Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Да уж, эксклюзивный клуб. Где ты будешь ночевать?

– Доктор Судзуки предложила раскатать футон где-нибудь в уголке, но я сяду на поезд до Кагосимы и переночую у дяди.

– У дяди Толстосума? А завтра утром сядешь на паром до Якусимы и навестишь могилу своей сестры?

– Откуда ты знаешь?

По киноэкрану неба струятся срочные облака.

– Я тебя очень внимательно слушаю, когда ты рассказываешь про Андзю. И про сны. У меня идеальный слух.

Скучающий горизонт зевает. Приливные отмели тянутся до самого моря Хюга-Нада к югу от пролива Бунго, куда плыл мой двоюродный дед в своем последнем путешествии на борту «I-333». Вот найти бы такой мощный бинокль, в который можно разглядеть сороковые годы, мы с двоюродным дедом помахали бы друг другу. Может, он мне тоже приснится. Время не позволяет реальным событиям происходить в один и тот же миг, но сны подчиняются другим правилам. Чувствую аромат осенних фруктов.

– Надо же, как тесен мир, – говорит госпожа Хурма. – Здравствуй еще раз. Можно присесть?

– Конечно. – Я закидываю рюкзак на багажную полку.

Она садится осторожно, будто опасается синяков.

– Тебе понравилась моя хурма?

– Э-э, да, очень вкусная. Спасибо. А как вам мой сон?

– Бывали и получше. – Странная старушка вынимает свое вязание.

– Простите, а что вы делаете со снами, которые, э-э, собираете?

– А что ты делаешь с хурмой?

– Я ее ем.

– Старухам тоже нужно чем-то питаться.

Я жду объяснения, но госпожа Хурма ничего не объясняет. Мимо проносятся атомная электростанция, фрегат на якоре, одинокий виндсёрфингист. Из вежливости продолжаю разговор:

– Вы едете в Кагосиму?

– В ту сторону.

– В гости к родственникам?

– На конференцию.

Я жду, что она расскажет, на какие конференции ездят в восемьдесят один год – по выращиванию фруктов? по рукоделию? – но она поглощена вязанием.

Я размышляю о распаде атомов.

– Вы как бы толковательница снов?

В глаза, лишенные радужной оболочки, смотреть опасно.

– Моя младшая сестра, которая ведет наши дела, именует нас канализаторами.

Кажется, я ослышался:

– Вы строите очистные сооружения?

– Я похожа на строителя?

– Но ведь канализаторы, э-э, – это что-то вроде инженеров.

Госпожа Хурма с легким раздражением мотает головой:

– А ведь я предупреждала сестру: многозначность сбивает людей с толку. Коль уж мы ведьмы, то и называть нас следует ведьмами. Ну вот, придется ряд перевязывать. Это шарф для моей бабушки. Она расстроится, если найдет в нем хоть один изъян.

– Извините, вы сказали, что вы – ведьма?

– После пятисотого дня рождения я отошла от дел. Нужно уступать дорогу молодым.

Она либо подшучивает надо мной, либо это полное безумие.

– Никогда бы не подумал.

Она недовольно разглядывает свое вязанье:

– Еще бы! Твой мир освещен телевидением, пронизан спутниками, скреплен наукой. Так что представить себе женщин, которые черпают жизненную энергию в снах, – полное безумие, как ты верно заметил.

Пытаюсь найти достойный ответ.

– Ну, оно и не важно. Неверие – добрый помощник в нашем деле. Когда на этих берегах настала эра Разума, мы первые вздохнули с облегчением.

– Как же можно, э-э, питаться снами?

– Современным людям этого не понять. Сновидение – это синтез, слияние духа и материи. Синтез высвобождает энергию – потому-то крепкий сон со сновидениями и бодрит. За неделю без сновидений можно лишиться рассудка. Поэтому такие долгожительницы, как я, питаются снами молодых людей, как ты.

– Стоит ли рассказывать все это первому встречному?

– А что в этом такого? Если кто-то станет настаивать, что это правда, то тут же угодит в психушку.

Я начинаю жалеть, что съел хурму.

– Простите, э-э, мне нужно в туалет.

Иду по коридору. Поезд как будто стоит на месте, а мы с ландшафтом, согласно раскачиваясь, летим с одинаковой скоростью. Я немного побаиваюсь своей попутчицы – пугает не смысл ее слов, а то, как она все это излагает. Как же мне с ней быть? Возвращаюсь на свое место, но ее там уже нет.

Красная чума истребила все человечество на земном шаре. Последняя ворона сорвала последний кусок плоти с последней кости. Остаемся в живых только мы с Аи, у нас естественный иммунитет. Мы живем в чайном зале «Амадеус». Орбиты спутников спускаются все ниже и ниже, и теперь электронные плоты проплывают за нашим балконом, так близко, что до них можно дотронуться. Мы с Аи развлекаемся долгими прогулками по Токио. Я выбираю для Аи бриллианты, а она ищет для меня самые лучшие гитары. Мы устраиваем концерт в Будокане: Аи играет «Арабеску» Дебюсси, а я прогоняю свой репертуар из песен Леннона. За неимением публики мы слушаем друг друга по очереди. Аи делает вкуснейшие салаты и подает их на спутниковых тарелках. Мы уже долго живем так, как брат с сестрой.

Однажды на балконе раздается какой-то пронзительный писк. Мииииииииип. Выглядываем в приоткрытое окно и видим, что к нам направляется жуткая птица. Размером со свинью, надутая, как индюк, взъерошенная, как гриф. С клювом острым, как лезвие ножовки. Пьяные глаза в сочащихся язвах. На каждом шагу она отрыгивает из зоба яйцо-глазное яблоко, садится на него и ерзает, заталкивая в задницу.

– Быстрей! – говорит Аи. – Закрой окно! Она хочет забраться внутрь!

Она права, но я не решаюсь это сделать – один удар клюва вмиг перепилит мне запястье. Поздно! Птица запрыгивает внутрь, наталкивается на стул и скатывается на ковер. Мы с Аи пятимся, со страхом и любопытством. За этим может последовать великое зло, но может и великое благо. Птица важно расхаживает по залу и разглядывает его с придирчивостью потенциального покупателя. В конце концов она взгромождается на свадебный торт и говорит – голосом Дои:

– Для начала, мэн, надо замазать этого кота в парике на потолке. Сечешь?

– Миякэ, снова ты! – говорит Аи, и по голосу слышно, что ей приятен мой звонок. – В новостях говорят, что в Кагосиме объявлено штормовое предупреждение. Ты уже там?

– Еще нет. Я пересаживаюсь на другой поезд в… – (читаю указатель), – в Мияконодзё.

– Никогда о таком не слыхала.

– Оно известно только машинистам. Я тебя не отвлекаю?

– Меня тут ублажает один итальянец, Доменико Скарлатти. Он очень сексуальный.

– А мы с Клодом ревнуем.

– Между прочим, Скарлатти умер намного раньше Дебюсси. Но его сонаты…

– Знаешь, мне тут приснился сон, про тебя и про жуткого индюка…

– Эйдзи Миякэ и его убийственное обаяние. Ты поэтому мне звонишь?

– Нет, на самом деле я звоню, чтобы сказать, что, э-э, когда я проснулся, то понял, что я, возможно, в тебя влюблен, и подумал, что тебе следует об этом знать.

– Ты, возможно, в меня влюблен? Такого романтического признания мне еще не делали.

– Я сказал «возможно», чтобы не прозвучало слишком навязчиво. Но если ты настаиваешь, э-э, то да, совершенно точно, я в тебя влюблен.

– И ты говоришь мне это только сейчас, когда уехал за тысячу километров? А нельзя было сказать раньше, когда я приходила к тебе в капсулу?

– А ты тогда хотела это услышать?

– По-твоему, я тащилась в такую даль, на Кита-Сэндзю, чтобы вести разговоры о возвышенном?

О мою макушку разбивают яйцо, и с нее по капле стекает желток счастья.

– Почему же ты молчала?

– Ты мужчина. Это ты должен рисковать своим достоинством и самоуважением.

– Так нечестно, госпожа Имадзё.

– Нечестно? А ты побудь-ка женщиной.

– Для меня это полная неожиданность. Когда ты пришла в гости, я ни о чем не подозревал. То есть, конечно же, я не выставил бы тебя за дверь, ну, э-э… а потом я показал тебе письма и…