Джон Стейнбек - О мышах и людях
– Господи! — сказал он. — Сущий ребенок, правда?
– Ребенок и есть. Мухи не обидит, только силы на десятерых. Теперь он ночевать уже не придет. Будет спать в конюшне около этого щенка. Ну да ладно, пускай. Там он никому не помешает.
На дворе стемнело. Вошел Огрызок и направился к своей койке; следом за ним плелась его старая собака.
– Привет, Рослый. Привет, Джордж. Вы что, не играли в подкову?
– Надоело — каждый вечер играем, — сказал Рослый.
– Ни у кого не найдется глотка виски, ребята? — спросил Огрызок. — У меня что-то живот разболелся.
– Нет, — сказал Рослый. — А то б я сам выпил, хотя у меня живот не болит.
– До того разболелся, мочи нет, — пожаловался Огрызок. — А все проклятая репа. Знал ведь, чем кончится, а съел.
Со двора, где сгущалась темнота, вошел толстяк Карлсон. Он прошел в дальний конец барака и зажег вторую лампочку под жестяным абажуром.
– Тьма кромешная, — сказал он. — Вот черт, до чего этот черномазый ловко играет.
– Да, играет он лихо.
– Еще бы, — сказал Карлсон. — Никому выиграть не дает… — Он замолчал, потянул носом воздух и, все еще принюхиваясь, поглядел на старую собаку. — Черт, до чего ж псиной разит. Выгони ее отсюдова, Огрызок! Хуже нет, когда псиной воняет. Гони ее, тебе говорят.
Старик пододвинулся к краю койки. Он протянул руку, потрепал собаку по голове и сказал виновато:
– Она у меня давно, и совсем я не замечал, чтоб от нее воняло.
– Вот что, я ее здесь терпеть не стану, — сказал Карлсон. — Эта вонь остается надолго. — Он тяжелыми шагами подошел к собаке и поглядел на нее. — Зубов нет, — сказал он, — лапы от ревматизма не гнутся. На кой она тебе сдалась? Ведь она самой себе в тягость. Почему ты ее не пристрелишь?
Старик беспокойно заерзал на койке.
– Ну уж нет! Она у меня давно. Я взял ее еще щенком. Она помогала мне пасти овец, стерегла стадо, — сказал он с гордостью. — Теперь на нее поглядеть, не поверишь, но это была лучшая овчарка в округе.
– Я знавал одного человека в Уиде, — сказал Джордж. — У него был эрдель-терьер, который пас овец. Научился у других собак.
Но от Карлсона нелегко было отделаться.
– Слышь, Огрызок, эта старая сука только зря мучается. Выведи ее во двор и выстрели прямо в башку, — он наклонился и показал куда, — вот в это место, она даже не поймет, что произошло.
Огрызок посмотрел на него грустным взглядом.
– Нет, — сказал он тихо. — Не могу. Ведь она у меня так давно.
– Ей самой свет не мил, — настаивал Карлсон. — И воняет от нее так, что просто ужас. Ну ладно. Хочешь, я сам ее пристрелю? Избавлю тебя.
Старик спустил ноги с койки, взволнованно поскреб седую щетинистую щеку.
– Но ведь это просто жестоко смотреть, как она мучается, — сказал Карлсон. — Послушай, у Рослого как раз сука ощенилась. Он даст тебе щенка, правда, Рослый?
Рослый спокойно рассматривал старую собаку.
– Да, — сказал он. — Хочешь, бери щенка. — Он продолжал все живее: — А знаешь, Карлсон прав. Эта собака сама себе в тягость. Ежели я стану таким вот дряхлым калекой, уж лучше пускай меня кто-нибудь пристрелит.
Огрызок беспомощно посмотрел на него, потому что слово Рослого — закон на ранчо.
– Но ведь ей будет больно, — сказал он неуверенно. — А я согласен о ней заботиться.
– Пристрелю так, что она и боли не почувствует. Прицелюсь вот сюда, — сказал Карлсон. Он указал ногой. — Прямо в башку. Она и не рыпнется.
Огрызок переводил взгляд с одного лица на другое — искал поддержки. На дворе уже совсем стемнело. Вошел молодой работник. Плечи пригорбились, шагал он тяжело, словно нес невидимый мешок с зерном. Он подошел к своей койке и бросил шляпу на полку. Потом взял измятый журнал и положил на стол под лампочку.
– Я тебе не показывал, Рослый? — спросил он.
– Что такое?
Вошедший перелистал журнал и ткнул пальцем:
– Читай вот здесь. — Рослый склонился над журналом. — Вслух давай.
– «Уважаемый редактор, — медленно начал Рослый, — я читаю ваш журнал уже шесть лет и уверен, что он самый лучший. Мне нравятся рассказы Питера Ранда. По-моему, он ловко заливает. Печатайте побольше таких штук, как „Черный всадник“. Я не мастак писать письма. Просто решил сообщить всем, что за ваш журнал не жалко отдать пять центов». — Рослый удивленно поднял голову. — Для чего это было читать? — Дальше, — сказал Уит. — Прочти подпись внизу. Рослый прочел: — «Желаю успеха. Уильям Теннер». Он снова взглянул на Уита. — Так для чего ж это было читать? Уит с важным видом закрыл журнал.
– Неужто ты не помнишь Билла Теннера? Он работал здесь месяца три назад.
Рослый задумался.
– Такой маленький? — спросил он. — Работал на пашне?
– Во-во, он самый! — воскликнул Уит.
– Так ты думаешь, это он написал?
– Я знаю в точности. Как-то раз сидели мы с Биллом здесь, в этой самой комнате. У Билла был свежий номер журнала. Сидит он, читает и, не поднимая головы, говорит: «Я написал письмо в редакцию. Интересно, поместили его или нет?» Но письма там не было. Билл и говорит: «Может, они его еще поместят». Так и вышло. Вот оно.
– Верно, — сказал Рослый. — Вот оно, в журнале.
Джордж протянул руку.
– Можно поглядеть?
Уит снова отыскал нужную страницу, но журнала не отдал. Он ткнул в письмо пальцем. Потом пошел к своей полке и бережно положил туда журнал.
– Любопытно знать, видал ли это сам Билл? — сказал он. — Мы с ним работали вместе на гороховом поле. Билл славный малый.
Карлсон не принимал участия в разговоре. Он все глядел на старую собаку. Огрызок с беспокойством следил за ним. Наконец Карлсон сказал:
– Хочешь, я избавлю ее от страданий сейчас же. И дело с концом. Ничего другого не остается. Жрать она не может, не видит ничего, даже ходить ей больно.
– Но ведь у тебя нет пистолета, — сказал старик с надеждой.
– Как бы не так. Есть, «люгер». Ей не будет больно.
– Может, лучше завтра… Обождем до завтра, — сказал Огрызок.
– А чего ждать? — сказал Карлсон. Он подошел к своей койке, вытащил из-под нее мешок, достал пистолет.
– Надо покончить сразу, — сказал он. — От нее так воняет, спать невозможно.
Он сунул пистолет в боковой карман.
Огрызок бросил на Рослого долгий взгляд, надеясь, что тот заступится. Но Рослый молчал. Тогда Огрызок сказал тихо и безнадежно:
– Ну уж ладно, веди.
На собаку он даже не взглянул. Снова улегся на койку, заложил руки за голову и стал глядеть в потолок.
Карлсон вынул из кармана короткий кожаный ремешок. Он нагнулся и надел ремешок на шею собаки. Все, кроме Огрызка, следили за ним.