Юрий Герт - Кто если не ты
Она составляла свой ответ Климу вплоть до того момента, когда оказалась перед высокой, внушительно обитой глянцевитым чёрным дерматином дверью.
Только теперь она в полной мере ощутила, на что решилась, и у нее вдруг так заломило ноги, будто она ступила в ледяную воду. Она представила себя, слабую, бессильную девчонку, рядом с всемогущей директрисой — и испугалась. Испугалась не того, что ей отныне грозило, а того, что она уже ничего, ничего не сумеет переменить...
За дверью слышался смутный гул, сплетенный из многих голосов. Гости?.. Она вспомнила, что выскочила из дому в стареньком платьице, что у нее разбиты ноги и на босоножке нет ремешка... Каким смешным ничтожеством будет выглядеть она перед директрисой! Лиля растерялась совершенно. Однако именно обида за свое ничтожество разбудила в ней силы и смелость. Она привела в порядок волосы, насколько это можно сделать наощупь, без зеркала, стоя на лестничной площадке, перед дверью, которая в любой момент могла отвориться, обтерла подолом — с нею не было даже платка — кровавые ссадины на коленях, одернула платье и, почувствовав себя уже спокойней и уверенней, нажала на пуговку звонка. Ей пришлось позвонить трижды, прежде чем несколько поутихли голоса и за дверью послышалось:
— Кто здесь?
Она узнала директрису и назвала себя.
Щелкнул замок.
— Так поздно, девочка?..
Директриса вышла на площадку, притворив за собою дверь; она смотрела на Лилю с удивлением, в не ярком свете коридорной лампочки ее губы выглядели странным черным овалом, и в первую секунду Лиля даже не сообразила, что рот Калерии Игнатьевны густо накрашен.
Вероятно, директрисе не хотелось впускать ее в квартиру, но Лиля не представляла себе объяснения на лестнице. Почти инстинктивно она ощутила, что Калерия Игнатьевна чувствует себя неловко, еще более неловко, чем она, и поспешила захватить этот козырь.
— Нам неудобно будет здесь разговаривать, — сказала она, выигрывая положение, и когда директриса, стараясь замять смущение — Лиля отлично знала, что она смущена! — открыла перед нею дверь, Лиля не просто вошла — ее уже внесло, втащило туда.
Директриса быстро провела ее в глубь квартиры, поспешно заслонив вход в комнату, мимо которой они прошли. Лиля только расслышала громкий мужской бас:
— А я вам повторяю, что Гоголь не имел понятия о синтаксисе, и я ставлю ему двойку!..
Вслед за этим об пол звякнула рюмка, раздался смех и восклицания:
— Да уймите же его!..
— Я слушаю тебя, Лиля...— сказала Калерия Игнатьевна, когда они очутились в небольшой комнатке, где не было ничего, кроме письменного стола и нескольких стульев. Именно здесь Лиля побывала однажды, когда директриса пригласила ее поговорить об особенно секретных делах.
— Я слушаю тебя, Лиля...
Она даже не обратила внимания на ее странный вид и, присев к столу, нервно перебирала карандаши, торчавшие из пластмассового стаканчика. Зато Лиля с чисто женским наивным интересом разглядывала Калерию Игнатьевну — ее желтую, морщинистую шею в открытом вырезе легкого платья, ее зеленые, навыкате, глаза, ее огненно-алый, резко выделяющийся на увядшем лице рот; разглядывала как женщина женщину, с сознанием превосходства юности и красоты. У Лили даже на мгновение мелькнуло такое чувство, будто они — не директриса и ученица, а просто — два человека: она — хорошенькая, смелая, бесстрашная девушка — и эта молодящаяся старуха, которая ничего, ровно ничего не сумеет с ней сделать! Поэтому в тоне, которым Лиля начала разговор, скользили нотки как бы снисходительной жалости.
— Калерия Игнатьевна, ведь это правда, что завтра, на активе будут разбирать Бугрова и его товарищей?
— Да, будут.
— Их, наверное, могут не только что из комсомола, а даже из школы исключить?
— Это было бы самое правильное, и я буду настаивать на этом.
— Будете настаивать, Калерия Игнатьевна?
— Непременно буду. Никакого сомнения быть не может!..
— И вы выступите, Калерия Игнатьевна?
— М...м...
Вероятно, Калерии Игнатьевне показалось странным, что она отвечает на вопросы школьнице:
— Видишь ли, девочка, завтра...
— Я ведь потому и пришла, что завтра... Хотя мне и очень неудобно было вас так поздно тревожить... Я думала даже, что вы спите...
Из-за плотно прикрытой двери слышались звуки джазовой музыки, топот, шарканье.
— Я ведь тоже хочу завтра выступить...
— Я не понимаю тебя Лиля, актив ваш, комсомольский, и ты вполне могла бы не спрашивать моего разрешения,— нетерпеливо перебила ее Калерия Игнатьевна и с треском втолкнула в стаканчик сноп карандашей.
Она поднялась, давая понять, что разговор окончен.
— Так я выступлю вслед за вами,— сказала Лиля, покорно вставая и глядя себе под ноги.— Вслед за вами, Калерия Игнатьевна. И расскажу, как вы меня шпионить учили, как вы меня воровать протоколы учили, и наушничать, и на диспуте выступать... Да не одну меня только... Я про все расскажу, Калерия Игнатьевна. А если мне слова не дадут, я сама на сцену выйду — и никто меня оттуда не стащит...
Она удивилась спокойствию, даже какой-то лукавинке, с которой проговорила все это, и потом ей почудилось, что она не проговорила, а только подумала так, потому что слова как будто упали в бездонный колодец, не породив даже отдаленного всплеска. Скромно потупясь, она все же не решалась прямо взглянуть на директрису, только в груди, обгоняя бешеный темп доносившегося сюда фокстрота, мчалось куда-то ее сердце, готовое разорваться на куски.
— Ты что же, угрожать мне вздумала?..— услышала наконец она низкий, придушенный голос директрисы.
— Не угрожать, а просто предупредить, что если вы выступите, так и я тоже выступлю.
Теперь она увидела глаза директрисы — они почти вырвались из орбит.
«Ну, вот и началось»,— подумала она с непонятной радостью, и ей нестерпимо захотелось, чтобы сейчас, на одну эту вот минутку, увидел ее Клим..
— Ты понимаешь, что ты говоришь, моя девочка? — тем же придушенным голосом просипела директриса.— Ты отдаешь себе отчет?..
— Отдаю, Калерия Игнатьевна.
— Нет, ты мне все-таки скажи, что такое случилось... Тебя что, заставил кто-нибудь? Или... Почему ты вдруг за них заступаться решила?
— Решила — и все, Калерия Игнатьевна.
Директриса уже овладела собой, и ее пунцовый рот изогнулся в исковерканной улыбке.
— Но кто же тебе поверит, моя девочка?..
— Так вы ведь меня вместе с ними из школы исключите — как же мне не поверят? — сказала Лиля и с мягким коварным сочувствием добавила:— Вам бы лучше не выступать завтра, Калерия Игнатьевна.
— Как?.. Шантаж?.. Вон! — закричала директрисса.— Вон отсюда! Неблагодарная дрянь! Да я мало что тебя из школы... Я тебя... в порошок сотру, если ты хоть слово! Меня... Меня шантажировать! Ах, смиренница наша, ах, тихоня, ах, отличница — ну ладно, я тебе покажу такую медаль!..
Она то подскакивала к Лиле, то бросалась к столу, чтобы стукнуть по нему своим сухим, жилистым кулаком, и багровые пятна на ее лице слились в одно огромное, полыхающее пятно.
На шум распахнулась дверь, и из нее поплыли -так показалось Лиле — точно такие же красные, багровые, полыхающие пятна; в одном из них Лиля узнала свою химичку, в другом — учителя одной из школ. Маленькая комнатка сразу наполнилась запахом вина и горячих потных тел. Красные пятна плясали и кружились у нее перед глазами, и она думала только о том, чтобы не упасть, и старалась стоять крепко, очень крепко.
— Вы слышите, слышите! — кричала директриса.— И после этого — класть за них всю душу, отдавать им свое здоровье, жизнь — все! Чтобы потом ко мне пришли мои ученицы и сказали — вы слышите! — что я заставляю их шпионить!.. Так ведь? Не отпирайся, Картавина!
— Да, заставляете,— еле слышно сказала Лиля.
— Что я лгунья... Так, Картавина? Отвечай же?
— Да, так, Калерия Игнатьевна.
— Что я... учу их обманывать! Ты говори, говори при всех, не стесняйся!
— И обманывать тоже...
— Ну вот, ну вот! — прокричала Калерия Игнатьевна.— И это Картавина! — всплеснула руками химичка.
— Я уж давно не жду ничего хорошего от современной молодежи,— проговорил незнакомый Лиле учитель внимательно и грустно озирая ее.—Но это... Это, я вам скажу, фе-но-мен! Это неслыханно!
— Представьте, что получится из таких, когда они вырастут!
— Говорить так с учителями! С директором! Это же значит, для них вообще нет ничего святого!..
— А все начинается, с незнания синтаксиса!..— проговорил бас, который Лиля слышала в передней.
Она стояла, закусив губу, и смотрела пустым, ничего не замечающим взглядом туда, где, закрыв лицо руками, стонала директриса. Потом она молча направилась к двери. Никто не осмелился остановить ее. Она вышла на улицу.
Мимо проплывали силуэты людей, проносились машины, выхватывая огнем фар в гуще темно-зеленых ветвей доцветающие гирлянды акаций. Она встала на цыпочки, подтянулась, обломила веточку и пошла дальше. На крепостной колокольне часы пробили половину десятого. Она удивилась: еще так рано. Ей казалось, прошел целый век.
