Олег Зоин - Вчера
— Давайте веселее постукайте третий! — издалека крикнула Надя, заметил, что питатель из–под третьего бункера перестал подавать руду. Два молота одновременно саданули по стальной стенке ёмкости. Глухо осели в бункере капшуки, содрогнулась громада металлических конструкций дозировки, из питателя щедро потекла на ленту лиловая рудная масса. По тому, как тяжко прогибалось полотно ленты, как оно припадало плотно к роликам, можно было заключить, что на ленте почти чистое железо.
Евстафьев, отирая ср лба пот, нагнулся к Сербе:
— Боюсь я, что Глюев скурвился и отнёс письмо начальнику, не верю что–то я последнее время Вовке. Где это видано, чтобы по три недели «Правда» не отвечала? Квитанцию бы с него спросить…
— Не запускай сплетню по цеху, Вова. Я верю Глюеву, даже если ты ему не веришь.
— Доверяя, — проверяй… Вчера я в «Известиях» одну хохму вычитал. Оказывается, в Москве, переводя транспорт на работу без кондукторов, сократили их шестьсот человек, зато сразу оформили контролёрами полторы тысячи. А зачем? Народ потому что сволочной, доверять нельзя…
— Действительно, зачем? Затем, что и там где–то свой Петлюк сидит и забыл он вторую половину твоей присказки — «проверяя, — доверяй!».
— Ага, прямо так оно по–твоему и делается повсюду…
— Но, Володька, здесь–то ты и врёшь, брат. Сколько есть у нас отличных руководителей, человечных и понимающих свой долг интеллигента. Сам посуди, дурак не мечтает о космосе, бюрократ, я думаю, не организует научный прорыв. самое большее, на что они способны, — довести подчинённого до осатанения, а на это ума не надо. Я где–то читал, что труд становится благом тогда, когда человек хоть и вкалывает, но чувствует музыку работы. Да–да! Именно музыку. Ты чувствовал когда–нибудь желание наработаться до крайней усталости?!
— А знаешь, чувствовал. Пацаном ещё я на танковом заводе на сборке слесарничал. Голодные были, с ног валились, и бабьё почти одно кругом, а из цеха нас насильно уводили. Поспишь, бывало, в инструменталке на ветоши, и опять, как ненормальный, разводной ключ ищешь. Но то же война была, а война, она тебе — ни хухры–мухры с агломератом. Иначе мы не могли.
— Вот видишь, вы не могли иначе! Пройдут годы, кто–то из нас сдаст, вероятно, выдохнувшись физически, или, надломившись душою, кого–нибудь сдаст. Такова диалектика, Вова, но сейчас мы можем иначе.
Евстафьев бросил через плечо окурок и яростно, вслед за Сербой, бросился с кувалдой на сталь бункера. Руда, зависшая на стенке многотонным огузком, чуток дрогнула от непрестанных ударов, это видать было на верхней площадке Хахалеву, поползла и, наконец, ухнула в дно бункера тяжёлым, почти беззвучным шлепком.
— Второй думпкар заканчиваем. Первый уже взвесили, сорок семь тонн, — похвалилась Хахалеву Маша, когда он позвонил ей, чтобы узнать, как идут дела на выдаче, справляются ли спекатели.
— Ну и проклятущий, гад, — чертыхнулся Хахалев по адресу новой продукции, вытирая пот с переносицы.
— Валяй наверх, ребятки, пора зачистку начинать! — Крикнул он через проём в полу вниз в дозировку.
— Слухай, начальник, звонил вроде кто? — Отозвался Евстафьев.
— Машка звонила, второй думпкар закончили. Около сто тонн обеспечено, — ответил Хахалев, увидев в разбитое окно старенькую, видавшую виды «Победу», подрулившую с залихватским разворотом к воротам дробильного отделения.
Солнце светило слабо и беззаботно. Оно давно выполнило годовой план и теперь не особенно старалось. Серба, напротив, метеором пронесясь по Садовой, нетерпеливо постучал. Ему не терпелось поскорее увидеть Иринку. Замок щёлкнул, но к нему вышла Надежда Павловна.
— Заходи, Сеня, я сейчас позову Иринку — Малинку.
Серба на сей раз уже по собственному порыву снял туфли и нырнул в шлепанцы. И послушно подался вслед за хозяйкой в гостиную.
— Ирина у квартирантки Светы с Ленкой возится. Чуть свет, сразу бежит туда. Присядь, не мучайся!
Надежда Павловна постучала ладонью в побеленную подголублённой известью стенку.
— А как это, разве у вас дом перегорожен капитально на две половины, что надо обегать? — поинтересовался Сенька.
— Да нет, вон же дверь в ту половину, — показала Надежда Павловна в глубину комнаты, где действительно под плотной занавеской из аляповатого базарного ковра с лебедями угадывался дверной проём, — мы просто для порядка закрыли дверь, чтобы не мешать друг другу. А Света ходит через задние сени…
— Да, я уже знаю, что они у вас квартируют…
— Вон глянь, уже бежит, — и Надежда Павловна кивнула на окно, за которым мелькнула смеющаяся Ирина с ребёнком на руках.
— Привет труженикам! Вот, гляди, другому не принесла бы, а тебе покажу, настоящее сокровище! Ты даже не представляешь, до чего же наша Леночка любит мужчин, ужас просто! А ты любишь детей? Хотя что это я…На вот, подержи Ленку, а я пока переоденусь. Мы ведь пойдём в кино, правда? Ты обещал…
— Ну да, я взял билеты в «Комсомолец» на восемь сорок…
— Чудесненько! Ещё три часа у нас в запасе.
Серба осторожно взял годовалую красавицу на руки и устроился на диване. Не было у него ни братьев, ни сестёр, ни тем более детей, и ему не доводилось няньчить соседских карапузов. Поэтому он держал Ленку сильно и, наверное, излишне осторожно. Малышка с удовольствием осмотрела Семёна, подёргала его за галстук, потом, очарованная блестящим колпачком авторучки, решительно ухватилась за него и выдернула красивую щтуковину из нагрудного кармана.
— Мам–ма! — Повернулась Леночка к подбежавшей Ирине и расплылась в довольной улыбке.
— Что, моя ласточка?! — присела у Сенькиных колен Ирина. — Ограбила дядю и хвастаешься? Скажи, по крайней мере, спасибо… Ну, скажи дяде спасибо!
Иринка подняла свои голубые глаза, внимательно посмотрела на Сербу.
— Пасипо! — Повторила Леночка, протягивая ручку Сеньке.
— Умнющая девка! — Восхитился тот. — Где ты её нашла, такую? Так люблю детей! — Внезапно вырвалось у Семёна вполне искренне, хотя до той минуты ему казалось, что он к детям, даже собственным, как минимум, безразличен, — беспомощным, глупым и вечно замаранным. Он даже сам удивился такому крутому и быстрому повороту своих убеждений и простодушно признался:
— А я думал, что ненавижу их!..
— Замолчи, варвар, — шутливо прикрикнула Ирина, — Нашёл, что рекламировать! Обувайся, проведёшь меня. Отнесём Леночку, чтобы Светка не волновалась. Или лучше я сама!..
— Нет уж, я с тобой пойду, — сказал Серба, поднимаясь.
— Пойдёшь? А вот теперь скажи, только честно, почему тебе хочется пойти?
— Не кокетничай, Ириша! — Нравоучительно заметила Надежда Павловна.
— С чего ты взяла, мама? Сень, так почему?..
— Если я скажу, что нравится ходить за тобой, ты начнёшь задаваться. Просто мне любопытно будет увидеть, кто Ленкины родители, ну, если проще, узнать ваших квартирантов.
— Ну ты и притвора, — ответила Ирина, подхватывая Леночку на руки, — но я тебя очень прошу, Сеня, не проговорись им нечаянно, что ты знаешь моего отца. Не надо, ладно?
Серба моргнул ресницами в знак согласия.
В сенях Ирина потянулась губами к Семёну, но Надежда Павловна углядела их в неплотно прикрытую дверь:
— Бесстыжая, грома на тебя нет, среди бела дня целоваться!
— Мамочка, я вовсе и не думала целоваться, а хотела рассказать ему секрет про Светку, — сморозила Ирина.
— Вечера дождаться не можете! И в кого ты только, Ирина, уродилась?!
— В тебя, в кого же ещё? Сама, небось, тоже в мои года целовалась… Да! Я же, Сень, хотела тебе немного про Светку рассказать. Зайдём на минутку обратно в комнату, послушай, чтобы знать, к кому идёшь… — И она поманила за собой Сеньку кивком головы.
— Чудные они, ей скоро двадцать, мы с ней в одной школе учились. А Славику восемнадцать только в декабре исполнится. И их ещё поэтому не расписывают. Ну, слушай. Познакомились они в позапрошлом году, причём скандал получился страшный. Отец Славика и в милицию бегал, и в суд, но потом примирился, снял им у нас одну комнату, и Светка со Славкой зажили весело.
Тяжело им приходилось, свекровь не разговаривала первое время, жили впроголодь, но потом Славка устроился на завод и надеется на лучшее. Живут ужасно и сейчас. Братишки у Славки — хулиганьё отпетое. Один Сашка чего стоит — гроза всего нашего Чаривного посёлка. Последний год притихли, правда, немного. Одного в армию призвали, а Сашка радиолюбительством увлёкся, а то каждый летний вечер у нас под окнами собирались оравы, пройти не пройдёшь… Но и к Славику тоже полгорода ходит. И ночью пьют, дураки. Водка да селёдка — жизни серёдка!..
В стенку постучали.
— Пойдём, Света волнуется!
