Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
Лина переживала, что роль без слов, и старалась как можно соблазнительней выходить из шатра, сооруженного из простыней на веревке. И отряд снова занял первое место. Но потом передали, что, когда взрослые обсуждали постановку, о Лине было сказано, что если она в двенадцать лет такое может сыграть, то понятно, что из нее получится.
— Что? Что получится? — пытала она пионервожатую, предполагая, что в ней увидели будущую выдающуюся артистку.
— Что, что... — ответила та раздраженно, — слово из пяти букв!
До конца смены Лина подбирала слово из пяти букв. У нее ничего не получилось. В слове «артистка» было восемь. В слове «поэт» — четыре. Годам к пятнадцати ей объяснили, что руководство лагеря имело в виду. Чем большим успехом она пользовалась у противоположного пола, тем чаще слышала это слово от тех, кто хотел бы оказаться на ее месте.
Она опрашивала всех на предмет его толкования, и самую внятную формулировку получила от своего первого взрослого возлюбленного:
— Проститутка — это которая хочет — дает, не хочет — дает. А блядь — это которая хочет — дает, не хочет — не дает.
— То есть нормальная женщина? — уточнила шестнадцатилетняя Лина.
— Ну, в общем, да. Но у нас же не принято такую женщину считать нормальной. У нас принято нормальной считать такую, которая хочет — не дает, не хочет — не дает. И всех за это ненавидит, — объяснил взрослый возлюбленный.
Когда Лина добралась до книжной ярмарки, там все было в разгаре. Роскошный одесский морской порт, встречающий статуей младенца с признаками гидроцефалии, изваянный Эрнстом Неизвестным, вмещал десятки столов и киосков, заваленных полиграфической продукцией. Лина встретила знакомых. Она обожала ярмарочные тусовки. Здесь было видно, кто из издателей во что вырос вчера и куда держит путь сегодня.
В основном все понимали, «что такое хорошо и что такое плохо», но пафос, с которым производители макулатуры убеждали себя, что их книги дают россиянам сладкое забвение в трудных буднях, крепчал вместе с финансовым успехом. Сперва человек подхихикивал, мол, «мы же интеллигентные люди, все понимаем». Потом оправдывался, мол, «вот немного на ноги встану». А дальше твердо, мол, «надо уважать свой народ и давать ему то, что он просит».
Лина была старомодна и ощущала издательскую деятельность как мессианство. Она усиленно цитировала: «Сегодняшние книги — это завтрашние поступки». И сознавала меру ответственности человека, тиражирующего те или иные слова.
Ярмарка была малопредставительной, но колоритной. Несколько столов занимали хорошенькие молоденькие монашки со своими изданиями. Аккуратно напротив них сияла почти порнографическая продукция. Слева продавали конфеты, в углу — косметику, за ней — географические карты. Плюрализм так плюрализм. Лина села поболтать за стол к приятельнице из питерского издательства, точно так же, как и она сама, сопротивлявшуюся масскульту. Народ подходил, листал книги и вступал в диалог.
— Скажите, а почему так дорого? Вот я бы купил вашего Битова, но подешевле, — обиженно сказал пожилой мужчина с пачкой халявной печатной продукции в руках.
— Извините, а вы по кулинарии ничего не издаете? — спросила пышная блондинка. — А то я по всей ярмарке ищу маринады.
— Мне про любовь, — попросила девушка с волосами оранжевого цвета и, повертев Бунина, сморщилась: — Нет, это совсем не то...
— Подарите что-нибудь обществу инвалидов, — осклабился здоровенный детина с огромной сумкой, набитой книгами, и, пока хозяйка стола разглядывала его в недоумении, сгреб пару изданий.
— Я пишу романы на разные темы, — обратился лохматый похмельный тип с неоднозначно застегнутыми пуговицами на ширинке, — и мог бы предложить кое-что вашему издательству.
Лина решила уходить, но объявили перерыв, и в помещение ярмарки хлынули парами маленькие дети с шариками в руках. Большая их часть была одинаково одета и растерянно стреляла глазами.
— Предвыборная акция для сирот, — пояснила приятельница. Плотный номенклатурный дядька вышел на эстраду в центре зала и начал докладывать о счастливом детстве. Его сменили артисты в костюмах, и под сбивающую громкостью с ног фонограмму начали тюзовскую халтуру. Но дети все равно смеялись, пританцовывали и грызли спонсорские конфеты. Среди них было много темнокожих, что называется «в нашу гавань заходили корабли, большие корабли из океана»...
Глядя на детей, для которых продолжалось то, что кончилось для Лины со взрослостью и самостоятельностью, она чуть не всплакнула, попрощалась и решительно пошла в город. Она бы впала в ипохондрию на весь день, если бы не наткнулась на надпись на парикмахерской «Поработал — отдохни!» и не вспомнила, что опаздывает на мероприятие в книжном магазине.
Собственно, этот магазин-салон по имени «Пушкин» и был инициатором праздника, просто Литературный музей вытащил губернаторские деньги у него из-под носа. Лина заторопилась мимо вывесок и карточных телефонов-автоматов с надписью «Картофон» на лице.
В магазине-салоне, удовлетворяющем западным стандартам, местный поэт читал стихи про предсмертную морошку, которой солнцу русской поэзии так вовремя и не дали. Публика задыхалась от жары.
— Невероятная ситуация, — обратилась к Лине незнакомая дама с пучком. — Не понимаю, что здесь празднуют. Пир во время чумы. Я, член Союза писателей Украины, автор пяти книг для школьников, вынуждена голодать. Мою прозу перестали печатать, я осталась на копеечной пенсии.
— Многие получают копеечную пенсию, — вяло откликнулась Лина. Видно, у нее на лице было написано «сюда изливают душу».
— Но я получаю пенсию как какая-нибудь учительница. Моя повесть «Личный дневник пионерки» была удостоена премии Ленинского комсомола, — подчеркнула дама и поправила недвусмысленно драгоценную брошь на монументальной груди.
Лина попыталась отойти, но дорогу перекрывала толпа, прилипшая к поддувающему кондиционеру.
— И будто ни у кого нет совести, — схватила дама Лину за пуговицу. — Они думают, что страна выживет без интеллигенции...
— А сейчас мы все вместе будем пить чай с пушкинским пирогом! — объявил ведущий мероприятия, жанр которого Лине так и не удалось установить.
— Как вы думаете, что такое пушкинский пирог? — попыталась Лина отцепить даму от себя и от темы.
— Господи, обычный пирог с капустой. Придумали пошлость, — зашипела та. — Посмотрите, что лежит на полках! Издаются одни выскочки и бездарности. Говорят, у вас в России так же.
Лина бросилась от нее к пирогу.
Из салона-магазина «Пушкин» сборище двинулось доедать в сад Литературного музея, где среди роз и ненавязчивых фонтанчиков ждали столы. Красотка директриса музея показала свои уличные владения: примыкающее к музею богемное кафе и скульптуры в саду, просмотр коих обходился туристам в пять гривен.
