Майкл Корда - Богатство
– Гримм сказал, что вы с Эмером вроде бы разошлись во мнениях.
– Мы с Эмером расходились во мнениях по множеству вопросов.
– Но, конечно, самоубийство есть самоубийство?
Пласс отвел глаза, – Наверное.
Ужасная догадка осенила Букера.
– Вы первый прибыли на место происшествия, шериф? – спросил он.
Пласс кивнул.
– Зрелище, должно быть, было ужасное.
– На моей работе к такому привыкаешь.
– Конечно. Между прочим, способны выстрелить себе в грудь из винтовки не так уж многие?
Пласс передвинул шляпу на дюйм или два, как если бы искал центр стола.
– По моему опыту – нет, – сказал он. – Совсем немногие.
– Но это возможно? Я имею в виду – физически?
Пласс глядел на шляпу, очевидно, наконец, удовлетворившись ее местом на столе. Казалось, теперь, когда Букер начал задавать профессиональные вопросы, он немного расслабился.
– Конечно – для парня с длинными руками и сильными пальцами. – На миг он погрузился в раздумье. – Черт знает, на что идут люди, чтобы убить себя.
– У мистера Уолдена были длинные руки?
Пласс заколебался.
– Я бы сказал – среднего размера. Он не был крупным мужчиной.
– Ясно. Значит, ему пришлось потрудиться, чтобы сделать это?
Пласс, похоже, ушел в себя, словно память вернула его на место преступления. Несмотря на заявление, будто он привык к подобным вещам, в смерти Уолдена, очевидно, было нечто, до сих пор его мучившее.
– Может, он мог бы промахнуться с первого выстрела, но не со второго, – сказал он, словно возобновляя давний спор с кем-то другим, затем его взгляд упал на Букера, и он снова вернулся к действительности. – В любом случае, – резко бросил он, – это касалось только полиции. Дело давно закрыто.
Букер взглянул на него.
– Что он пытался сделать, шериф? – спросил он. – Что он пытался сделать со своей дочерью?
Пласс встал. Даже без шляпы он башней возвышался над Букером. Его лицо казалось вырезанным из камня.
– Давайте скажем – то, что привело его к тому, что случилось. Боюсь, мистер Букер, что мне пора уйти.
– Вы сообщили, что это было убийство, правда? Потом приехал Эмер, старый шериф, и заставил вас уничтожить ваш рапорт. Возможно, что здесь был замешан и старый Гримм – во всяком случае, он об этом знал. Они понимали, что не могут объявить это несчастным случаем, поэтому решили изобразить, как самоубийство, чтобы защитить девушку, а возможно, чтобы защитить репутацию Уолдена?
Пласс снова передвинул шляпу, как игральную кость.
– Домыслы, мистер Букер. И ничего более. – Он открыл дверь. – Однако, если все происходило так, как вы предполагаете, это все равно не может быть правдой. Правда – это то, что опирается на факты, советник. На и с т и н у. На закон. Чего бы это ни стоило. Вам следовало бы знать.
– А фактом является самоубийство с двух выстрелов в упор?
– Я никогда не говорил, что выстрелов было два, мистер Букер. Вы, должно быть, меня не расслышали. – Он бросил взгляд в холл, где единственным признаком полицейского участка был запертый застекленный стеллаж с винчестерами на подставках, с пропущенными сквозь предохранители цепочками. – Конечно, с винтовками случаются странные вещи, – спокойно сказал он. – Автоматическая может выстрелить дважды подряд, или мне так говорили. Поэтому я и предпочитаю помповые ружья, как эти. – Он махнул рукой. – Возвращайтесь, мистер Букер, и вы довольно скоро увидите нас снова. Но держитесь подальше от миссис Уолден. Бедная женщина довольно страдала.
Букер, ежась под снегом, вернулся в мотель, расплатился и сел в машину. По пути он сделал несколько остановок, в том числе у Гримма, чтобы попрощаться, но как только он выехал из города и направился в Индианаполис, он не мог не заметить, что машина шерифа следовала за ним всю дорогу до границы графства, где ее сменила другая машина, сопровождавшая его до аэропорта. Полицейский оттуда наблюдал, как он садился в самолет. Глаза его были устремлены поверх головы Букера, будто он рассматривал что-то другое. Было ли это предупреждение, думал Букер, или Пласс просто хотел убедиться, что он взаправду уезжает.
Неважно. Он угадал правду.
И он не знал, что ему делать с ней.
В самолете Букер читал вырезки из газет. О смерти Томаса Уолдена обстоятельно, хотя и с некоторыми замечаниями рассказывалось в городской газете "Земледелец". В газете, где главными новостями бывали цены на сою и достижения школьной футбольной команды, самоубийство одного из самых уважаемых местных граждан должно было вызвать определенные затруднения у редактора, старавшегося избегать открытой сенсационности.
Уолден, с облегчением узнал Букер, умер не в кухне, а в своей конторе, при коровнике, "после дойки" – поспешил добавить репортер, как будто событие становилось менее ужасным из-за того, что коровы не пострадали. Если верить статье, а Букер ей не верил – Уолден пришел из коровника, переобулся из рабочих сапог в домашние туфли, обменялся несколькими словами с дочерью Элизабет, которая сидела над счетными книгами, как всегда после школы, потом направился в угол, где держал заряженное ружье, на случай, если собака начнет гонять скот по полю, и хладнокровно застрелился.
Букеру это казалось невозможным, да и репортер, если читать между строк, не верил ни одному своему слову.
Букер прикрыл глаза и задумался, почему они не попытались представить это несчастным случаем, – скажем, что Уолден застрелился, когда чистил ружье. Но это, конечно, не сработало бы. Никто в Ла Гранже ни на миг бы не поверил, что фермер может прийти вечером с дойки после пятнадцатичасового рабочего дня, и начнет чистить ружье, или что такой человек, как Уолден может быть настолько беспечен, что принялся за чистку ружья, не разрядив его. Кроме того, они, вероятно, торопились сделать все как надо до того, как прибудет полиция штата, и у них не было времени найти принадлежавший Уолдену ерш для чистки ружья и положить его на виду.
Грозилась ли Алекса рассказать правду? Если Уолден пытался изнасиловать собственную дочь, и она застрелила его при самозащите, его друзья могли решить, что лучшая услуга, которую они способны ему оказать, это представить дело самоубийством. Все лучше, чем обвинить девушку в преднамеренном убийстве, или убийстве второй степени, и заставить ее изложить показания в суде. Они не хотели скандала, возможно, не хотели, чтобы пострадала миссис Уолден, поэтому устроили поспешную инсценировку и принудили Пласса подчиниться.
Букер открыл глаза и снова стал перебирать вырезки.
Пласс стал шерифом – еще одна передовица – его описывали, как "естественного преемника Карла Эмера", что, с точки зрения Букера, было достигнуто своего рода сделкой. Не обещал ли Пласс молчать о том, что обнаружил, когда прибыл на место преступления, в обмен на то, что его сделают шерифом?
Или это миссис Уолден убедила их спасти репутацию дочери? Это тоже возможно, решил он. Букер представил, как они все трое стоят там: Пласс, высокий и мрачный, знающий правду и решивший перешагнуть через нее, Гримм и шериф, потрясенные не только тем, что случилось с их другом, но и тем, что они только что о нем узнали, пытаются придумать, что было бы лучше для каждого – и все они стараются не смотреть на то, что осталось от Тома Уолдена, после того, как он получил в грудь две винтовочные пули двенадцатого калибра с близкого расстояния. "Дыра, размером с тарелку для супа", – сказал Барт Гримм. Хоть Букер и не имел опыта в таких делах, он легко мог представить, что чистой эта смерть не была.
Должно быть, вся комнатушка была залита кровью – и Алекса съежилась где-то в углу, пытаясь как-то осознать, что она сделала… Или так ему представилось. От этой мысли его зазнобило, он вызвал стюардессу и заказал скотч, хотя алкоголь в самолете всегда вызывал у него головную боль.
Он вернулся к отчету о смерти. На первой странице "Земледельца" было три фотографии. На первой, самой большой, Томас Уолден был снят на сельскохозяйственной выставке рядом с призовым быком. Он не выглядел довольным ни победой, ни быком. Уолден был привлекательным мужчиной, но явно не привык улыбаться – выражение его лица скорее напоминало того же быка: сочетание упрямства и едва сдерживаемого яростного темперамента.
Меньшая фотография миссис Уолден изображала красивую молодую женщину с тенью печали на лице. Фотография Алексы была взята из школьного ежегодника. Она выглядела тогда в точности так же, как сейчас, отметил Букер, но и она казалась неестественно серьезной на этом формальном портрете. Трое людей были связаны вместе семейной трагедией, которая закончилась катастрофой, и Букеру казалось, что некий намек на нее – на то, что должно было случиться – оставил печать на их лицах. Возможно, он слишком много вычитывает из фотографий, подумал он, потягивая виски. Не начинает ли он понимать ее мотивы? Неужели, дело просто в том, что Артур Баннермээн являл собой фигуру одновременно благожелательного отца и любовника? Или здесь также замешан вопрос безопасности, не столько в деньгах, сколько в чувстве, что он дарит ей особый, частный мир, в котором все, хотя бы внешне, подчиняется порядку и гармонии? Если так, он, конечно, сыграл с ней злую шутку космического масштаба, когда умер в ее постели – но не раньше, чем оставил ей в залог окончательной безопасности само богатство Баннермэнов.
