Дэниел Киз - Таинственная история Билли Миллигана
– А вторую половину проигрывал?
– Либо проигрывал, либо расплачивался с «акулами». Я не знаю. Когда я спрашивала, честного ответа не получала. В один прекрасный день кредитная компания собралась забрать у нас мебель. «Валяйте», – сказала я. Но парень не смог, потому что я расплакалась. К тому же я ждала Кэти.
– Не очень хорошо Джонни с тобой поступил.
– Ладно, – сказала Дороти, – хватит об этом.
После двух с половиной месяцев терапии в афинском Центре психического здоровья Билли стал терять все меньше и меньше времени и принялся настаивать на том, чтобы доктор Кол сделал следующий обещанный шаг – разрешил ему уйти в отпуск. Других пациентов, у многих из которых улучшения были не такими явными, отпускали на выходные домой к родственникам. Доктор Кол тоже считал, что, судя по поведению Билли, уровню осознания происходящего и длительному периоду стабильности, пациент к этому готов. Так что Билли позволили несколько раз отправиться на выходные к Кэти, тогда проживавшей в Логане, в двадцати пяти километрах от Афин. И Билли ужасно радовался.
В один из таких визитов Билли настоял, чтобы Кэти показала ему копию предсмертного письма Джонни Моррисона, которую, как он знал, ей предоставили в адвокатской конторе. Раньше Кэти этого делать не хотела, боялась расстроить, но когда брат завел речь о том, как страдала Дороти и каким паршивым отцом был Джонни Моррисон, Кэти разозлилась, поскольку всю жизнь чтила память Джонни. И Билли пора узнать правду.
– Вот, – сказала она, швырнув пухлый конверт на кофейный столик.
И оставила его одного.
В конверте лежали адресованное Гэри Швайкарту письмо от судмедэксперта графства Дейд во Флориде и несколько других документов: четыре отдельных листа с инструкциями четырем различным лицам, письмо мистеру Хербу Рау, репортеру «Майами ньюс», занимавшее восемь страниц, а также письмо на двух страницах, которое полицейские нашли разорванным, но склеили. Похоже было на то, что это второе письмо Хербу Рау, незаконченное.
Инструкции касались выплат огромных долгов, самый маленький из которых был на двадцать семь тысяч долларов, а самый большой – на сто восемьдесят. Письмо «Луизе» заканчивалось так: «И последняя шутка. Мальчик: “Мама, а что значит оборотень?” Мать: “Закрой рот и расчеши волосы на лице”».
Письмо «Мисс Дороти Винсент» начиналось с указаний по выплате долгов из страховки, а кончалось так: «Мое последнее желание – кремация. Я бы крайне не хотел, чтобы ты сплясала на моей могиле».
Текст письма, адресованного мистеру Хербу Рау, работавшему в «Майами ньюс», на копии оказался местами неразборчивым, далее такие места отмечены звездочками.
«В “Майами-ньюс”
мистеру Хербу Рау
Уважаемый,
писать все это непросто. Может, вам мой поступок покажется трусливым, но моя жизнь уже разрушена, у меня нет больше ничего. Мне остается лишь надеяться, что моей небольшой страховки хватит, чтобы хотя бы на какое-то время защитить моих троих детей: Джеймса, Уильяма и Кэти Джо. Если можно, проследите, чтобы деньги не попали в руки их матери Дороти Винсент. Она спуталась с какими-то людьми, которые отдыхают там, где она работает, в “Пляс Пигаль” на Майами-Бич, и они с радостью все с ней разделят! Сутенеры, ростовщики и так далее. Именно ради них она разрушила нашу семью, которую я, поверьте мне, пытался удержать изо всех сил.
Ситуация сложилась довольно страшная: она хочет использовать детей, которых я люблю всем сердцем, а также тот факт, что они рождены вне законного брака, «для привлечения внимания», которое, как она считает, поможет ей продвинуть карьеру! Более того: еще до рождения нашего первого малыша я несколько раз пытался уговорить ее выйти за меня замуж (это после ее обвинений, что я сделал ей ребенка в день нашей первой встречи), но Дороти каждый раз находила все новые причины, чтобы избежать бракосочетания (все это и нижеследующее подтверждается письменными показаниями под присягой, данными моему адвокату М. Г. Розенхаусу, Майами). Своим родственникам я представил ее как свою жену и планировал после рождения ребенка переехать в какой-нибудь маленький городок, жениться на Дороти и законно признать ребенка. Я уже к этому времени так полюбил этого маленького мальчишку ***.
Но она снова находила все новые и новые отговорки: «Кто-нибудь, кто нас знает, может прочесть о нашем браке в газетах» и т. д. Через некоторое время появился и второй мальчик, и первые две недели было неясно, выживет ли он, но господь нас не оставил, так что теперь он жив и здоров – я увидел в этом знак, и снова попросил Дороти выйти за меня. У нее же к этому времени появились новые предлоги, да и вести она себя стала странно – постоянно пила, пропадала из клуба, и когда она находилась в таком состоянии, детям с ней было опасно. И била детей она часто не просто ладонью, а с силой, и мне пришлось угрожать, что я ее саму изобью, если она не прекратит. Поверьте, моя жизнь превратилась в ад. Это стало сказываться и на работе – дела быстро пошли под откос… я понимал, что если это не прекратится, я ее рано или поздно убью… Я хотел ***, но Дороти умоляла меня набраться терпения. Детей мы отправили в прекрасный детский сад в Тампе во Флориде, а сами снова отправились в турне, и при мне она прилично отработала в ночных клубах и театрах. И мы уже ждали девочку.
Мы вернулись в Майами, и после рождения третьего ребенка она наняла детям няню и поклялась, что больше не будет путаться с клиентами. Я позволил ей снова выступать в «Пляс Пигаль» – и Дороти немедленно взялась за старое, стала пить и бить, постоянно болела, а потом ее положили в больницу, потому что у нее оказался гепатит. Она чуть не погибла… несколько недель она находилась под постоянным наблюдением врачей, а когда вернулась, сказала, что доктор (Сапфайр из северного Майами-Бич) рекомендовал ей вернуться на работу, чтобы расслабиться и не переживать из-за денег, да и что коктейль время от времени ей не повредит! До этого мы ни разу не расходились, и я, разумеется, не знал, что за людей она окучивает – сутенеров, лесбиянок, ростовщиков и т. д. Для нее это стало символом «модной» жизни. Когда я вернулся домой и увидел, что за одежду она покупает – мужицкие рубахи… строгие костюмы… короткие лосины такого типа, которые у женщин подобного рода как сигнал… я просто вышел из себя. И с тех пор начался ад…
Дороти пила не переставая и снова попала в больницу – ей должны были вырезать геморрой, а поскольку ее печень к тому времени уже не поддавалась восстановлению, оперировать они не могли… она пролежала в больнице несколько недель… я каждую ночь проезжал по двести сорок километров, чтобы попасть к ней днем в приемные часы, покрасил дом и т. д. А она даже уже тогда планировала разрушить семью, чтобы отдаться новой жизни. Дороти сделали операцию, и когда она выходила из наркоза, она приняла меня за кого-то другого. И от ее признаний мне стало дурно: это была полнейшая неизвестная мне ранее деградация… я попытался остановить ее, говорил, что это я (она тогда еще лежала в палате), но до нее опять не дошло, и она принялась хвастаться, как она «имела» меня все эти годы – я этого ей потом никогда не припоминал из-за детей, и я умолял ***.