя не стала бы это терпеть. Ни за что не стала бы.
— Но большинство женщин терпит. У них нет выбора.
Робин покачала головой.
— Только не Майя. — Робин пошла вдоль пруда, пиная ногами мертвые листья. — Она не может выйти за Хью. Джо, я должна вмешаться.
— Как ты себе это представляешь? Ворвешься в дом и набросишься на кого-то с кулаками?
— Что ж, если придется…
Робин поняла, что впервые в жизни будет делать выбор между родными и подругой, и у нее засосало под ложечкой. Ей придется нарушить слово, данное Майе, иначе Хью станет мужем женщины, которая способна его уничтожить… Она тяжело вздохнула:
— Придется рассказать Хью о Верноне.
Джо взял ее за плечи и повернул лицом к себе.
— И ты думаешь, что Хью тебе поверит? Да он тебя и слушать не станет! О боже, Робин, неужели ты не понимаешь, что Хью любит Майю чуть ли не с колыбели?
Робин уставилась на него, а потом нетвердо сказала:
— Я не видела ни одного мужчины, который бы не был влюблен в Майю. По-моему, ты тоже влюблен в нее.
— Неправда! Ничего подобного! — сердито ответил Джо и полез в карман за сигаретами.
Он протянул пачку Робин, но та покачала головой.
— Если ты ворвешься в дом и скажешь брату, что женщина, которую он любит больше жизни, убийца, то Хью порвет с тобой, а не с Майей.
Робин посмотрела на Джо и поняла, что он прав. Когда речь идет об их любимых, люди верят только в то, во что хотят верить.
— Тогда я поговорю с Майей.
— И что? Знаешь, чем это кончится? Предположим, ты убедишь Майю разорвать помолвку. Думаешь, Хью скажет тебе за это спасибо?
— Я не могу сидеть сложа руки!
— Придется, Робин, — сурово и решительно ответил Эллиот.
Она стиснула кулаки и прижала их к глазам.
— Джо, я не могу это вынести. — Ее голос дрогнул. — Не могу.
Эллиот повел ее к скамье под буком.
— Робин, ты ведь в сущности ничего не знаешь о смерти Вернона Мерчанта. Ты сама в этом призналась. А Хью — взрослый человек. Он может знать Майю лучше, чем ты думаешь. Дай ему возможность самому принять решение.
— Ты не знаешь, что я пережила, когда Стиви убили, а Хью ранили. — Голос Робин стал немного спокойнее. Она смотрела на поверхность пруда и вспоминала ужасный день 1918 года. — Тогда я была маленькой… Я услышала, как родители говорили о Стиви и Хью, убежала в сад, оттуда посмотрела на дом, занесенный снегом, и поняла, что все изменилось. И оказалась права. Все действительно изменилось. Стиви не вернулся, а Хью больше никогда не стал прежним. Он чуть не умер. Я не вынесу, если ему снова придется пережить то же самое.
Джо нахмурился, потер лоб тыльной стороной ладони, и Робин на мгновение поняла, насколько она зависит от него.
— Если они оба были ранены и знают, что такое боль, — наконец сказал он, — то смогут вылечить друг друга.
Женщина и мальчик ушли. Легкий порыв ветра тронул листья, и они посыпались с темных ветвей, как конфетти.
— Майя никогда никого не любила. Как она могла полюбить Хью?
Голос Робин был мрачным. Ей стало очень грустно.
— Дело не только в Хью, правда, Робин? — услышала она Джо и покачала головой.
Джо не знал о Фрэнсисе, но она не удивилась его догадливости. Должно быть, унижение и обида, причиненные Фрэнсисом, оставили след на ее лице. За шесть дней, прошедшие после побега из Борнмута, она пережила шок, затем желание увидеть Фрэнсиса, чего бы это ей ни стоило, и наконец душераздирающую уверенность в том, что все кончено.
— Дело во Фрэнсисе, — сказала Робин. На глазах проступили слезы, и очертания пруда расплылись. — Пять лет, — прошептала она, — он выбросил их на помойку, как мусор. Как он мог, Джо? Как он мог?
Они долго сидели так. Голова Робин лежала на его плече, его рука обнимала ее талию. Слезы то и дело капали на лацканы ее плаща. У нее болела голова, глаза щипало.
Начало темнеть. Она вытерла глаза и произнесла:
— Милый Джо, с тобой так хорошо… Что ты хотел сказать? Все это время я говорила только о себе.
Он посмотрел на Робин сверху вниз:
— Не помню. Ничего важного.
Было слишком темно, чтобы увидеть выражение его лица.
Она встала:
— С любовью покончено. Больше никогда, Джо. Клянусь тебе.
— Раз так, за это надо выпить, — услышала она его голос. — Пойдем в «Шесть колокольчиков» и помянем любовь.
Они вышли из дома и зашагали по улице.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1936–1938
Глава четырнадцатая
Ветер нес по проселкам черную пыль и срывал с маков шелковистые алые лепестки. Элен возвращалась от Рэндоллов, вспоминая, как тяжеленький Майкл уютно лежал в ее объятиях; высокие стебли спелой пшеницы щекотали ей ноги. Когда она шла по той же тропинке осенью, в ее галоши заливалась грязь, а за юбку цеплялся репейник. В октябре Майя сказала ей, что обручилась с Хью. Элен больше не мечтала о Хью, но почему-то думала, что они с Майей не будут счастливы. Зимой болота покрылись инеем, а колодец, из которого служанки священника брали воду, замерз. Пока лед не растаял, приходилось кипятить воду из бочки и наливать ее в глубокий кирпичный водоем.
Сейчас было лето. Элен подошла к дому, когда прозвучал гонг к обеду, и задержалась лишь для того, чтобы сменить запылившееся платье. В доме было жарко и душно. Пот проступал на ее руках, собирался под грудью и стекал по спине. Она надела зеленое шелковое платье, которое сшила много лет назад, и пошла в столовую. Томатный суп, баранье жаркое и пудинг с почками. Жаркое почти остыло; на ободке тарелки скопился жир. Бетти уехала из Торп-Фена на Рождество и стала работать в кембриджском магазине. Замену ей найти не удалось, и Айви пришлось управляться за двоих.
Съесть пудинг Элен не смогла: заварной крем оказался с комками, почки — бледными и жирными. Глядя в тарелку, она убрала со лба влажные локоны.
Преподобный Фергюсон сказал:
— Что с тобой, Элен? Аппетита нет? Ты часом не заболела?
За эту трудную зиму он состарился и похудел: бесконечные бронхиты и больное сердце сделали свое дело. Он поднялся из-за стола, подошел.
— Папа, я совершенно здорова. Не мельтеши.
Элен отодвинула тарелку и посмотрела в окно на пыльный сад, в котором не шевелился ни один листок. Год назад она не стала бы так говорить с отцом, а он не стал бы безропотно сносить ее дерзость. Раньше он требовал, а теперь просил. Но соотношение сил изменилось слишком поздно, думала Элен.
