Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
В дверь опять стукнули. Более настойчиво, даже сердито.
Она услышала. Проснулась. Лежала в сонном оцепенении, не желая вставать. Однако голос за дверью был полон нетерпения:
— Первин!
Она глубоко вздохнула. Ах, ей так не хотелось!.. Не хотелось всего этого сегодня.
— Эй, сейчас получишь у меня!.. Слышишь, ты, сука!
Она непроизвольно улыбнулась. Но ей и вправду не хотелось сегодня… И вообще… как ей все это надоело! Увы, она должна пойти, Должна открыть, должна терпеть. Пошла, открыла.
— Фокусничаешь? Ну, ты!..
— Ведат-бей, честное слово, сегодня…
— Как закатаю в лоб!
— Честное слово, я так устала!.. Клянусь вам, очень устала!..
— Не шуми!
— И ханым сейчас может пройти здесь… Честное слово, может… Говорю вам… Ханым…
Парень проскользнул в комнату. Закрыл дверь и запер ее на задвижку. В комнате началась маленькая погоня, затем борьба, отпихивания, отталкивания, ускальзывания. И наконец сладострастный скрип кровати.
Открыв глаза, бей-эфенди посмотрел на круглый светящийся циферблат часов на стене. Было десять минут третьего. Жена спала на боку. Полная оголенная рука закрывала ее лицо. Волосы под мышкой были сбриты.
Бей-эфенди поморщился и поправил тюбетейку на голове. Затем тихонько встал с кровати. Сунул ноги в лакированные чувяки и, как был в ночной рубашке, вышел из комнаты. Чтобы попасть в туалет, нужно было пройти мимо комнаты Первин.
На обратном пути бей-эфенди остановился перед ее дверью. Услышал: в комнате шепчутся. Он прильнул лицом к стеклу в верхней части двери, пытаясь разглядеть, что там происходит. Но ничего не смог увидеть. Вдруг ручка двери стала медленно поворачиваться. Бей-эфенди кинулся в сторону, успел присесть за столик, стоявший рядом. Колотилось сердце. Он не спускал глаз с двери. Из комнаты Первин осторожно вышел кто-то в пижаме и, неслышно ступая, крадучись, исчез во тьме коридора.
Бей-эфенди узнал своего младшего сына.
Дверь закрылась.
Он не хотел верить. Бесстыдница! Порочная девка! Как можно?! Совращать ребенка! Школьника! К чему это приведет?.. Мальчик забросит занятия, отобьется от рук, скатится в болото безнравственности!
Переполненный гневом, бей-эфенди поднялся, подошел к двери, постучал. Дверь тотчас открылась. Он вошел.
— Что делал здесь Седат?
Первин виновато потупилась.
— Я спрашиваю тебя, что делал здесь Седат?
Ответа не последовало. Бей-эфенди взял ее за подбородок, поднял голову:
— Ну, что он здесь делал?
Она продолжала молчать.
— Тебе не стыдно?! Ведь он еще ребенок, школьник!
Первин всхлипнула.
— Отвечай! Тебе не стыдно?
— Что… что я могу сделать?.. Они не слушают… Я им говорю: не надо, не приходите… А они приходят…
— Что?! Приходят?! И Ведат тоже?
— Ну да… конечно..
— Зачем впускаешь? Почему не кричишь, не зовешь нас?
— Они бьют меня. Говорят: не кричи… А то, говорят, маме скажем, заставим прогнать тебя… Что я могу сделать?..
Бей-эфенди рассердился:
— Чушь болтают! Щенки! Заставят прогнать! Мой дом, я здесь хозяин. Я здесь распоряжаюсь! Взять человека в дом, выгнать — спрашивают у меня… Ты знаешь, я пожалел тебя… Ты одинокая, несчастная девочка…
Голые плечи Первин вздрагивали.
В голосе бея-эфенди послышалось волнение. Он обернулся к полуоткрытой двери, выглянул в коридор. Затем взял ее руку.
— Разве не так?.. Ведь ты одинокая, несчастная крошка… Да?..
Потянул ее к себе. Она не сопротивлялась, шагнула к нему. Его большая волосатая рука обвилась вокруг ее талии. Другая рука обхватила ее плечи. Он прижался к ней всем телом.
— Не надо… — просила она.
Он уже не владел собой. Ноги его тряслись.
— Тс-с-с-с… — шепнул он. — Мы не одни в этом доме — жена, дети… Не думай только о себе…
В один миг Первин исчезла в складках его просторной ночной рубахи.
Ханым-эфенди увидела мужа, когда он выходил из комнаты служанки. Столкнувшись с ней, он растерялся, однако тотчас взял себя в руки. Закричал:
— Распутница! Шлюха!
Ханым-эфенди опешила:
— Что?.. Ты это мне?..
— Я говорю о ней — о нашей служанке! Об этой… этой… Ступай в комнату, сейчас все узнаешь!
Они вернулись в спальню.
— Или ты немедленно выставишь из дома эту девицу, или я отдаю наших щенков в интернат. Все, точка! — заявил бей-эфенди.
Жена изумилась:
— Но в чем дело? Что случилось?
— Я видел, как Седат выходил из ее комнаты.
— Седат?!
—. Да, Седат! Ведат тоже к ней ходит.
— Что они делают у нее?
— Как что? Ясно…
— Может, там, в ее комнате, остались их книги?
— Какие могут быть книги в три часа ночи? Когда я увидел, как он выходит из ее комнаты, меня чуть не хватил удар. Едва сдержался, чтобы не прибить на месте и щенка и эту распутницу. Немедленно прими меры, жена! Иначе я за себя не ручаюсь! Смотри, меня до сих пор трясет всего.
— Странно, — сказала ханым-эфенди. — Вот никогда бы не подумала, что Ведат… и особенно Седат… Как можно снизойти до какой-то прислужки?
— Милая, нравы общества портят именно такие шлюхи! Кто знает, сколько домов сменила она до нас? И вот теперь развращает моих чистых, здоровых детей. А что это значит?.. Это значит, она способствует появлению безнравственного поколения. Народ, нравы которого пали, не может процветать!
Ханым-эфенди вздохнула:
— Я давно прогнала бы ее… Ты ей благоволил.
— Да, но разве я знал?.. Думал, несчастная, думал, помочь надо, пропадет в этом мерзком мире… Знал ли я?..
— А вдруг она забеременела от наших?
— Да… Об этом я не подумал.
— В суд обратится, тогда…
— Да, тогда начнем расхлебывать кашу. Впрочем, не думаю. Все знают, какие эти служанки…
— Хорошо, завтра… Я знаю, что делать. Завтра я все устрою.
Таким образом, бей-эфенди отвел от себя громы и молнии семейного скандала.
— Нет, но ты посмотри, как дрожат руки и ноги, — твердил он. — Посмотри, посмотри… Как это я проснулся?.. В туалет потянуло.
— Хорошо, что потянуло, бей. А если бы не пошел?.. Так бы и продолжалось все.
На следующий день Ведат раньше обычного вернулся днем из школы. Закричал снизу, из прихожей:
— Первин!
Выбежала мать:
— Что тебе, детка?
— Чувяки!
Мать принесла чувяки.
— Где Первин?
— Понимаешь… Поймала ее на месте преступления. Оказалась воровкой.
— Выгнала? — Ведат медленно, в задумчивости поднялся по лестнице. Спросил: — Обед готов? Так жрать хочется!
Пробковый пистолет
Перевод В. Лебедевой
Я не люблю праздники и не полюблю их до тех пор, пока они не станут так же естественны для всех, как воздух, как солнце. Можно ли радоваться, если в эти дни дети одних родителей хвалятся своими новыми игрушками, вызывая зависть других детей — которых, кстати, гораздо больше, — если матери последних скрывают горькие слезы, а несчастные отцы, видя все это, сгорают от стыда.
Рядом с детьми, разодетыми, как говорится, в пух и прах, в новеньких костюмчиках, в начищенных до блеска ботинках, с пробковыми пистолетами в руках, мы часто видим настоящих оборванцев, лишенных всего этого и порою даже не подозревающих, насколько они жалки.
В тот праздничный день на синем, безоблачном небе сверкало солнце. Какое это было прекрасное утро! Дети, сменившие повседневную одежду на праздничную, катались на пролетках, украшенных флажками и гирляндами цветов. Улицы были заполнены празднично разодетыми, оживленными людьми. Но всю эту яркую картину омрачал мальчишка, с нескрываемой завистью смотревший на своих нарядных сверстников…
Слышался треск пробковых пистолетов. Я вышел на улицу, прошелся по нашему кварталу. Мрачные, отчужденные лица взрослых, невеселые лица детей.
Я остановился у лавки бакалейщика купить пачку сигарет. Лавка была закрыта. Перед ней на самодельном лотке были разложены конфеты в пестрых обертках. Лоток был украшен флажками, ветками, цветной бумагой. Вокруг толпились дети, причесанные, в новеньких костюмчиках, с пробковыми пистолетами в руках — и босоногие, отмеченные печатью бедности. Один из них привлек мое внимание. Он смотрел на своего сверстника, который стрелял из пистолета. В глазах его было неподдельное восхищение. Он смотрел не отрываясь, смеялся и хлопал в ладоши после каждого выстрела. Ноги были босы, но чисты. Наверно, мать вымыла по случаю праздника. Волосы причесаны, но одежда старая, поношенная. Он подбежал к мальчику, стрелявшему из пистолета:
— Алтан, ну дай, пожалуйста, я стрельну разок!
Мальчик с пистолетом будто и не слышал. В это время из-за угла показалась группа ребят с пистолетами, и он побежал к ним. Они встретились, словно герои американских детских книг Пекос Билл, Буффало Билл, Деви Крокет, Черный Змей, Желтый Змей.
