Джон Уэйн - Зима в горах
При виде Роджера он прирос к месту и уставился на него с таким видом, словно не мог поверить своим глазам; потом сказал:
— Слава тебе господи, по крайней мере хоть вы здесь.
— А почему бы мне не быть здесь?
— А потому, — сказал Мэдог, — что никого больше нет.
Роджер внимательно поглядел на Мэдога. Бард сменил свой синий костюм на другой, такого же покроя, только новый с иголочки и светло-шоколадного цвета в тоненькую, едва приметную полоску. Однако новый костюм его был уже изрядно помят, а волосы всклокочены и взгляд безумен. Великий День едва-едва начинался, а Мэдог, как видно, перенес уже немало испытаний.
— У меня возникли две проблемы, — сказал Мэдог, не сводя неистового взгляда с Роджера. — Проблема первая: ирландцев все еще нет. Проблема вторая, и куда более серьезная: шотландцы уже здесь.
— Шотландцы? Мне казалось, что из Шотландии должен прибыть всего один поэт.
— Так оно и есть. Если он вообще существует. Я даже не уверен, что они привезли с собой поэта. Зато я знаю, что прибыл полный автобус шотландских патриотов, и все они в юбочках и почти все уже пьяны.
— Пьяны?
— Ну да! То ли от пива, то ли от наплыва националистических чувств, — сказал Мэдог. — Определить не берусь.
— А где Дженни?
— Успокаивает бретонцев, — угрюмо сказал Мэдог. — Они боятся объективов телекамер.
— А при чем тут телекамеры?
— О боже! — сказал Мэдог. — Только не говорите мне, что вы якобы тоже ничего не слышали о том, как должна проходить церемония встречи гостей!
— Боюсь, что я действительно не слышал.
— Мы решили это в последнюю минуту. Ребята из телевидения придумали. Они хотят снять на пленку мэра Карвеная, когда он будет приветствовать поэтов, стоя на ступеньках ратуши. Вот на этом самом месте, где я сейчас стою.
— О!
— Само собой разумеется, он будет приветствовать их по-валлийски и объявит съезд открытым.
— Это было в газете, — сказала миссис Аркрайт, выглядывая из-за плеча Роджера. — Во вчерашней вечерней газете.
Роджер, который совсем позабыл про миссис Аркрайт, обернулся и поглядел на нее; крайне нелепое предположение промелькнуло вдруг у него в уме.
— Миссис Аркрайт, вы, надеюсь, не…
— Дженни! — завопил вдруг Мэдог.
Дженни торопливо сбежала к ним по ступенькам.
— Бретонцы не хотят появляться вместе с шотландцами, — сказала она. — Они говорят, что присутствие шотландцев для них оскорбительно.
Мэдог схватился за голову.
— О боже! Это еще почему?
— Их поэт не говорит по-гэльски. Да и ни один из них, между прочим, тоже не говорит. И когда бретонцы приветствовали их на своем языке, они стали отпускать непристойные шуточки, а один даже запел: «Я из Глазго».
Мэдог облизнул пересохшие губы.
— Что же вы предприняли? — упавшим голосом спросил он.
— Развела их по разным комнатам, подальше друг от друга, — сказала Дженни.
— Ты у меня молодчина, — ободряюще сказал Роджер.
— А, ты здесь, Роджер! Как хорошо. Знаешь, автобусный аукцион уже начался.
— В самом деле?
— Да, они все уже там. — Дженни кивнула головой в сторону здания на противоположной стороне площади.
— Ну, и как идут дела? — спросил Роджер.
— По-моему, очень быстро. Аукционисту дано указание продавать за сколько дадут. И никто особенно не набивает цен.
— Вы отдаете себе отчет в том, — сказал Мэдог, — что через полчаса мы должны торжественно приветствовать поэтов на ступеньках этой лестницы, а они все еще никак не могут поладить друг с другом?
— Ну, говоря по правде, это вовсе не поэты не могут поладить, — рассудительно сказала Дженни. — Большинство этих шотландцев просто какие-то прихлебатели. Они явились сюда с целью пображничать и пояриться против англичан.
— Боже милостивый, — сказал Мэдог. — Только этого не хватало! Ну вот что: они не должны появляться во время торжественной церемонии, когда мэр будет произносить приветственную речь.
— Но оператор телевидения хочет, чтобы они были. Говорит, что без юбочек будет уже не то.
— Ну так он не получит юбочек, — свирепо сказал Мэдог. — Я не потерплю, чтобы в угоду клетчатым юбкам и голым коленкам было испорчено все наше начинание. Скажите этим скалолазам, что у нас здесь не айс-ревю.
И продолжая что-то ворчать себе под нос, он спустился с лестницы.
— Привет, любимая, — шепнул Роджер Дженни. — Я сегодня еще не успел сказать тебе, что я тебя люблю.
— Побереги это до тех пор, когда у меня будет время слушать, — сказала она и легонько чмокнула его в щеку. — Я обещала Мэри и Робину вернуться через несколько минут.
— А где они? В отеле?
— В отеле. Помогают исполнителям народных танцев.
Роджер вспомнил, что празднество должно было начаться с внезапного появления на лужайке перед замком исполнителей народных танцев.
— Как это — помогают?
— Им же надо переодеться.
— Переодеться?
— Ну, конечно, — в национальные костюмы, — нетерпеливо сказала Дженни. — Я ведь тебе сто раз объясняла. Мэри страшно всем этим увлечена. Она даже, наверное, захочет появиться вместе с ними…
Большой зеленый фургон остановился у подъезда ратуши. Узколицый человек с седеющими бакенбардами выскочил из фургона и взбежал по ступенькам.
— Отлично, давайте начинать, — сказал он, обращаясь к Роджеру. — Вы координатор слета поэтов?
— Нет, — сказала Дженни, решительно выступая вперед. — Координатор я.
— Превосходно. — Узколицый вытащил из кармана кусок мела и принялся быстро рисовать большие кресты на верхней площадке лестницы. — Предположим, что мэр выйдет оттуда и остановится здесь; тогда мы можем поставить французов здесь, ирландцев там, а двух-трех этих сумасшедших в юбочках впереди. Тэрри! — внезапно заорал он. — Питер!
Два молодых человека, увешанные кольцами кабеля, быстро подбежали к нему. Роджер отвернулся, с облегчением предоставив Дженни заниматься этими деятелями и налаживать связь между Мэдогом и субботними телезрителями, которые все равно после полудня будут смотреть футбольный матч по другой программе. Впрочем, попасть в телевизионную программу, даже если ее не будут смотреть, — великая вещь. Это он понимал. Мэдог сможет сообщить ЮНЕСКО, что церемония передавалась по телевидению, и это значительно облегчит ему получение очередной субсидии.
Роджер переходил площадь, когда тяжелая дверь аукционного зала отворилась и оттуда вышел Гэрет. Он раскраснелся, вид у него был озабоченный.
— Ну как идут дела? — спросил Роджер.
— Быстро, — сказал Гэрет. — На аукцион поступило пятнадцать автобусов, все с запасными частями и дополнительным оборудованием и почти каждый — с гаражом. — Он говорил по-английски, и по-видимому, слово в слово повторял скороговорку аукциониста. — Начали примерно час назад, и уже продано пять машин. Все куплены прежними владельцами. А сейчас Айво и Гито торгуются. Там у них нашелся какой-то конкурент, но он не очень набавляет. Думается мне, что они получат свою машину обратно. А все-таки волнуешься. Вот я и не выдержал, ушел.
Роджер, снедаемый любопытством, толкнул массивную дверь и на цыпочках, словно в храм, вступил внутрь. В зале было полно народу, преимущественно мужчин, все примерно одного склада — трудовой люд, с обветренными непогодой лицами. Два-три бледных конторских лица и тривиальные деловые костюмы выделялись на этом фоне своей необычностью. Аукционист, коренастый, обильно потеющий мужчина в очках, производил распродажу с лихорадочной быстротой.
— Запасные — части — в том — числе — покрышки — двести — фунтов, — монотонно выкликал он. — Сама — машина — в превосходном состоянии — отлично — содержалась.
— Семьсот пятьдесят за все, — сказал Айво, — вскакивая на ноги, с искаженным от напряжения лицом.
— Восемьсот! — крикнул какой-то мужчина из противоположного угла зала.
— Это подрядчик из Портмадока, — шепнул Гито Роджеру. — Хочет приобрести автобус, чтобы развозить рабочих по строительным участкам. Он уже приценивался к двум-трем автобусам, но отступился. Восемьсот — это его потолок.
Айво произнес громко, отчеканивая каждый слог:
— Восемьсот двадцать пять. — Напряженно сосредоточенное лицо его казалось бесстрастным, как маска.
— Восемьсот тридцать! — крикнул человек из угла.
— Продается — за — восемьсот — тридцать — кто — больше — джентльмены, — загнусавил аукционист.
— Набавляйте, можете? — шепнул Роджер Айво.
Айво отрицательно покачал головой.
— Продается, раз, — бесстрастно прогудел аукционист.
— Накиньте немного, — шептал Роджер Айво. — Надбавьте до пятидесяти, я вам одолжу, сколько не хватает.
— Продается, два, — произнес аукционист. Он поднял вверх свой молоток.
