Майкл Корда - Богатство
– Он долго пробыл?
– Ну, мы выпили пару чашек кофе. Около часу, наверное.
Около часу. Алекса достаточно знала свою мать, чтобы угадать, чего можно было добиться за час, при способностях Букера.
– Зачем ты его впустила?
– Не могла же я оставить его замерзать на крыльце до смерти! Кроме того, он уже виделся с Бартом Гриммом.
– Он встречался со старым дураком?
– Нет, милая. Разве ты забыла? Старый Гримм умер. Мистер Букер был у его сына.
– Это еще хуже. – Теперь она полностью проснулась. Мысли ее метались. Послать Букера к ней домой должен был Роберт! Ей следовало бы подумать об этом. Но что она могла бы сделать? Ничего. Саймон был прав. Рано или поздно Роберта Баннермэна бы осенило, что он должен узнать о ней больше, чем написано в газетах.
Ее глубоко оскорбило, что Букер – юрист, выпускник Гарварда, почти что зять Артура Баннермэна, ворвался к ее матери, как последний репортеришка, гоняющийся за жареными фактами.
– Что он хотел узнать? Ты рассказала ему о том… что случилось?
– О чем?
Алекса распознала – без особого труда – отголосок вины в голосе матери, скрытый тоном оскорбленной невинности. У матери нечасто бывали гости, и практически никого – из-за пределов Иллинойса. Без сомнения, она была рада обществу Букера и вполне счастлива поболтать с ним.
– Об отце, – сказала она, чувствуя, как трудно произнести это слово.
– Не, к о н е ч н о, нет, дорогая, – ответила мать автоматически, затем заколебалась. – Ну, по правде, он затронул эту тему. Он явно уже с кем-то говорил, с Гриммом, наверное, и довольно настойчиво пытался узнать, что произошло. В конце концов я попросила его уйти. Я была немного расстроена. Поэтому позвонила шерифу.
– Ш е р и ф у? Из-за Букера? Зачем?
– Я знаю, мне не следовало этого делать. Шериф отнесся ко мне очень любезно. Мистер Букер просто расстроил меня, задавая слишком много вопросов, вот и все.
– Вопросов об отце? Каких?
– Я не помню, дорогая. Вообще-то, честно говоря, мистера Букера интересовало не только это. В основном он хотел узнать про Билли Цубера.
– Билли? Почему ему понадобился именно Билли?
– Он с ним виделся.
– Букер встречался с Билли? Ты уверена?
– Да. Билли сам мне звонил.
– Как там Билли? – спросила Алекса, зная, что ответ матери даст ей время подумать, и не слишком беспокоясь, как поживает ее школьный возлюбленный, или кем там еще был Билли. Она выбрала Билли, тяжко потрудившись, чтобы привлечь его внимание, и преуспела с катастрофическими результатами. Она до сих пор удивлялась, вспоминая об этом, откровенному безрассудству своего плана. Они должны были убежать вместе, пожениться, и сразу после этого она оказалась бы вне досягаемости отца. Конечно, все это не сработало. Вряд ли она могла найти кого-нибудь менее храброго или предприимчивого, чем Билли Цубер, который проваливался почти на каждом шагу. Но чем вызван интерес Букера? Конечно, здесь нечем гордиться, это верно, но подростки убегают из дома постоянно. Патнэм, если верить Артуру, не досиживал до конца курса ни в одной из школ, куда его посылали.
Может, Букер просто собирает информацию, которая могла бы в ы г л я д е т ь плохо, чтобы представить ее в суде особой низких моральных качеств? Неужели бегство из дома с мальчиком из школы может иметь значение в глазах закона? Следовало бы спросить Стерна – она пренебрегала звонками ему уже два дня – но обнаружила, как трудно поверить, что это может взволновать судью или присяжного.
Краем уха она ловила голос матери, рассказывающей о детях Билли. Неужели их уже так много? – удивлялась Алекса, сверяясь с годами.
Бедный Билли, подумала она, но, если поразмыслить, Сью-Эллен или кто-нибудь вроде нее – именно то, чего он заслуживает.
– Он хотел знать, были ли вы с Билли женаты, – смутно расслышала она слова матери, и это мгновенно вернуло все ее внимание.
– О чем ты говоришь, мама? Я никогда не была замужем за Билли.
– Конечно, не была, дорогая. Так я и сказала мистеру Букеру.
– Он думает, что я была замужем?
– Ну, вы же с Билли ходили к мировому судье. Ты хотела выйти замуж. Так я и говорила твоему отцу – у тебя были правильные побуждения, даже если выбор молодого человека плох. "Она бы ни за что не убежала с мальчиком", – говорила я ему, – "если б они не собирались пожениться", и была права.
– Да, но брак не был законен. Во всяком случае, отец сказал мне, что Гримм – старик, а не сын, – собирается с этим все устроить, если и было что устраивать.
– И я уверена, что он это сделал. Ни на миг не сомневаюсь.
Алекса сосредоточилась на этой теме, когда мать внезапно отвлекалась на местные новости. Время от времени она бормотала: "ты шутишь", или просто издавала междометия, выражающие удивление и интерес, но знала, что это совсем не обязательно – мать будет продолжать, пока у нее не кончатся сплетни, или дыхание, а это, похоже, случится еще не скоро.
Знакомые имена возникали, как скалы в тумане, рождения, смерти, адюльтеры проплывали мимо, пока Алекса размышляла о своей скоротечной и отчаянной авантюре с Билли Цубером. Это правда – она взяла с Билли обещание жениться, из каких-то смехотворных представлений о том, что нехорошо убегать, если они не поженятся, а может она надеялась, что отец тогда будет меньше на нее сердиться. Билли выполнил свое домашнее задание и нашел священника какой-то невразумительной протестантской секты, который заодно был мировым судьей у границы штата. Он совершил быструю церемонию, не задавая лишних вопросов, и бросив лишь беглый взгляд на их удостоверения личностей. Они женаты перед глазами Господа, сказал он тоном, предполагавшим, будто он считал, что Господь, возможно, совершил ошибку, но относительно глаз людских, а также штата Айова он выразился менее ясно.
Она вспомнила эту сцену с удивительной четкостью – удивительной, потому что мнго лет не думала о ней: священник без пиджака, в поспешно завязанном и совершенно не клерикальном галстуке, с рисунком из летящих фазанов и уток, творил обряд со всей возможной быстротой. То ли он хотел скорее получить свои двадцать долларов, то ли стремился успеть на охоту до заката. Последнее казалось более вероятным, так как на нем были тяжелые полевые ботинки, а у его ног дремал седой ретривер в красном ошейнике, приоткрыв один глаз, как невнимательный, лишний свидетель. Со стены свисал американский флаг, рядом с фотографией в рамке Ричарда Никсона, хотя со времени его отставки сменилось уже два президента – и это красноречиво повествовало о том, каковы республиканские чувства в глубинке.
Билли не додумался запастись кольцом, поэтому им пришлось воспользоваться своими школьными кольцами. Отсутствие кольца могло бы служить символом бессмысленности этой церемонии, думала она. Если бы она по-настоящему любила Билли, то пожелала бы лечь с ним в постель даже без брачного ритуала, законного или нет. То, что она настояла на нем, доказывало даже тогда, когда он надел ей на палец кольцо и придержал его – оно было слишком велико – она знала, что совершила ошибку.
Почему она сделала это? Билли был всего лишь марионеткой, исполнителем, этого нельзя отрицать, но не т а к о й уж марионеткой, она же была девушкой, которую вечно мучили нравственные сомнения, для нее недопустима была мысль о том, чтоб "руководить" мужчиной, даже если бы она обладала для этого достаточной хитростью, чего в обычных условиях не было, но, конечно же, она знала, откуда она подчерпнула и храбрость, и хитрость – из страха перед тем, что случится, если она останется дома.
Ее инстинкты по отношению к мужчинам были плохо сформированы – выбор Билли, даже без особого желания, в качестве Рыцаря в Сияющих Доспехах, служил тому доказательством, – но их хватало для того, чтобы предупредить ее о том, что ревнивая привязанность отца быстро превращается в нечто гораздо более пугающее. Она не могла сказать об этом матери – кроме того, в душе она никогда не сомневалась, что мать з н а л а, на каком-то уровне сознания, знала – и не хотела знать..
Предполагается, что в такой ситуации следует обратиться за советом, об этом постоянно читаешь в журналах, но к кому? Она не могла представить, что пойдет к кому-нибудь из учителей, или в офис шерифа, и скажет, что боится собственного отца.
Размышляя об этом сейчас, когда мать продолжала болтать, – ее голос звучал, как шум дорожного движения, нечто такое, что слышишь, но не слушаешь, Алекса пыталась вспомнить, когда это началось – в какой именно момент – она перестала быть для отца просто любимым ребенком, и стала его навязчивой идеей – и не могла припомнить. Они всегда много шутили и смеялись вместе, когда она сидела у него на коленях, пока он вел трактор, или просто пристраивалась рядом с ним на сиденье пикапа. А потом смех прекратился. Все к а з а л о с ь тем же самым, но таким не было. Не было больше никаких шуток. Прикосновение отца, которое прежде было таким естественным, легким, успокаивающим, стало ее пугать. Его рука, задевающая ее ногу, когда он переключал зажигание, была обжигающе горячей, или обретала тяжелый, давящий вес, когда ложилась на ее плечи. Если бы она убежала одна, ее бы вернули назад – вот о чем тогда думала она, и по иронии судьбы, она могла бы преуспеть больше, если бы убежала одна, без Билли.
