Джудит Леннокс - Зимний дом
— Я пытаюсь закончить ее, потому что у меня кашель. Понимаешь, у нас в семье был туберкулез.
Робин посмотрела на Форчуна, увидела в его глазах искренний страх и мягко сказала:
— Гай, никакого туберкулеза у тебя нет. Ты кашляешь, потому что слишком много куришь.
— Ты так думаешь?
Тут она услышала на лестнице шаги двух человек и с облегчением вздохнула. Голоса зазвучали громче, когда Фрэнсис и Ивлин вышли в коридор. Но ручка не повернулась. Робин услышала, как открылась, а затем закрылась дверь соседней спальни.
У нее заколотилось сердце. Фрэнсис решил пожелать ей спокойной ночи, только и всего. Через минуту-другую он будет здесь, с ней.
— Ты так думаешь? — снова спросил Гай.
Робин не могла вспомнить, о чем они говорили. Потом сделала над собой гигантское усилие и решительно сказала:
— Гай, ты ведь знаешь, что я работаю в больнице. Я достаточно повидала больных туберкулезом и слышала, как они кашляют. У тебя кашель табачный, а не туберкулезный. Честное слово.
Он улыбнулся.
— Робин, знаешь, ты ужасно милая. — Гай взял ее за руку. — Ты всегда мне очень нравилась.
Тут ей впервые пришло в голову, что все это не просто совпадение и что Фрэнсис не придет. Робин отогнала эту мысль. Нет, это невозможно. Он не способен на такую жестокость.
Но Гай все еще держал ее за руку и поглаживал кисть кончиком большого пальца. Из соседней спальни доносились голоса. Разделявшая комнаты стенка была тонкой, сделанной из сухой штукатурки. Робин не разбирала слов, но слышала интонации. Негромкое бормотание Фрэнсиса и короткие ответы Ивлин. Несколько льстивых фраз, за которыми последовал взрыв смеха. А потом наступила тишина.
Робин поняла, что Гай разговаривает с ней.
— Знаешь, Робин, в последнее время мне живется очень трудно. Отец хочет, чтобы я работал в семейной фирме, — ты можешь себе представить? — и не дает мне ни гроша. Буржуй недорезанный. Если бы ма не присылала мне еду, одежду и чеки на небольшие суммы, я просто не выжил бы… Я ужасно устал. Знаешь, у меня глаза закрываются.
— Бедный Гай, — рассеянно сказала она.
Тут он наклонился и поцеловал ей руку. Потом запястье, а потом покрыл частыми поцелуями ее предплечье до самого локтя.
— Гай, не смеши меня.
В соседней комнате молчали уже несколько минут. Затем послышался скрип матраса. Она испытала странное чувство раздвоения личности. Одной Робин хотелось накрыть голову подушкой, другой — выбежать в коридор и заколотить в дверь Ивлин руками и ногами.
Гай передвинулся к краю кровати.
— Какие славные лапки.
Он потерся щекой о ее ступню.
Робин поняла, что он пытается соблазнить ее. Этот неумелый, смешной, инфантильный неврастеник пытался ее соблазнить… Она услышала протяжный стон Ивлин и поняла, что нет смысла спрашивать Гая, как к этой попытке отнесется Фрэнсис. «Гай, старина, знаешь, Робин от тебя без ума», — прозвучали в ее мозгу с ленцой сказанные слова. Она сидела на кровати без движения; тем временем Гай провел языком по ее пятке. Размеры предательства были слишком велики, чтобы осознать их сразу. Такого унижения она еще не испытывала. «Было бы вполне естественно, если бы сейчас я легла и отдалась человеку, которого не люблю», — думала она, слыша, как Фрэнсис и Ивлин занимаются любовью в соседней комнате.
И все же ей удалось собрать остатки гордости. Робин встала с кровати, надела туфли и плащ.
— Робин, ты куда? — спросил Гай, и она ответила:
— На вокзал. Не провожай меня, Гай.
Потом она взяла сумку, тихо спустилась по лестнице и вышла из дома.
Стояла ночь, на улицах не было ни души. Робин не плакала, просто продолжала пребывать в каком-то странном оцепенении. Она с болезненной отчетливостью понимала, что на этот раз Фрэнсис совершил нечто непростительное. Подготовил ее унижение с тщательностью, которая была ему не свойственна. Любил или не любил он Ивлин Лейк, значения не имело. За последние годы она привыкла считать, что доверие — неотъемлемая часть любви, и знала, что больше никогда не сможет ему доверять. Раньше Робин путала доверие с проявлением инстинкта собственности и судила о других наивно. Но теперь до нее дошло, что хотя этот инстинкт может разрушить любовь, но любить без доверия невозможно.
В конце концов она добралась до вокзала. Конечно, касса была закрыта. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Робин сумела разобраться в расписании поездов на Лондон. Потом она села на скамью, поставила рядом сумку и стала следить за каплями дождя, сползавшими с листьев и падавшими на тротуар. Уснуть было невозможно; на крыше орал кот, а стрелки часов ползли по кругу так медленно, что смотреть на них не хотелось. Если бы кто-нибудь прикоснулся к ней, она разбилась бы как стекло, усеяв осколками линолеум.
Но никто не пришел, кроме полисмена. Тот зажег фонарик в зале ожидания, и Робин пришлось прикрыть глаза рукой. Девушка придумала какую-то уважительную причину, почему оказалась среди ночи одна, и удивилась, что ее не приняли за инопланетянку; казалось, Земля слегка сбилась со своей оси и окружающий мир стал чужим и неузнаваемым. Но полисмен только прикоснулся к своему шлему и ушел, оставив ее наедине с часами и котом на крыше.
В половине седьмого она купила билет и села в поезд. Когда он медленно отошел от перрона, Робин подумала, что это символично. Ее роман начался в одном приморском городе, а закончился в другом. Однажды она, юная и полная надежд, вскочила в поезд, чтобы начать новую жизнь в городе, и теперь возвращалась в тот же город. Только теперь она была старой, очень старой, и больше не разбиралась в картах дорог.
Когда в субботу утром Джо пришел к Робин, мисс Тернер сказала ему, что мисс Саммерхейс уехала на выходные с мистером Гиффордом. Он ушел, пиная кучи сухих листьев с таким ожесточением, что те долетали до середины улицы.
Вернувшись к себе, Джо понял, что огорчения, которые ему пришлось испытать за два последних года, дошли до предела. Он продолжал держать слово, данное Хью Саммерхейсу, но думал, что теперь это ни к чему. Робин изменилась, стала сильнее и независимее. Хью ошибся — Робин не нуждалась в том, чтобы за ней присматривали. Джо не сомневался, что в конце концов она добьется своего и станет врачом. Роль вроде «кушать подано», которую он до сих пор играл, можно было выкинуть из текста пьесы. Робин по-прежнему любила Фрэнсиса, в то время как его, Джо, положение становилось все более нелепым и постыдным. Нужно было порвать с ней и начать жизнь сначала.
Эта мысль не доставила ему никакой радости. Поняв, что ему необходимо уехать из Лондона хотя бы на несколько дней, Эллиот бросил пожитки в рюкзак, вышел из дома и направился к станции метро. Через полчаса с вокзала Кингс-кросс отправлялся поезд на Лидс. После возвращения из Хоуксдена Джо регулярно писал отцу и часто получал от него почтовые открытки. Эти открытки всегда казались Джо поразительно не подходящими к случаю: два котенка в носке, прикрепленном к бельевой веревке, или красотки на пляже в Скарборо. На обороте Джон Эллиот писал несколько фраз о погоде, заводе и ценах на уголь.
