Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов
Глава 23
Вот уже четыре дня, как слова отказываются приходить на мой зов и мне остается лишь зачарованно разглядывать бумагу. А когда они все же срываются с моего пера, то я не способна извлечь из них смысл. Только ночью я высвобождаюсь от чар словесной слепоты. Вот и пишу, сколько смогу, пока не засну.
С самой полуночи сижу уже за столом, трудясь над страницами, на которых записала события в лагере для интернированных, изменяя, по своему вкусу, слова и порядок предложений. На мне жакет, но все равно в кабинете холодно и у меня болят пальцы.
Встаю с кресла и хожу по комнате, массируя себе шею. Все тело болит, только это чудеснейшая из болей – от нелегкой физической нагрузки: я снова начала заниматься стрельбой из лука, упражняться в кюдо. После нескольких занятий я начинаю чувствовать, как возвращаются ко мне прежде усвоенные уроки.
Подхожу обратно к столу, переворачиваю несколько страниц и перечитываю написанное.
«Даже обезьяны падают с деревьев».
Да, теперь я совершенно уверена: именно это сказал Фумио, прежде чем отрубить мне пальцы.
Память схожа с пятнами солнечного света в долине, небо над которой покрыто облаками: облака движутся, и пятна перемещаются. Иногда упадет свет на какую-то определенную точку во времени, высветит ее ненадолго, прежде чем ветер затянет брешь и мир снова погрузится в тень…
Случается, припомнив что-то в прошлом, я не в силах продолжать писанину. Впрочем, больше всего меня беспокоят случаи, когда я не могу припомнить в точности, что же случилось там-то и тогда-то. Большую часть жизни я потратила на то, чтобы забыть, а теперь страстно желаю все вспомнить. Но не могу даже припомнить, как выглядела моя сестра. А изображения ее у меня нет.
И мой разговор с Аритомо у пруда Усугумо, в ту ночь метеоритного дождя… состоялся ли он в день посещения Темплера или произошел совсем в другой вечер?
Время съедает мою память.
Время и эта болезнь, эта лазутчица в моем мозгу.
Колокольчик у входных ворот уже давно трезвонит на весь дом. Я в кабинете, переставляю книги на полках. Зову А Чона, потом вспоминаю, что у него выходной. Выжидаю в надежде, что явившимся, кто бы они ни были, надоест и они уйдут. Надпись на входе еще никого не останавливала. На прошлой неделе был особый какой-то наплыв людей в Югири – и все надеялись, что их пустят. Местная киносъемочная группа, снимающая документальный фильм о жизни Аритомо, пыталась повидаться со мной, но я и им дала от ворот поворот.
Опустив на пол стопку книг, я стараюсь массажем изгнать боль из поясницы и оглядываюсь. Как раз в этой комнате Аритомо предложил мне сделать татуировку. Бамбуковая птичья клетка по-прежнему тут, те же картины по-прежнему держат строй на той же стене. Вон выцветшее место – оно осталось там, где висела картина моей сестры до того, как он мне ее подарил.
Снаружи доносятся голоса, делаясь все громче. Я выхожу из кабинета и иду к входной двери. Вималя разговаривает с двумя китаянками под самой верандой. У одной из них наголо обрита голова, одета она в линялый серый наряд. Наверное, она чуть моложе меня, точно определить затрудняюсь. Рядом с ней стоит какая-то женщина. Когда я выхожу, Вималя поднимает на меня взгляд:
– Они у ворот стояли, когда я сюда пришла.
– Благодарю вас, Вималя.
– Ой, и еще, судья Тео… можете посоветовать мне какие-нибудь книги по японскому садоводству?
– Кое-какие дам.
Она оставляет нас, и я вновь поворачиваюсь к китаянкам. Монахиня говорит по-английски:
– Меня зовут Чин Лай Кью.
Три круглых шрамика образуют вертикальную линию на ее челе: клеймо, оставленное на коже благовонной палочкой, когда женщина давала монашеский обет.
– Миссис Вонг любезно довезла меня сюда.
– Эмили говорила мне про вас. Входите, располагайтесь в доме.
– Не стоит, лах.
Монахиня поворачивается к своей спутнице и говорит по-китайски:
– Вы не могли бы подождать у пруда? Я не займу слишком много времени судьи Тео.
Когда женщина оставляет нас одних, монахиня говорит:
– Знаете, а мы с вами уже встречались – в Храме Облаков.
– Не помню.
– Мистер Аритомо приходил просить меня, чтобы я помолилась за его друга. Вы были с ним в тот день.
Память о ее лице, увиденном в то утро, почти сорок лет назад, словно надпись на могильном камне, оттираемая бумагой, постепенно обретает форму – расплывчатую, неясную.
– Вы были…
– Такой молодой тогда? – Монахиня улыбается, обнаруживая нехватку зубов. – И вы были такой же. Только мы совсем не чувствовали себя молодыми, верно?
– Что вы имеете в виду?
Мгновение спустя я догадываюсь сама.
Браслет из нефритовых бусин на ее запястье мягко постукивает, когда она перебирает их.
– Я была ёгун-янфу. – Я оглядываюсь на дом, вовсе не уверенная, что хочу выслушивать то, что она хочет рассказать. – Нас двенадцать было, пойманных по всей стране, – продолжает монахиня. – Мне было тринадцать лет – самая молодая. Самой старшей было лет девятнадцать-двадцать. Солдаты держали нас в монастыре, в Танах-Рате: они из него себе казарму устроили. Я там пробыла два месяца. Потом в один прекрасный день меня выпустили. Просто так. Я пошла домой, в Ипох. Только все знали, что японцы со мной учинили. Какой мужчина захотел бы взять меня в жены? Мой отец до того стыдился меня, что продал в бордель. Я сбежала. Пошла в другой город, но и там люди как-то все прознали. Люди всегда вызнавали. Однажды я услышала, как женщина рассказывала про храм на Камеронском нагорье. И храм этот принял нескольких женщин вроде меня. Я направилась в монастырь. И никогда больше его не покидала.
Помня, каким заброшенным и покинутым он выглядел, спрашиваю:
– Монастырь… он все еще там?
– Мы ухаживаем за ним, сколько сил хватает, – говорит она.
Помолчав некоторое время, монахиня объясняет причину своего посещения:
– Через несколько лет после ухода мистера Аритомо я выяснила, что во время Оккупации он наведался к местному коменданту и просил отпустить всех ёгун-янфу в Танах-Рате. Комендант согласился выпустить на волю четырех самых молодых девушек.
Аритомо мне об этом ничего не говорил.
– Я хотела рассказать вам это, когда он пропал, – говорит монахиня, – но вы уже уехали.
– Рада, что вы решили навестить меня.
– У меня была еще одна причина.
– Вы хотите увидеть сад.
– Сад? – На какой-то миг она казалась озадаченной. – А-а! Нет, лах. Нет. Но однажды мистер Аритомо сказал мне, что у него есть изображение Лао Цзы. Мне хотелось бы увидеть его, если оно все еще здесь.
