Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой
Я расставляю букетики лесных цветов по чашкам и кружкам и несу в комнаты. В гостиной сидит пиина мама, одетая в легкое платье еще той далекой эпохи, когда она была молодой. На голове у нее какая-то шляпка. Рядом с ней сидит очень похожая на нее рыжая женщина. Оказывается, что это ее сестра – тетка Пии. В Финляндии нас познакомить не успели, поэтому мы знакомимся сейчас. С ними на диване сидит Гульнара.
В спальне на кроватях спят вповалку пьяные Тимо, Паула, Валпи и Хейди. Они свое сегодня, похоже, уже отпраздновали. На балконе курят какие-то незнакомые мне гости. На кухне Люда приготовляет обильные закуски – салаты, фрукты, что-то горячее. Публика прибывает.
Какая-то незнакомая темненькая девушка кивает мне и говорит по-немецки:
– Bist du Vladimir? Ich habe dich sofort erkannt. Mein Name ist
Sirkku. Pia hat mir von dir sehr viel erzaehlt und die Fotos gezeigt. Schade…
– Стоп, говорю я, о чем ты сожалеешь, и почему ты говоришь по-немецки?
– Я долго жила в Баварии – три или даже почти четыре года, у меня был там друг, поэтому я и говорю по-немецки хорошо. Извини, мне надо поздравить Пию, поговорим после…
Сиркку отходит, оставив меня в недоумении ломать голову над тем, о чем же она сожалеет, хотя я в принципе уже понимаю – Пия всем рассвистела, что мы с ней больше не вместе. Подобный вывод мне несложно сделать из бросаемых на меня красноречивых взглядов наших общих знакомых, словно бы говорящих – "What are you doing here?"
В действительности, что я здесь делаю? Я чувствую себя как "не пришей к пизде рукав". Мне бы надо ретироваться, Пия не обращает на меня никакого внимания, обходя стороной и даже не знакомя с гостями. А гости знакомые меня старательно избегают, не зная, как себя со мною в данной ситуации вести.
Только директор финской школы, эта отвратительно мерзкая, уже нажравшаяся водки свинья, перехватив меня на кухне, отпускает по поводу нашего с Пией разрыва сальные шуточки, за которые мне хочется шырнуть в его потную харю оставленным на разделочном столике кремовым кейком, но я этого не делаю, пытаясь перевести разговор в безобидное русло, вспомнив к стати, что летом он собирался поехать с женой и детьми на Байкал.
– Я знаю там художника Пламеневского, построившего в Листвянке галерею для сибирских художников и к ней целый хутор, где художники, сотрудничающие с его галереей, могут жить бесплатно, а гости останавливаться очень дешево. Год назад, когда я был там с австрийским писателем Гюнтером Гейгером, мы платили по 50 рублей за ночь. Я могу дать тебе телефон этого человека.
– Хорошо, я возьму у тебя его телефон перед самым отъездом, но только в том случае, если ты к тому времени все еще будешь с Пией вместе, – говорит он, гаденько смеясь собственной шутке.
– Если я останусь с ней вместе до твоего отъезда, – говорю я, – то я тебе его ни за что не дам!
– Ну и не надо! – радостно гогочет директор, брызжа слюной и запахом кариеса.
Вырвавшись от директора, я попадаю в лапы шофера генерального консула Андрея, незамедлительно садящегося мне на ухо с рассказами о том, как они с поваром пригашают после фуршетов баб – переводчиц, экскурсоводов и прочее, прочее на доедание и допивание обильных остатков, а затем их ебут. С особым смаком и с деталями он освещает одну из половых баталий с двумя тетеньками из Эрмитажа.
– Должны были прислать из Хельсинки нового генерала. Генерал – это генеральный консул. Мы его генералом называем. Старого отозвали, а новый должен был приехать с женой. Мы все приготовили, ждем. И две девки из Эрмитажа вместе с нами, чтобы экскурсию по городу после ужина провести. А он все не едет и не едет. Потом позвонили нам, сказали, что приезд откладывается. Тут-то мы на закуски и на выпивку как навалились, а затем девок эрмитажных расставили раком прямо на красном коврике в консульском кабинете, и давай ебать по очереди, то одну, то другую. А девки крикливые попались – орут-кончают. Но в консульстве никого кроме нас нет. Только мент на улице у выхода бродит, но ему ничего не слышно, да и входить на консульскую территорию ему строго воспрещено. Ебись – не хочу! Вечер. Мне жена звонит, спрашивает, долго ли еще задержусь? А я говорю – "Долго, долго, спать ложися – не жди!" Девки же – твари ненасытные, Пиотровский – импотент старый, не ебет девок. Нового бы директора в Эрмитаж надо, чтобы не нам за этого мудака хуями отрабатывать. Мы их и в рот, и в жопу, и бананами, и огурцами…
– И часто так бывает?
– Часто – не часто, но случается. Давай водки накатим, Вовка?
– А вот и сам генерал пожаловал! – подобострастно шепчет мне в ухо Андрей. – С ним жена и две дочери. Вот это да! Для Пии это огромная честь! Смотри, как она обрадовалась! Он ей даже цветы принес – поздравляет. Она вообще-то перспективная телка, карьеру быстро сделает. Теперь, когда у нее диплом будет – сразу в гору пойдет.
Финский генеральный консул – рослый мужчина лет пятидесяти в клетчатой рубашке со стоячим воротом и с разодетой в платья семьей – женой и дочерьми-школьницами, далекими до полового созревания, не задерживается надолго, чувствуя себя неловко в тесноте напивающихся сотрудников и соотечественников. Из русских здесь только я, Люда, Гульнара, Андрей и русская жена финского бизнесмена, сразу же забытая мною по имени. С Пией она познакомилась еще в Лапландии, где училась в университете, встретив затем в Питере совершенно случайно в одной из финских компаний.
– Они все такие уроды, такие уроды! – доверительно признается она мне, уже изрядно подвыпив. – Все эти их праздники – ужасная скука, даже еще хуже, чем этот. Поговорить не с кем. Они только пьют, и больше ничего. С русскими не общаются. Я вообще удивляюсь, что ты к ним попал. Я была у Пии на встрече последнего Нового года, так я чуть от тоски не взвыла! Нет, чтобы выйти погулять, или просто выйти на набережную Невы. Нет. Боятся. Так и просидели целую ночь за столом до самого утра. Как я их ненавижу! Уроды!
– Но мне кажется, что есть мрачные финны, а есть и веселые.
– Они все – мрачные! Если даже с виду – веселые, то в душе – мрачные.
– Владимир, – дергает меня за рукав подошедшая Хейди. – Ты не хочешь съездить со мной на вокзал к поезду, чтобы встретить людей. Надо будет договариваться с такси, а я по-русски ни слова не знаю.
– Ты уже проснулась? Как самочувствие?
– Ничего, вот хочу поехать на вокзал и заодно проветриться. Туда с нами поедет Лена, она встречает своего друга. Она уже заказала такси, а обратно мы поедем сами. Ну, как?
– Какая Лена? Русская?
– Нет, финка. Она работает с Пией, занимается таможней.
– А, я знаю о ней понаслышке. Где же она?
– Вон там!
– Привет, Лена!
– Привет!
Глава 72. МЫСЛИ НА ФИНЛЯНДСКОМ ВОКЗАЛЕ. "WOODENPUB".
О Лене мне недавно рассказывала Гульнара, сама с праздника уже давно втихаря свалившая. В жизни Лена оказывается крупной, пышущей здоровьем теткой лет тридцати пяти. С ней и с Хейди мы спускаемся вниз, где нас уже поджидает заказанное по телефону такси. Едем на Финляндский вокзал, видный уже сразу же напротив. Если отправиться вплавь по водной глади Невы, то он совсем рядышком, но мы объезжаем кругом по набережным через Литейный мост.
Я бесконечно рад легальной возможности хоть на какое-то время улизнуть из квартиры, где мне нечего делать. Интересных собеседников на party не оказалось, сексапильных женщин тоже. Пьяная Пия, ради которой я, собственно, и пришел, ходит, обнявшись со своей, перекрасившей за минувшую ночь в рыжий цвет волосы, толстой подругой Кати, не замечая меня в упор. Лучше бы мне и не возвращаться, затерявшись где-нибудь в толпе дачников на вокзале.
– Ты знаешь людей, которые должны приехать? – спрашиваю я Хейди.
– Да, они тоже из Хельсинки.
– Вам придется брать обратно две машины, – замечает Лена. – Я к
Пие назад не вернусь. Мы с другом сразу же едем ко мне домой, мы давно не виделись и уже соскучились друг за другом. Нам надо побыть наедине.
"Интересно будет пронаблюдать встречу этой холодной большой женщины с ее бой-фрэндом. Как будет проявлять она свои эмоции? Бросятся ли они с размаху в объятия друг друга? Станут ли они целоваться долгим-предолгим поцелуем? Да и вообще, какой он – возлюбленный финской таможенницы вице-консульши?" – думаю я под сообщения вокзальных громкоговорителей об опоздании фирменного поезда "Сибелиус" Хельсинки – Санкт-Петербург на двадцать минут.
Хейди держит в руке бутылку шампанского, чтобы открыть ее при встрече друзей. Мы молчим. Каждый думает о чем-то своем. Я думаю о том, каким же гнусным поучился сегодняшний вечер. Нужно было не оставаться, а уезжать в Лондон еще в начале недели. О чем думают женщины – я не знаю. Их лица непроницаемы и сосредоточены на ожидании. В сумерках зловеще светятся желтые глаза прибывшего из-за границы поезда, приближающегося к платформе угрожающе и медленно, словно зверь.
