Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
Все трое бухнулись на заднее сиденье «чеккера». NФ прокричал в окошечко адрес шоферу, потом тут же вытащил перо и блокнот.
– Let’s go further! You don’t like New York, do you? You cannot like it, I guess…
ОЛЕГ.
I cannot, but I love it.
NФ.
Why? Why you Russians like this junkyard?
В этот момент водитель такси высунулся из окна и закричал кому-то на чистом русском языке:
– Еттитвоюматьюшит!
Олег и Анна покатились с хохоту. NФ подпрыгнул.
– What’s the matter? What’s the matter?
Водитель кричал, размахивая кулаками:
– Он взял мой зеленый!
Анна сказала NФ:
– That’s why they Russians love it!
NФ.
What did he say?
Олег спросил водителя:
– Ты откуда, друг?
ВОДИТЕЛЬ.
С Киева.
ОЛЕГ.
Давно приехал?
ВОДИТЕЛЬ.
Три месяца.
Как вы уже, конечно, догадались, судьба и законы драматургии свели в этом пункте сценария Олега Хлебникова и Семена Басицкого.
Сеня крутил баранку, улыбался, поглядывал в зеркальце на пассажиров. Хоть и не было в этом по нью-йоркским понятиям ничего особенного, но все-таки приятно везти соотечественника. Вдруг до него долетел обрывок разговора.
NФ.
Let me check your spelling once again.
ОЛЕГ.
Кэй-эйч-эл-и-би-эн-ай-кэй-оу-ви. Олег Хлебников. Олег is my first name.
NФ.
It’s much easier, Aulik… But last one…
Старается правильно произнести полное имя и всякий раз получается что-то несусветное.
Олег и Анна смеются, поправляют журналиста, и до потрясенного Сени окончательно доходит, кого он везет.
«Чеккер» плывет через Петро Авеню на красный свет. Скрип тормозов, гудки, крики:
– What’s he doing?
Семен перекладывает руль в полупрострации направо-налево.
– Where are you going? – кричит ему в прострации NФ. – You took a wrong direction, buddy!
«Chekker» останавливается у витрин большого книжного магазина. Семен вылезает и говорит на заднее сиденье:
– Можно тебя на минуточку, Олег?
В полном недоумении Олег вылезает из машины.
– В чем дело?
Семен обеими руками вытирает себе лицо и мотает головой в сторону магазина.
– Зайди туда.
Шаткой походкой, почти ничего уже не видя, во власти мощного предчувствия, Олег входит в магазин и видит в конце длинного прохода меж бесчисленных книг идущую ему навстречу Ольгу.
…С улицы через стеклянные двери смотрят трое, Семен, Анна и нью-йоркский фрукт.
Анна отшатнулась.
– Кто это?
– Это Ольга, – тихо сказал Семен.
– А вы? – прошептала Анна. – Неужели вы?.. Как?.. Вы Семен Басицкий?
– Вот именно, – сказал Семен.
– Я все знала про вас. Мне рассказывали… я все знала… Боги… Зачем вы это сделали?
Семен опять вытер лицо ладонями, тряхнул головой и пробормотал:
– Посмотрите на меня. Похож я на гада?
Они вздрогнули, услышав щелканье автоматического фотозатвора. NФ, не понимая, что происходит, но чувствуя журналистским чутьем, что это real story, фиксировал все на пленку.
Уже начали сгущаться сумерки, когда из задрипанного отельчика на West Side вышли Олег и Ольга. Ветер закручивал на перекрестке маленький мусорный вихрь. Бродяга возле цветочного магазина играл на скрипке.
Не глядя друг на друга, они постояли возле скрипача, бросили ему в футляр каждый по четвертаку. Потом Олег купил у цветочника букетик гвоздик.
The man I love. Рядом со стаканом скоча в развинченной позе расположился нью-йоркский фрукт. Он говорил Анне.
– Ann, I fell in love with you.
Она отвечала ему по-русски
– Пошел к черту!
Он кивал головой.
– Ann, I really did.
…Мяч уже плохо был виден, но Socker на пустыре продолжался с невероятным азартом, и в центре игры разумеется был Сеня Басицкий. Он играл самозабвенно, выкладывался, что говорится, на полную катушку, не видя, что…
… из остановившегося поблизости «ягуара» за ним наблюдают два спортивных джентльмена. Один говорил с голландским акцентом, другой с немецким.
– No doubts, he’s a real «prophy»…
– His play resembles Kruif…
– As to me he dribbles like Bekki…
– Well, let’s talk to this guy…
В пустые секции телефонной будки зашли толстый черный франт и сикх в традиционной чалме. В отличие от Олега и Ольги оба дозвонились сразу. Негр захохотал, а сикх заговорил о чем-то с изнеможением и даже скрытым трагизмом. Олег, не поднимая головы, продолжал набирать свой номер. Тем же была занята и Ольга.
Здесь мы можем на прощание дать последнюю ноту West Side’a с отдаленной скрипкой, хохотом негра, глухим голосом сикха и гудочками телефона, ноту печальную. Но не оборванную, не случайную, а как бы продолжающую весь наш концерт.
Затем, как эпилог, возникает снова московский снег, и мы поймем, что прошло еще сколько-то месяцев.
Снег лепил в большие окна вельможной квартиры на улице Алексея Толстого, где в своем обширном кабинете сидел за чтением бумаг товарищ Лубенцов. Нельзя не сказать, что семейные неприятности все же как-то отразились на его наружности и выглядел он сейчас отнюдь не таким молодцом, как в начале фильма, но основательно усталым, почти стариком.
Телефонный звонок прервал труд государственного человека. Он покосился – звонила не «вертушка», а обыкновенная городская дрянь. С косой миной, свидетельствующей об ухудшении кислотности желудка, снял трубку.
– Слушаю!
И вдруг все в нем вспыхнуло, все вдруг воссияло, когда в трубке послышался детский голос.
– Дедушка! Это я! Маша!
Что он хотел сказать своей крошке? Трудно узнать – в следующий момент радость сменилась знобящим страхом. Лицо покрылось испариной.
– Кто говорит? – спросил он странным голосом.
– Дедушка, да это же я! Маша! I call you from New York.
Он зажимает трубку ладонью, так как боится, что внучка за 10 000 км услышит его хриплое дыхание. Потом говорит словно робот:
– Вы ошиблись. Неправильный номер.
И вешает трубку.
…Потрясенный Юрий Иванович встал из-за стола и зашагал по кабинету. Вот перед ним карта мира. Он смотрит на нее, словно пытается вообразить себе расстояние между собой и внучкой. Все эти поля и моря.
Снова зазвенел телефон. На этот раз он просто вырвал шнур из штепселя. Снова зашагал, остановился посреди кабинета. Мрачно и враждебно посмотрел на собственное отражение в зеркале, на портрет Брежнева возле письменного стола, прошагал к окну и раскрыл его одним движением.
Влетел снежный заряд, загудела ночная Москва, он рванул со стены портрет «любимого вождя» и с ледяной яростью швырнул его в темноту.
Внизу по тротуару плелась мешочница. Портрет спланировал к ее ногам.
– Патретик! – обрадованно ахнула бабка, вытерла находку платком и сунула в сумку, откуда торчали десятка два куриных лап.
Вашингтон, 1981
CASTLE COOMBE
WARREN CUTTING, KINGSTON HILL,
SURREY KT2 7HS, ENGLAND
01-942 2727
29 July 1985
Mr Vassily Aksyonov,
c/0 Vladimir Maximov,
11 Bis Rue Lauriston,
Paris 75016
Dear Vassily and Mayichka,
Thank you for sending the notes re alterations: I was expecting something longer, «but what I expect is one thing, what I get is another.
I feel that we are both becoming tired of the script: you want it your way, and I want it my way, and since I approached you and commissioned you to write it, and told you in Washington exactly what kind of a script I wanted, you should have produced something which would «be acceptable to me (please see my letters when you go back to Washington), I am right and it was wrong of you to tell me on the telephone that I should have described what I wanted from the start. Neither the first nor the second scripts were acceptable to me or to various directors. Andre also told you his opinion: he was expecting something much better from you. It is not possible that you should be in the right and everyone else is wrong.
You are a lovely person, and I am very fond of you, but you are very stubborn, and you rushed the work. You know how much I respect your name, but as I said on the telephone, your name is valuable on a screen-play only when the work is good.
We must restructure the script now, it is our only opportunity. To the present you are known in the west as a novelist, but not as a screen writer and here is the chance. I have honoured my side of the bargain, and you must do likewise and produce a finished script as soon as possible. Please Vassily, try to make it good.
Each addition, alteration or ommission, from the English or Russian script must be marked and listed on a separate sheet of paper so that we can find the place easily.
I am convinced that you should open the film in 1939 with the original frontier scene identifying Garri. When he falls wounded a guard picks up the hat, looks at the holes made by dum dum bullets, and shows it to an officer who says ‘You were just born, but you will be spending at least ten years in Siberia for this’.
Something private and personal which I must tell you and Mayichka, is that I am very happy and privileged to have met you both, and that goes for Josie too. We love you both and hope that our friendship will be a long one, and will become stronger in time. We hope you feel the same. We have both fought against the Soviet system to be able to live free and to speak the truth.
We would like to see you in the South of France, and I look forward to receiving the finished work before you leave Europe. We shall be in Monte Carlo from 1st to 15th August, at the Hermitage Hotel, telephone:
(Code: 93) 50 67 31. After our holiday we shall be here for two months.
We kiss you both
Примечания
1
Садовник-пчеловод – это респектабельный человечек в целлулоидном воротничке, в котелке, надвинутом на целлулоидные уши, с глазами и носом побитой без вины собачонки. М. б. его лик должен мелькать в этих отступлениях? (Примечания автора.)
2
Хроникальные отступления, написанные через один интервал, встречаются в нескольких местах сценария. Прием этот, конечно, не нов, но здесь, на мой взгляд, весьма уместен. В отличие от Дос-Пассовского «Киноглаза» я назвал его «пульсом времени». Пульс этот, разумеется, бешеный. Постановщик может использовать все, что его душе заблагорассудится: старые кадры, рисунки, фото, заголовки газет, современную съемку со скоростью 16 м. Хотелось бы, чтобы все эти изображения сопровождались пением тромбона или трубы.
