Адам Джонсон - Сын повелителя сирот
Сан Мун надела белый чосонот, а красный и синий повесила в машине. Га, переобувшись в свои ковбойские сапоги, спрятал банку персиков в рюкзак и похлопал по карману, проверяя, там ли фотоаппарат. Девочка гонялась за собакой, чтобы надеть псу поводок.
Прибежал мальчик.
– У меня ловушка пропала, – пожаловался он.
– Никто и не собирался брать ее с собой, – заметила Сан Мун.
– Куда брать? – удивился мальчик.
– Мы когда-нибудь смастерим другую, – пообещал ему Га.
– Спорим, в нее попалась большущая птица? – сказал мальчик. – У нее такие сильные крылья, что она улетела вместе с моим силком.
Сан Мун стояла перед «гробницей», где «покоился» Золотой пояс ее мужа. Га подошел к ней и тоже стал разглядывать драгоценные камни и золотые завитушки орнамента, думая о том, что столь яркое сияние позволяло обладателю этого пояса завладеть любой женщиной в стране.
– Прощай, муженек…, – прошептала она, выключая освещавшую Золотой пояс лампочку. Затем она повернулась и долго смотрела на возвышавшийся в углу царственный футляр от своего каягыма. На лице ее отразилась целая трагедия, когда вместо него она взяла дурацкий инструмент под названием «гитара».
Во дворе он сфотографировал их у решетки, увитой бобовыми плетями с белыми распустившимися цветами и усиками прекрасной дыни, за которой ухаживала девочка. Девочка с собакой, мальчик с ноутбуком и Сан Мун с ужасным американским инструментом в руках. Свет, однако же, был слабым. Га так хотелось, чтобы этот снимок принадлежал ему, а не Ванде!
Командир Га в парадной форме медленно отъезжал от дома. Сан Мун сидела рядом с ним. Было прекрасное утро. В золотом свете кружили ласточки над теплицами ботанического сада, где роились кучи насекомых. Сан Мун, высунувшись из окна, уныло провожала глазами зоопарк и Кладбище Мучеников Революции. Теперь Га знал, что никакой великий дедушка у нее, дочери простого шахтера с цинковой шахты в Хучанге, здесь не был похоронен. Он смотрел, как пылали ряды бронзовых бюстов, озаренных утренним румянцем, как искрилась слюда на их мраморных пьедесталах, понимая, что никогда больше этого не увидит. Если ему повезет, его снова бросят в тюремную шахту, но, скорее всего, его отправят в один из бункеров Великого Руководителя, где проводились допросы. В любом случае ему никогда не попробовать на вкус сока ели на ветру и не вдохнуть соленого аромата сорго, стекающего капля за каплей в глиняный горшок на обочине дороги. Внезапно он испытал наслаждение, вдыхая пыль от колес «Мустанга» и вслушиваясь в глухое шуршание шин, когда они проезжали по мосту Янгакдо. Он видел изумрудную вспышку каждой плитки на крыше Павильона самокритики и красное свечение цифрового табло на Пхеньянском роддоме, которое показывало количество новорожденных.
Он видел на севере громадный американский реактивный самолет, который неустанно кружил над аэропортом, как будто без конца заходил на цель. Он знал, что ему следует научить детей нескольким английским словам и объяснить им, что в случае чего они должны во всем винить его, Командира Га. И он не мог закрыть глаза на то, что Сан Мун охватила печаль.
– Ты подружилась со своей гитарой? – спросил он ее.
Она извлекла из гитары одну безумную ноту.
Он протянул ей свои сигареты.
– Хочешь сигаретку?
– Не надо, мне сегодня петь, – отказалась она. – Покурю, когда мы окажемся в небе, в безопасности. На этом американском самолете я выкурю сотню сигарет.
– Мы полетим на самолете? – удивился мальчик.
Сан Мун пропустила его слова мимо ушей.
– Сегодня ты будешь петь прощальную песню для Чемпионки по гребле, да? – спросил ее Га.
– Полагаю, мне придется, – вздохнула Сан Мун.
– И о чем эта песня?
– Я ее еще не написала, – ответила она. – Когда я начну играть, слова родятся сами. Но пока в моей голове одни вопросы. Она взяла гитару и тренькнула на ней. «Как долго я знаю тебя-я-я», – запела она.
«Как долго я знаю тебя-я-я», – отозвалась девочка, пропев эту строчку так, будто это была погребальная песнь.
«Семь морей ты проплыла-а-а», – продолжала Сан Мун.
«Семь океанов ты проплыла-а-а», – вторила ей дочка.
Сан Мун побренчала на гитаре: «Но теперь ты в море восьмо-о-м».
«Это море мы домом зове-о-ом», – пропел мальчик тоненьким голоском.
Га было приятно слушать это пение, словно сделано, наконец, то, что было давно задумано.
«Лети, прекрасная леди, – пела Сан Мун, – оставь это море, оставь».
Девочка отозвалась: «Лети, прекрасная леди, – восьмое море оста-а-авь».
– Вышло неплохо, – сказала Сан Мун. – Давайте попробуем еще раз.
– А кто эта прекрасная леди? – спросила девочка.
– Мы едем попрощаться с ней, – объяснила Сан Мун. – А теперь все вместе.
И семья запела в едином порыве: «Лети, прекрасная леди, – восьмое море оста-а-авь».
На лице мальчика не было ни тени сомнения, а вот девочка, кажется, пришла в замешательство, начиная что-то осознавать. Тоска Сан Мун породила такую гармонию, которая охватила всего Га. Никакая семья на Земле не могла создать подобного звучания, и он купался в нем. И даже вид футбольного стадиона не мог омрачить этого прекрасного чувства.
В своей униформе Га беспрепятственно проехал в аэропорту мимо терминала к ангарам, где для встречи американцев собрали с улиц Пхеньяна целую толпу – граждане стояли с портфелями, ящиками с инструментами и логарифмическими линейками в руках.
Оркестр легкой музыки «Вон Я Санг» наигрывал мелодию «Стрижка “Быстрый Бой”» в ознаменование военных достижений Великого Руководителя, а тем временем несметное количество детей в желто-зеленых гимнастических костюмах отрабатывали навыки логроллинга на больших белых пластиковых бочках. Сквозь дымок барбекю Га видел ученых, солдат и сотрудников Министерства массовой мобилизации в желтых нарукавных повязках, которые выстраивали большую толпу рядами по росту.
Американцы, наконец, решили, что наступил безопасный для приземления момент. Серое чудовище поднималось и опускалось, крылья его были шире взлетно-посадочной полосы. Наконец, самолет приземлился, проехав сквозь строй фюзеляжей «Антоновых» и «Туполевых», брошенных у озелененных дорожек.
Га припарковал автомобиль у ангара, где после возвращения из Техаса заслушивался отчет доктора Сона и его самого. Он не стал вытаскивать ключ зажигания. Девочка несла мамины платья, а мальчик вел на поводке собаку. Сан Мун взяла гитару, а Командир Га – футляр от гитары. Вдалеке он заметил стоявшие в свете утреннего солнца без дела «воронки».
Когда они подошли, Великий Руководитель беседовал с Командиром Парком.
Увидев Сан Мун, Великий Руководитель показал ей знаками, чтобы она подняла руки – он хотел рассмотреть ее платье. Подойдя ближе к нему, она покружилась, мелькая подолом своей чхимы, а затем поклонилась. Великий Руководитель поцеловал ей руку. Он вытащил два серебристых ключа и взмахнул рукой, указывая, где Сан Мун может переодеться – то была точная копия храма Похен в миниатюре, с его красными колоннами и приподнятыми краями крыши, с бревнами, похожими на свитки.
И хотя гримерка оказалась не больше будки, в которой продают проездные билеты, каждая ее деталь была изысканной. Великий Руководитель подал ей один ключ, а другой положил себе в карман. Он что-то сказал Сан Мун, чего Га не расслышал, и та впервые в тот день засмеялась.
Наконец, Великий Руководитель заметил Командира Га.
– А вот и чемпион Кореи по тхэквондо! – объявил он во всеуслышание.
По толпе прокатились одобрительные возгласы, отчего Брандо завилял хвостом.
Командир Парк добавил:
– И он привел с собой самую злую собаку.
Великий Руководитель засмеялся, и все засмеялись вместе с ним.
Если Великий Руководитель и был в ярости, подумал Га, то именно так он и проявлял это.
Самолет медленно, с трудом, преодолевал посадочную полосу, явно не предназначенную для такого гиганта. Великий Руководитель повернулся к Командиру Га, чтобы поговорить с глазу на глаз.
– Не каждый день приезжают американцы, – сказал он.
– У меня такое чувство, что сегодня необыкновенный день, – поддержал разговор Га.
– И в самом деле, – согласился Великий Руководитель. – Мне кажется, что после этого все пойдет по-другому, для всех нас. Мне нравятся такие возможности, а тебе? Новое начало – и вперед, с новыми силами. – Он с любопытством посмотрел на Га. – Ты никогда не рассказывал мне об этом, но мне всегда было любопытно узнать – как же тебе удалось выбраться из той тюрьмы?
