Михаил Чулаки - У Пяти углов
Спасаться я пошел в Публичку! Наверное, просто для того, чтобы быть на людях.
Странно сближаются в жизни события: ведь именно тогда я первый раз прочитал про люминесцентные стекла. Почему-то мне в руки попался оптический журнал, почему-то я стал его читать, хотя накопилось слишком много непрочитанного по моей родной радиотехнике. Прочитал — и большого впечатления это не произвело. Но потом оказалось, что именно в тот день я посеял семя, давшее через пару лет всходы. И даже слишком буйные.
Иногда мне кажется, что память меня обманывает, что про люминесцентные стекла я прочитал в другой раз, — уж слишком складно получается, словно не реальная жизнь, а киносюжет. Но потом я думаю, что случайности, в сущности, закономерны, что потому и попались мне тогда эти стекла, что только они смогли хоть как-то помочь мне выбраться из безнадежного тупика.
…У Лнлиты интересная манера шутить. Она говорила:
— Знаешь, почему я за тебя замуж не вышла? Потому что у тебя лестница ужасная. Если ребятенок, как он будет по такой лестнице ходить?
Квартира у нас отгорожена от большой и выходит на черную лестницу. Еще она говорила:
— Знаешь, почему я за тебя замуж не вышла? Потому что у тебя кровать узкая.
Я начинал всерьез доказывать, что можно и квартиру обменять, и кровать купить, а она смеялась и объявляла:
— У тебя нет чувства юмора и нет чувства, что у тебя нет чувства юмора.
Эту фразу она очень любила.
Я обижался, потому что считаю, что чувство юмора у меня есть, просто чувство не такого юмора.
Но это позже. Сначала предстояло первое примирение после первой ссоры.
Формально ссоры не было, просто я ее не встретил, но ведь мы вслух и не договаривались, что я ее встречу. И все-таки мы оба знали, что ссора была, даже хуже, чем ссора: попытка к бегству
На другой день я встречал ее на обычном месте. Встречал с цветами. С первыми моими цветами для нее.
Пришлось до института зайти на базар, вызвать всеобщее оживление среди торговцев, которые наперебой превозносили мою невесту. Я купил три розы — по два рубля за штуку! — чем пробил заметную брешь в своем бюджете. Розы я спрятал в портфель, благо в современные портфели можно уместить содержимое самой большой хозяйственной сумки. Сделал я это, чтобы избежать насмешливого любопытства одногруппников, но зато во время всех занятий томился, что розы У меня чахнут и вянут.
И вот наконец она появилась. Бемби! Она обрадовалась, когда увидела меня, — честное слово, обрадовалась, я видел по глазам. Она сказала:
— Я уж боялась, что ты заболел.
— Нужно было по срочному делу, — буркнул я. Мы вышли на Мойку. Я раскрыл портфель.
— Вот тут тебе.
Я не зря волновался: розы выглядели не очень. Но Бемби все равно была рада:
— Какие хорошие. И зимой! Только куда же я их дену?
— Домой отнесешь.
Нет, домой нельзя. Давай ты их возьмешь себе, но они все равно будут мои. Нет, правда.
— Какие же твои, если ты их не увидишь больше? Если бы хоть в гости зашла.
— А я зайду. Придет! Ко мне!
— Пойдем сейчас!
— Уж тебе прямо все сразу! Нет, сейчас не могу. Сегодня тороплюсь. В другой раз.
Осчастливленный, я проводил ее до дому. Даже заставил взять розы. На другой день узнал их судьбу:
— Я их сунула нижней соседке в почтовый ящик. Хорошая такая бабуся. Пусть гадает, от кого. Ей не дарили уже лет пятьдесят, даже жалко, правда?
Прощаясь, с розами в руках, она сказала:
— Все-таки ты злой. Не предупредил, исчез. А что перед этим говорил?
— Ты же рассердилась.
— И правильно. Но ты все-таки говорил! Говори: говорил?
— Ну, говорил.
— Вот видишь, сначала говорил, потом убежал. Как тебе верить?
— Так ведь я!.. Так ведь ты!.. Потому что ты сама…
— Нет, правда: сначала говорил, объяснился, можно сказать, а потом убежал. А теперь зовешь. Где логика?
— Но я же только тебя и жду! Значит, придешь?
— Я не такая, как ты: я слово держу! Она засмеялась и убежала.
Так издевается она или любит, черт побери?!
Я купил бутылку токая и стал держать дома: чтобы быть наготове, когда придет Бемби. Так началось мое первое большое ожидание. Тянулось оно месяца два.
За это время мы посмотрели множество ужасных фильмов, я предпринял — с тем же результатом — еще две или три попытки к бегству. И наконец она пришла ко мне в гости!
Этому предшествовала ссора, о которой очень тяжело вспоминать.
В тот несчастный день Лилита торопилась. Сразу после занятий мы бросились бегом к остановке, вскочили в «двадцать второй». Я говорил что-то развлекательное, она почти не слушала. К слову упомянула, что у нее сегодня масса дел: и прачечная, и магазины, и еще что-то. И когда она скрылась в своем подъезде, меня осенила идея: подождать ее и помочь — в прачечной, в магазинах.
Довольный собой, я ждал. Там недалеко от ее парадной очень удобная скамейка.
Она показалась через полчаса. Я бросился навстречу, еще на ходу объясняя:
— Понимаешь, Бемби, давай вместе… Но она не дослушала:
— Да отвяжись ты наконец! Словно получил плевок в лицо. Я отшатнулся.
Потом повернулся и побежал. Она, видно, опомнилась:
— Подожди! Постой, Стрельцов!
Дурацкая у нее манера звать по фамилии. Точно имени нет.
Я бежал, как от погони. Увидел трамвай на остановке. Вскочил, не разбирая номера. Это был конец. Это должен был быть конец.
«Да отвяжись ты наконец!»
Отвяжусь!
Если хоть немного уважаю себя — отвяжусь!
Она меня не любит, это предельно ясно. Зачем-то немного поощряла. Но вот у нее важные дела, и я докучаю, словно дворняжка, не вовремя пристающая со своими собачьими восторгами. Больше никогда не видеть! Забыть! Как-нибудь переживу!
Выживу! Хватит быть верным псом!
Эти слова стали заклинанием: «Хватит быть верным псом!» Я твердил их весь вечер, всю ночь, утром. Больше никогда не стану се ждать. А если случайно встречу — отвернусь! Хватит быть верным псом!
А боль… Если бы можно было вызвать «скорую помощь»!
Она меня разыскала в первый же перерыв. Я и на самом деле отвернулся, когда увидел ее. Сердишься? Нет, радуюсь.
Ну прости. Я вовсе не на тебя. Просто вышла из дому такая. Злая как собака. Не соображала. А как сообразила, что это я на тебя накричала, так просто не знаю. Так бы себя и отхлестала! Ну, простишь?
Я бы на тебя не смог кричать. Что бы ни случилось.
Я гадкая. Я сама знаю. Но все-таки прости, а? Ну правда, я не хотела.
Она взяла меня за руку и прижалась подбородком к плечу.
— Забудем?
— Забудем.
У нее неприятности дома! Она теперь к тому же мучается, что обидела меня! Мне уже было ее жалко.
— А я как раз хотела сегодня к тебе зайти.
И вот она поднимается по моей лестнице. О, если бы это была мраморная лестница! Но нет, совсем нет.
Дома, правда, лучше: двухкомнатная квартирка, и у меня отдельная комната. Какое счастье — отдельная комната! Мы вдвоем с Бемби, и больше никого.
— Так вот, значит, как ты живешь. И потолки высокие.
Ты тоже в любой момент можешь поселиться под высокими потолками.
Я все же говорил немного отчужденно: обида не прошла.
— Ох, Стрельцов, если бы все так просто!
— А все просто, если любить.
— Да, тебя послушать…
Любишь — иди к любимому, нет — не встречайся вовсе! Мне все казалось простым. (И тоже не совсем: ведь я старался ее видеть, не мог не видеть, хоть и знал, что она меня не любит вовсе.)
Бемби сидела грустная.
— Что у тебя дома? Чем ты была расстроена? Теперь я уверен: не нужно было об этом спрашивать.
Не нужно было интересоваться тем, другим ее домом.
Нет у нее другого дома, кроме моего! Твердить ей это, непрерывно твердить!
А я встал в позу сочувствующего друга:
— Чем ты была расстроена?
Она не должна быть расстроена, раз я ее люблю! Да всякое. Отец к Мише приехал. Тяжелый человек. Зануда. Миша — муж.
— Что же — насовсем?
Друг дома, ну в точности друг дома!
— С ленинградскими специалистами советоваться. С врачами. А с ними можно целый год советоваться.
Она первый раз у меня. Любимая! Единственная! А мы беседуем о ее свекре!
Я подошел сзади, взял за плечи и осторожно поцеловал в затылок.
— Перестань, — сказала она.
Я раздвигал волосы, обнажая тонкую шею, тыкался носом во впадинку на затылке.
Перестань. Я тебе уже объяснила: ты все портишь.
Возмущалась бы она, вырывалась — а то это спокойное «перестань». Хуже всего в такие минуты действует спокойный тон.
Я выпустил ее плечи.
— Ну давай выпьем вина.
Вот наконец и пришло время токаю.
Только каплю. А то уже уходить скоро. Только же пришла!
Пора. Вы, мужчины, никогда не представляете, сколько у пас дел по дому.
Я снова поцеловал ее в затылок. Она поежилась, словно ей плеснули воды за шиворот.
