Андрей Волос - Победитель
Колодец был дрянь, вода мутная, солоноватая. Ну да на безрыбье…
Через час кончили дело.
— Крепче, крепче крути, — говорил Князев, морщась. Строчук кряхтел, сгибая непослушную проволоку. — Замков не могли навесить, хозяева!..
Он подергал проушины и махнул рукой:
— Ладно… Иди досыпай.
Сам сел в дверной проем вагона, свесив ноги к насыпи, с удовольствием закурил.
Он любил лошадей. С лошадьми всегда было приятней иметь дело. Лошади понятнее людей, проще. Лошадь может ошибиться, может заупрямиться… но не изменит, не предаст, не сподличает. Погибнет с тобой, умрет — но не бросит.
Степь перешептывалась. Луна чуть сползла влево и приопустилась, тени стали гуще. На самом горизонте возникли силуэты каких-то гор.
Ему не хотелось ни о чем вспоминать и ни о чем думать. Поэтому он снова стал думать о лошадях.
Уж чего-чего, а лошадей Трофим знал. Ну а как? — сам деревенский, всегда при них. Пацаном еще хватил толику Мировой, так тоже нижним чином в кавполке — стало быть, при конюшне. Закрутило революцией, попал на Гражданскую. Сначала шашкой махал — куда здесь без коня? Потом на артиллерийские курсы отправили… так ведь и артиллерия — тоже конная!
Так что за эти почитай что пятнадцать лет в его руки разные лошади попадали. Чувствовал он их — как себя. А уж что подковать, да лечить, да ухаживать — об этом и разговору нет, почище любого ветеринара и кузнеца, во всем справный и знающий.
Да…
Лучшей лошадью у него, конечно, была Муха. До Мухи он ездил на Гривне. Тоже неплохой был жеребец. Да только весной девятнадцатого года Трофим поймал осколок в мякоть ноги, и без лазарета, сказали, никак не обойтись. Ну и перед отправкой поручил Гривня дружку своему, Лагутину, — под ним как раз в том последнем бою коня убили. А когда маленько подлечился и недели через три вернулся в полк, оказалось, что уже и Гривень под Лагутиным погиб.
Невезучий он был, этот Лагутин!.. вечно под ним лошадей валили. А сам ничего, до Крыма дошел и только там полег — под станицей Ново-Нижне-Стеблеевской, во время кубанского десанта генерала Улагая…
А тогда что было делать? — пошел в обоз приискивать себе какую-никакую лошаденку.
Собственно, Гривень тоже случайно ему в руки попал. До катастрофы под Спицевкой, когда казачий конный корпус разгромил несколько красных дивизий, он ездил на жеребце Броньке. Как-то раз командир батареи Кавалеров назначил Трофима командовать разъездом. Сыпал снег, шли рысью, Бронька отчего-то сердился, то и дело кусал хозяину коленку, но у того не было времени доискиваться. Миновали рощу и выскочили на позиции противника — дроздовцев, кажется. Под винтовочную трескотню погнали назад, к грохоту большого боя, на мощный гул орудийных выстрелов. Белые стояли с ближней стороны на холмах, красные медленно отступали, родная батарея спряталась за ближней грядой, выжидая. Стрельба велась редкая — из-за недостатка патронов.
Можно было перевести дух. Трофим вспомнил о недовольстве Броньки, расседлал его и схватился за голову — ой, лихо! Позор для старого кавалериста! Седлал впопыхах, потник дал складку… уж если нет большей беды для конника, чем прыщ на заднице, что говорить о сильно сбитой холке?! Седлать беднягу недели три нельзя. Но ведь и пешим кавалеристу воевать никак невозможно!
Внизу лежало большое село. Жители ушли еще накануне. Трофим наказал Лагутину вести разъезд к батарее да разъяснить Кавалерову, что нужно ждать удара пехоты с левого фланга, а сам решил осмотреть дворы — чем черт не шутит, вдруг подвернется приличная лошаденка!
Осторожничая, с шашкой наголо, начал инспектировать. Дома и впрямь пустовали. В первой же конюшне его ждало разочарование. Но деваться некуда — выбрал из двух никудышных одров того, что получше, потащил за собой, чертыхаясь и проклиная жителей — понятное дело, как запахло жареным, дали деру на лучших лошадях…
Примерно с тем же результатом прошерстив еще три хозяйства и увеличив количество кляч до трех, он собрался двигаться к своим, но все же заглянул еще в одну конюшню. Там стоял молодой красавец! — караковый жеребец, дрожавший при каждом орудийном выстреле… Смеясь от счастья, Трофим напутствовал плетью прежние новоприобретения, повесил повод своего Броньки на колодезный сруб, а сам вошел внутрь, увещевающе разговаривая. Впрочем, жеребец был явно рад его появлению. Ласково похлопывая по шее и не переставая говорить, Трофим отвязал его и даже повернул в этом узком стойле.
В этот момент на пороге появился Бронька, отцепившийся от колодца. Жеребцы обнюхали друг друга, дружно завизжали и кинулись в бой. Трофим забился в угол конюшни, закрывая голову одной рукой, а другой стегая нагайкой куда ни попадя. Копыта мелькали перед глазами, и то и дело даже сквозь полушубок и заячью папаху он чувствовал жестокие удары. Наконец звери выкатились во двор. Трофим, постанывая, стал было себя ощупывать, чтобы понять, не поломаны ли кости, но шум возобновившегося сражения заставил и его выскочить наружу. Жеребец сидел на Броньке, впиваясь зубами в холку, Бронька же остервенело грыз его ногу. Трофим испугался — чего доброго, загрызет Броньку и сам удерет!..
Забежав с другой стороны, он пришел на помощь Броньке, изо всех сил лупя нагайкой по морде злого жеребца. Когда наконец удалось их разнять, жеребец унесся в открытые ворота на улицу. Трофим с Бронькой, оба порядочно избитые, кое-как последовали за ним. Конь стоял в конце улицы, видимо не зная, что предпринять. Хорош!.. Трофим наудачу посвистел ему. Жеребец навострил уши и поскакал к ним — и тут же, подлец, стал налаживаться догрызть измученного Броньку. Пришлось снова отогнать его нагайкой…
Караковый не оставлял попыток нанести новый ущерб несчастному Броньке, и во время одной из атак Трофим, изловчившись, схватил-таки его за веревочное оголовье. И началось! Полчаса конь мотал его по воздуху, валился наземь, снова вскакивал, снова дыбился, надеясь избавиться от нежданной обузы. Да не на того напал. Трофим туго знал лошадиную науку. Коли встает на дыбы, висни мешком — станет ему тяжело, и вернется на землю. Только руки обязательно должны быть согнуты, а не вытянуты, а иначе обрушит копыта на плечи и поломает кости!..
К счастью, один из кавалеристов разъезда, обеспокоившись пропажей командира, отправился искать его. Совместными усилиями они уже в сумерках, когда пальба стихла, привели жеребца в батарею. Тут он окончательно обалдел — от того что оказался в такой большой компании — и снова стал крутиться и ходить дыбом. Глядя на него, все лошади заволновались, и только Бронька стоял с понурым и опечаленным видом, будто никак не мог отделаться от вопроса, зачем его хозяину понадобилась такая головная боль.
